Камилл Бурникель - Темп

• Название: Темп
• Автор: Камилл Бурникель
• Издательство: ТЕРРА-Книжный клуб
• Жанр: Современная проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-275-00341-2

Камилл Бурникель (р. 1918) — один из самых ярких французских писателей XX в. Его произведения не раз отмечались престижными литературными премиями. Вершина творчества Бурникеля — роман «Темп», написанный по горячим следам сенсации, произведенной «уходом» знаменитого шахматиста Фишера. Писатель утверждает: гений сам вправе сделать выбор между свободой и славой. А вот у героя романа «Селинунт, или Покои императора» иные представления о ценностях: погоня за внешним эффектом приводит к гибели таланта. «Селинунт» удостоен в 1970 г. премии «Медичи». «Темп» получил в 1977 г. Большую премию Французской академии.

---

Однако в тот момент, когда, наконец освободившись, она с радостным лицом, на котором к концу этого дня — жаль, что они не смогли провести его вместе, — нельзя было заметить ни следов усталости, ни нервозности, направлялась к Араму, тот увидел, как от регистратуры отделился какой-то молодой человек и бросился к ней со словами:

— Машина стоит за гостиницей. Пошли сходим за твоим чемоданом и в путь. Я сказал родителям, чтобы они ждали нас к ужину.

По всей вероятности, это был Эрик. Молодые Люди поцеловались, потом Ретна сказала юноше несколько слов, и Арам понял, что она попросила его вернуться за ней немного позже и, очевидно, также позвонить родителям в Женеву и сказать, что они задержатся.

Пустой в этот час «Гиг» был погружен в полумрак, в котором видны были только освещенные и казавшиеся фосфоресцирующими рыбки в аквариумах. Они зашли в один из кабинетов, в одну из морских пещер, украшенных ракушками, ветками кораллов, кусками пробковой коры, и оказались даже более отрезанными от всего происходящего наверху, на поверхности, чем если бы они назначили друг другу свидание на дне озера.

Поскольку время им было отмерено невероятно скупо, Араму предпочтительнее даже было сидеть здесь, а не в номере. А ведь он был уверен в ее согласии. Эти руки, это лицо, эти губы, это плечо, прижавшееся к нему, принадлежали уже телу, которое не дало бы отказа. Однако не нужно было торопить события, импровизировать. Он знал теперь, чего хочет сейчас и чего хочет в более отдаленной перспективе, которую каждое из событий этого дня подкрепляло все новыми и новыми аргументами. По существу, эта новая жизнь уже началась.

— Ты знаешь, в первый раз я заметила тебя именно здесь. И он понял, что сложившемся у нее представлении об их встрече в первый раз означало пролог, начальную стадию движения времени, и что ход вещей не может больше остановиться.

— Если бы я сказал тебе, останься. Ты бы осталась? И если бы я сказал тебе, уедем вместе. Ты бы поехала?

Она утвердительно кивнула, и он почувствовал в ней что-то вроде порыва. Ее глаза в этот момент показались ему огромными.

Однако он сам сказал:

— Это было бы нехорошо по отношению к Эрику. Она взяла его руку и поднесла к губам. На этот раз жребий был брошен: они перешли рубеж.

Теперь Арам объяснял, уже ничего не оставляя на волю случая:

— Хорошо, сейчас ты уезжаешь, и мы ничего не можем с этим поделать. А теперь слушай меня: не говорила ли ты мне, что предпочла бы поехать в Египет или Турцию вместо Родоса?

— Да, — сказала она, — говорила.

— Что ты выбираешь? Какую страну? Какое направление?

— Египет.

— Хорошо. Ты приедешь ко мне в Каир… в «Каир-Ласнер-Эггер». Ты остаешься с Эриком до приезда его друга, потом летишь в Афины, а потом из Афин в Египет. Ты прилетишь, скажем, в воскресенье, самое позднее, в понедельник. Дело теперь только в расписании и в рейсах. Завтра утром в аэропорту перед твоим вылетом тебе вручат билет. Я дам телеграмму в Афины относительно твоей визы. Не беспокойся ни о чем.

Арам не прочел никакого удивления в глазах Ретны. То, что он сейчас чувствовал, не было похоже ни на что когда-либо им испытанное. И если это не было счастьем, то счастья в этом мире не существует.

На верхних ступеньках лестницы, которая вела их к свету, он обнял ее и поцеловал. И остался как бы озадаченным перед таинством этого согласия на все, что он ей давал, предлагал, на все, что он ждал от нее и что ожидало их в будущем.

Вторая часть. Арабский салон

По-прежнему пустыня у самых дверей. Но у воздуха уже нет той былой чистоты, благодаря которой когда-то даже грязь, уродство, скученность казались изображенными на эскизе и подчиняющимися каким-то законам справедливо рассредоточения. Солнце перестало быть богом. В некоторые часы оно выглядит потухшим, как старый, уходящий на покой монарх. Над городом теперь реют не вымпелы и не крылья птицы Феникс, а крылья боингов, рычащих реактивными двигателями над нелепыми, отмеченными признаками вырождения современными зданиями, среди которых Арам, покидая аэропорт, — никто его там не ждал, никто не встречал, не помогал избежать формальностей, толкотни, топтания в таможне, коль скоро он прилетел, как всегда, без чемоданов и даже, как обнаружилось, с пустыми карманами, но зато с юной радостью в сердце, — тут же в этом Гелиополисе узнал Ангкор[69] бельгийского барона.

Действительно, что ли, здесь до такой степени изменился свет или же таким он сейчас ему видится из-за какого-то скрытого раздражения, из-за общей негативной реакции, от ощущения неуверенности и тревоги.

Нужно сказать, что этот приезд оставил у него несколько неприятное впечатление. Причем несмотря на то, что с помощью этого молодца Асасяна — единственного из всех, кто его узнал, — в конечном счете удалось переселить одного нефтяного магната вместе с его передвижным гаремом, чтобы устроить его, Арама, на четырнадцатом этаже, недавно добавленном к старому зданию. В качестве утешения ему предлагали Гизу, а вдалеке — сдвоенные вершины пирамид Хеопса и Хефрена. Пусть они катятся ко всем чертям со своими верблюдами, обелисками и всем прочим! Без Асасяна его бы попросту не приняли.

В такой жизни, как у него, может начать трястись земля, дома могут рассыпаться от тайфуна, от народного гнева могут вырастать на пути лозунги и вспыхивать в паркингах машины, но дорога всегда останется свободной. Ему всегда удавалось найти пароль. Переезд из страны в страну создавал определенный ритм смены климата и кухни, ритм всевозможных чередований, в результате которых бывает, что засыпаешь при звуках укулеле или индийской цитры, а просыпаешься от взрывов гранат со слезоточивым газом, от приказов, выкрикиваемых через громкоговорители, от скрежета танков, патрулирующих пустынные проспекты, — такова игра и таковы законы этого уносимого неумолимым потоком мира, утратившего свою былую устойчивость и прежние ритуалы. Какое значение имеют все эти потрясения, грабежи, взятия заложников, угоны самолетов и пулеметы на окруженных войсками запасных аэродромах — главное, чтобы он чувствовал себя свободным в выборе направления, свободным останавливаться где хочет либо вновь уезжать.

Можно подумать, что ничего не изменилось. Его пространство осталось тем же, и находится оно внутри замкнутого мира. Шестьдесят четыре клетки Королевской Игры. А с другой стороны — эта в течение долгого времени создавшаяся империя, отдаленные точки которой он беспрестанно соединял.

Его пространство осталось тем же. Есть ли неточность в этом утверждении, долгое время являвшемся его кредо? «Когда строительство дома завершено, в него проникает смерть». Где у него когда-либо был дом?

Пожелав стать своим собственным картографом, он стал им до такой степени, что его жизнь выглядит импровизацией, создаваемой из смеси всех этих мест и лиц, словно ничто не оказывало давления на его выбор, ничто его не предопределяло, словно можно начертить в свободном пространстве такой маршрут, на котором ничто не сможет ему помешать и стеснить его движение. Места были лишь пунктами на пути, где происходило — нечто вроде перпетуум-мобиле — неисчерпаемое и неизменное приключение.

И в этом пункте его размышлений у него возник вопрос: является ли Ретна завершением приключения или же обновлением?

Арам лежал на постели, крестообразно раскинув руки и ноги, как бы закрепляя за собой этот квадрат, как бы защищая последнее пространство, которое у него осталось и которое никто у него не оспаривал: пространство сна, куда, как он знает, не проникнет ни одно сновидение. Он видит небо; его уши наполнены шумом, долетающим с шоссе и набережной, всем этим гулом, который, обогнув огромный фасад «Каир-Ласнера», доходит сюда с необъятной площади, наполненной скрежетом железа, идущими друг на друга толпами, алчущими лицами, лихорадочными движениями и этими старыми автобусами, которые берутся штурмом и которые проплывают сквозь эти нескончаемые волны, увлекая за собой гроздья человеческих существ.

Он научился смеяться над собой, как бы просматривая в замедленном темпе фильм о самом себе. «Как так можно, — говорил он, — провести всю жизнь меняя иглу на сампан и остаться до такой степени домоседом? Вчера вечером у этого бедного Асасяна был весьма удивленный вид, когда он заметил меня в холле спорящим со всей этой сволочью в тюрбанах, которая собиралась выбросить меня прочь. И впрямь, надо же было додуматься забраться в эту навозную кучу для туристов, приезжающих на неделю и мечтающих как можно скорее отсюда выбраться; и то, что я попался в эту сеть, конечно же его чрезвычайно удивили, а его пучеглазие из-за толстых стекол очков казалось еще более сильным и придавало ему полунасмешливый-полутрагический вид, и видно было, как его подбородок подергивается, как будто он вот-вот разрыдается. Он предпочел меня узнать и выкрикнул мое имя. Да и я тоже был удивлен не меньше, когда увидел его здесь. Он, воплощенный ум, персонифицированное знание, утонченность, и вдруг превратился в мелкого клерка при этом их новом караван-сарае. А мои претензии получить комнату по предъявлении лишь собственной физиономии, вероятно, были абсолютно нереальными и анахроничными и, полностью согласен, от начала до конца неуместными в этом новом «климате», перед лицом этих «новых гостиничных структур». Мы с ним смотрели друг на друга, как две спасшиеся жертвы страшного кораблекрушения или как два чудом уцелевших представителя на сто процентов разрушенного мира, которые вдруг встретились на уголке каким-то чудом сохранившейся земли и не знают ни что сказать друг другу, ни к какому виду живых существ себя причислить.