Владимир Гармаев - Журнал «Байкал» 2010–01

• Название: Журнал «Байкал» 2010–01
• Автор: Владимир Гармаев
• Издательство: ГУП «Издательский дом „Буряад унэн“»
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2010

---

Но Питер, он же Ленинград — Петербург, город особый. Здесь столько литературных реминисценций, запечатленных в образе города, что только ходи и воображай. Серебряный век мерещится за каждым углом. Аникушинский Пушкин как бы взмывает в воздух, и А. С. не хватает только дирижерской палочки, чтобы вновь гармонией соединить распавшуюся связь времен и впрячь «в одну телегу коня и трепетную лань», сиречь век двадцатый и век серебряный…

Здесь поэт не чувствует себя одиноким, но в контрасте со временем чувство одиночества почему-то обостряется.

Легенда о Гаутаме

I

Жил на свете мальчик Гаутама
на земле, где небо — бирюза.
И души не чаяла в нем мама,
и любил его отец раджа.

Не желал он имени и славы
и ценил друзей, улыбку, смех.
Обожал дворцовые забавы
и стрелял из лука лучше всех.

Так и рос он, чуточку изнежен,
в мире и согласии с собой.
Ясодхара — лучшая из женщин
стала ему верною женой.

И творя из вечных будней сказку,
райским уголком на фоне гор
возвышался град Капилавасту,
человеческий лаская взор.

Как павлина чудо-оперенье,
жизнь казалась празднично земной.
Каждое бегущее мгновенье
навевало негу и покой.

Но одно таилось предсказанье,
что седой брахман не зря изрек:
«На отцовском троне Гаутаме
не сидеть, когда придет тот срок.

Но зато — величья выше нету —
припадет весь мир к его стопам:
он  — источник мудрости и света
путь укажет странам и векам».

II

Так и жил бы Гаутама юный
во дворце, как в клетке золотой,
если б не открылся мир подлунный
для него обратной стороной.

В ранний час, когда щебечут птицы,
принц с возничим преданным вдвоем
в путь отправился на колеснице
посмотреть на город свой тайком.

Над землей уже царило солнце.
Пахло жженой глиной и травой.
У домов веселые торговцы
выставляли вещи пред толпой.

И увидел юный Гаутама
человека, страшного на вид:
был лицом одна сплошная рана,
гнойными коростами покрыт.

И возничий юноше ответил:
«Преходяще все. Вот он, больной,
а когда-то был красавец, светел
ликом, с нежной кожей золотой».

И увидел юный Гаутама
старика со сморщенным лицом:
что-то в нос себе бубнил упрямо,
долго шамкая беззубым ртом.

И возничий юноше ответил:
«Преходяще все. Вот он, старик,
а когда-то воин был, и ветер
разносил его победный клик».

И увидел юный Гаутама
траурно одетую толпу,
в путь она последний провожала
человека, спящего в гробу.

И возничий вновь сказал: «На свете
преходяще все. Вот он, мертвец,
был рожден, чтоб жить,
но нет бессмертья.

У начала есть всегда конец».
И увидел юный Гаутама,
как едва лохмотьями прикрыт,
отрешенный от людского гама,
кто-то в позе лотоса сидит.

И возничий вновь изрек: «На свете
преходяще все. Вот он, аскет,
ищет жизни истину и смерти —
обрести в себе бессмертья свет».

III

И задумался о жизни Гаутама,
о живых и мертвых в круге бытия.
Как бездонная трепещущая тайна,
представало каждое мгновенье дня.

От раздумий горестных все чаще
забывался он тяжелым долгим сном:
«Этот мир напоминает дом горящий,
в нем живущие не ведают о том.

И рождаться каждый раз в цепях страданий
человек по сути жизни обречен.
Круг сансары обнимает мирозданье.
Есть ли путь к спасенью? Где он, путь, и в чем?».

И однажды принц, призванием влекомый,
через волю преступил отца,
и ушел он из родительского дома —
навсегда ушел из царского дворца.

И бродил, как бедный странник, Гаутама
в поисках предназначенья своего.
Пыль со всех дорог и тропок Индостана
оседала на сандалии его.

Вел он долгие беседы с мудрецами —
знатоками книг, древней которых нет.
Были их слова, как звездное мерцанье,
исходил от них холодный вечный свет.

И в порыве гордом  самоотрешенья,
чтоб в себе животное перебороть,
Гаутама, в роще манговой  отшельник,
истязал упорно собственную плоть.

Утихали страсти и росло смиренье,
драгоценной каплей полнился сосуд.
Но молчало око внутреннего зренья,
и не все пути к спасению ведут.

И однажды под могучим древом бодхи
он сидел, освобожденно и светло.
Просветленье, словно это возжелали боги,
на него волною светлой  снизошло.

И прервал молчанье Гаутама: «В мире
много есть огня, но правит миром дым.
Благородных  истин же — четыре,
и о них я возвещаю всем живым.

Первая из истин: жизнь — круговорот страданий,
изначально существующий закон.
А страдания проистекают из желаний —
вот вторая истина земных времен.

А желания ввергают нас в пучину
неспокойного как море бытия.
Третья истина — в отказе от причины
и привязанностей человеческого „я“.

А четвертая из истин — как просвет в тумане,
как ночная путеводная звезда.
Это — восьмеричный путь к нирване,
путь освобождения от пут земного зла».

IV

Так явился Будда в этом мире,
истинного света властелин,
повелитель поднебесной шири,
внутреннего знанья господин.

Так явился Будда, это карма
воплощенной в сердце правоты.
Бог иллюзий и обмана — Мара
отступил за кромку темноты.

Будде — гуру в желтом одеянье
поклонились бхикшу до земли.
Все дороги в шумном Индостане
к тихой келье в роще манговой вели.

И пришло в движенье колесо
светом осененного ученья.
И улыбкой Будды — знаком просветленья
озарилось истины лицо.

И бредущие по свету караваны
весть о слове Будды разнесли.
И на голос сутры о нирване
отзывались боги и цари.

Обнимала время и пространство
слава об ученье и его творце.
И о нем услышал град Капилавасту,
где раджа в чудесном жил дворце.

Говорят, раджа со всей семьею
поклонился Будде, и на склоне лет,
просветлев и сердцем, и душою,
принял сам монашеский обет.

Так обрел прибежище в Ученье
род и Гаутамы-мудреца.
А великой сутре Просветленья
вторят вслед земля и небеса.

18.5. Вторник.

Сделал ксерокс статьи «La verse» и Обермиллера «Будона». Почитал Биру, монгольского ученого.

С Шурочкой решили сходить в БДТ на Фонтанке. Она ждала в общежитии — оделась для выхода, стала очень симпатичной, какой-то воздушной. Но — увы — билета на брони не оказалось. Зря потолкались у выхода. Лишние билеты выхватывали прямо на глазах. Шурочка даже упрекнула меня в медлительности. Было ветрено, холодно. Пожалев сестренку, пошел к администратору. Начал его донимать, но тот был тверд, как камень, на котором стоит «Медный всадник».

Забежали в «Молочное кафе» на Невском, чтобы согреться. Обошли весь Проспект в поисках хорошего фильма, но попусту. Шли комсомольские фильмы (в честь очередного съезда ВЛКСМ).

Купил в антикварном магазине на Невском дореволюционного издания (1916 г.) книжку стихов Г. Адамовича «Облака».

* * *

Я в гостинице старой живу,
антикварную книжку листаю.
И порою гляжу на Неву
и под шелест страниц засыпаю.

Оживает улыбка цветка
на устах Шемаханской царицы.
Сон, который прервали века,
мне в полночной гостинице снится.

19.5. Среда.

Занимался в БАН. Хотел сделать ксерокс с Шмидт Т. «85 сиддхов» и Лауфера о Миларайбе, но не приняли ввиду неподходящего формата. Почитал Биру о Гуши Цоржи, перелистал Пучковского. Сходил в Кунсткамеру.