Валерий Золотухин - Таганский дневник. Кн. 1

• Название: Таганский дневник. Кн. 1
• Автор: Валерий Золотухин
• Издательство: ОЛМА-ПРЕСС, Авантитул
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002
• ISBN: 5-224-03282-2

В «Таганском дневнике» Валерия Золотухина отражено сорок без малого лет жизни Театра на Таганке. Это уникальное и наиболее полное издание будет интересно самому широкому кругу читателей как роман о жизни, смерти, любви, славе, человеческих страстях, дружбе и предательстве, где действующие лица — известнейшие актеры, режиссеры, писатели и поэты — В. Высоцкий, Ю. Любимов, А. Эфрос, Л. Филатов, Н. Губенко, А. Демидова, Ю. Нагибин, Б Полевой, А. Вознесенский, Е. Евтушенко, Б. Ахмадулина и другие…

---

Хорошо говорил Сабинин, что его заставило выкрикнуть про «глупость и пропасть»:

— Страх. Обыкновенный человеческий страх. Я вдруг испугался, что может случиться что-то непоправимое, что не раз случалось уже с Мейерхольдом, и с Таировым, да мало ли… Любимов — явление уникальное, это авангард, форпост интеллигенции, и я испугался, что же мы молчим, надо что-то делать, каждый миг дорог, он может стать последним… и я закричал, как кричат от страха во сне. Простите меня, товарищи, я осуждаю свою невыдержанность.

Собрание было долгое и проходило спокойно и сдержанно, как того просил Ю.П. В конце попросили выступить Дупака и представителя райкома. Мне бы очень хотелось записать подробно всю тарабарщину, которую нес последний тип, представитель райкома, татарин — Тимур Константинович, но я боюсь, мне не удастся сделать это хорошо, а сделать плохо, это значит внести в его речь хоть немного смысла.

После собрания мы (Губенко, Смехов, Киселев, Лисконог, Васильев и я) покатили в бюро райкома. Рука отнялась писать. Поиграл на балалайке забытые мелодии.

Вечерний спектакль «Маяковский» прошел прекрасно. Закшивер все время писал. Не люди — функции, должности — кто пожалеет их.

Зашли на бюро, сели, закинули, как по команде, нога на ногу, достали блокноты и ручки — приготовились записывать. Не договаривались, но работаем четко, как детективы.

Гарусов. Коротко доложу бюро райкома суть дела. Я являюсь инструктором этой организации. Анализ работы. Обмен комсомольских документов прошел неудовлетворительно. Дмитриева до сих пор не обменяла, изменила фамилию, а билет нет. Уровень воспитательной работы низкий. Желание на словах большое поработать на комсомоле, но претворяются слова и желания в жизнь слабо. Вся работа практически состоит из выпуска нескольких праздничных газет. Серьезного изучения марксизма, повышения своего идейно-политического уровня почти нет.

В результате ЧП. 1. Так называемое комсомольское собрание, решением которого, фактически, подтверждается партийность Любимова и линии театра, 2. крайне вызывающее, хулиганское поведение некоторых товарищей (их было 32) театра, в частности, т. Губенко на совещании работников театров г. Москвы.

Это я и хотел довести до сведения бюро и разобраться в этих 2-х нарушениях — Губенко, скажите, почему вы позволяете себе действия, позорящие звание советского артиста и комсомольца.

Николай медленно встает. Пауза. Также медленно и тихо переспрашивает через паузы:

— Что я должен сказать?

Ему повторяют вопрос. Через секунды три он начинает выдавливать из себя слова:

— Я осуждаю форму моего выступления, но не существа. Я послал в президиум две записки с просьбой предоставить мне слово. Я хотел выступить по итогам юбилейного сезона. Мне не дали слово, и я сдержался, но после того как наш руководитель, мой старший товарищ, Ю.П. сказал мне: «Губенко, сядьте», — я сразу замолчал и сел. Намерения у меня были, я считаю, правильные, а форма спровоцирована Родионовым.

— Скажите, вам одному не дали слова?

— Этого я не знаю, может быть, одному, может быть нет. Не знаю.

— А я знаю, что не дали слова очень многим, в том числе секретарю Московского горкома комсомола.

— Я его не знаю, это было совещание по итогам театрального сезона. Запрещение говорить — это нарушение партийных и человеческих норм нашей жизни, установленных в Октябре 1917 года.

— Человек хотел получить слово любой ценой.

— «Любой ценой получать слово», интересно, значит, вы считаете, цель оправдывает средства?

— Это вульгарная постановка вопроса, это было совещание работников театра, совещание, от корня совет, а не митинг, где один говорит, а десять тысяч слушает.

— Скажите, правда, что вашими действиями руководила Целиковская: «…давай ты, теперь ты…» Мне об этом сказал инструктор Краснопресненского райкома, который сидел от нее в двух рядах, и я верю ему… она дама экзальтированная, приметная, известная по кино, он не мог ошибиться…

В одном ряду с Целиковской сидели наши артистки: Славина, Кузнецова, которые молчали как раз…

Смехов. Меня беспокоит выражение ваших лиц… Я взволнован теми переглядками… у меня ощущение, что Вы предубеждены… Интонации ваших вопросов отдают той странной окраской, когда встречаются врачи… У меня было ощущение, что райком — это наши товарищи. Самый политический, самый принципиальный.

— Мы выдвигали «10 дней» на премию Московского комсомола.

— Никто не говорит, что собрание не нужно было проводить.

— Почему вы все записываете?

— Это моя вторая профессия.

— Я присутствовал на вашем сегодняшнем собрании. Товарищи! Да у вас культ Любимова. Вы три часа, каждый наперебой старались доказать, какой он гениальный. При сравнении вы выглядите серой массой.

— Подхалимаж.

— Ну уж, ха-ха-ха..

— Каждый из вас талантливый артист, вполне самостоятельный и известный. Что вы все — Любимов да Любимов. И в каждом выступлении прямо-таки сквозила враждебность к директору… Я заметил, как Любимов смотрит на него, на каждое слово Дупака реагирует с такой гримасой… Это же просто неуважение к человеку, он держит вас в руках, вот так одним взглядом руководит вами.

— Незаменимых людей нет. Надо думать, как сохранить театр без Любимова.

— Это не завод, где сменился директор, гл. инженер, а рабочий станок не остановит и норму дает. Театр создан волей и талантом Любимова, его эстетикой, его принципами жив театр. Нет Любимова — нет театра на Таганке, не надо делать вид, что мы этого не понимаем.

— Пройдет время, и нормы будут восстановлены, как же нам относиться к вам и к вашим решениям?

— Комсомольское собрание не имело смысла и по форме, и по цели.

— Первый вопрос о Губенко. Странно. Вы очень быстро и легко согласились: да, я виноват, я осуждаю себя, не выдержали нервы, меня спровоц., а потом удивляетесь, за что выговор.

— Это я удивляюсь…

— А я уже ничему не удивляюсь.

— Так вот. Вы позорите звание советского артиста. Вы все очень грамотные и хорошие люди, но легкомысленные до предела. Вы все хорошо понимаете про две идеологии: кто не с нами, тот против нас. Дело в том, что у нас в комсомоле есть права и есть обязанности. Есть честь комсомольская, которую вы запятнали, и это пятно легло на всю районную организацию… Меня сейчас все секретари поздравляют с позором: дескать, Таганка-то твоя гремит — «любой ценой доказать правоту». А враг и ждет, когда ты начнешь доказывать правоту, сбивает тебя с толку и ждет, «когда у тебя не выдержат нервы», а потом предлагают остаться… или напоят и девочками задерживают… Вот за то, что у вас нервы не выдержали — выговор с занесением в учетную карточку, чтоб в следующий раз выдержали.

— Дорогие товарищи! Вы меня не знаете, а я вас знаю всех по именам, а вы меня не знаете, потому что вы на сцене, а я в зале. Я никогда не ухожу со спектакля, хлопаю до конца. На вас вся Москва смотрит… а вы себя так ведете нехорошо, дорогие товарищи.

— Я прихожу к вам, да расскажите вы мне про свою жизнь, про ваши трудности, мы посоветуем, поможем, я часто говорю, какое у вас неудобное помещение, надо помочь — а меня ведут в кабинет Любимова, где все стены расписаны отзывами хвалебными.

— Эти росписи нам сейчас помогают выжить.

Губенко: — Как же мне теперь жить, это очень тяжелое наказание, куда же я теперь с ним… с выговором. У меня же были благие порывы, у меня никогда не было ни одного взыскания.

— За благие порывы и получите, а если бы я знала, что порывы не благие, вам не место в комсомоле.

Губенко. Куда мне обратиться, если я захочу пожаловаться на вас?

— Можете апеллировать в горком…

30 апреля 1968

Райкомовские работники тащили икру красную, дефицитные продукты, консервы, это комсомольские деятели, а что тащат партийные, можно только догадываться… Полные авоськи, на работу с мешками ходят… Нельзя все безобразия отдельных товарищей переносить на всю власть, но Ленин пил морковный чай, он не хотел один пользоваться достатком, отдавал детям голодающим, а эти паразиты себе тащат, да еще суетятся, чтобы посторонние не заметили, как они банки делят и в сумки напихивают.

Директор секретарше:

— Марина, почему вы мне ничего не рассказываете, вы же общаетесь с артистами, знаете, о чем они говорят.

— Я считаю, Н.Л., что Вы неправильно себя вели в этой ситуации.

— Они меня хотят съесть, передайте им, что я несъедобный.

Любимов. Во-первых, он занимается плагиатом, до него это сказал Товстоногов. Во-вторых, передайте ему, что такую падаль, как он, никто жрать не станет.

Директор переводит секретаршу в гардеробщицы.

Вот как примерно выглядели события последней недели. Я не думаю, что мы чего-то не так сделали. Нет. Все было оправдано и допустимо, а главное, если постараться вникнуть и понять, мы на 100 % правы. А если что — так ведь даже убийце находятся смягчающие обстоятельства.