Вячеслав Костиков - Errare humanum est

• Название: Errare humanum est
• Автор: Вячеслав Костиков
• Издательство: Новости
• Жанр: Иронический детектив
• Год: 1991
• ISBN: 0235-6686

Иронический детектив, пародия на «милицейский» роман.

---

— Это вам Трифонов делал? — осведомился профессор у больного.

Тот вытаращил глаза и спросил сдавленным голосом:

— А откуда вы знаете?

— Я его от гангрены спасал, — невозмутимо ответил профессор. — За что сидели?

— На частную собственность в молодости посягнул…

— А где сейчас бытуешь, — вдруг переходя на «ты», осведомился профессор. — Не на Трубной ли?

— Точно!

— И, наверное, пирожки с мясом любишь?

— Люблю горяченькие! — простодушно признался враг частной собственности.

— Не ешь больше пирожков с мясом, понял?

— Так точно, понял, гражданин профессор. Спасибо вам за все…

— Типичный случай пирожкового отравления, — пояснил профессор. Все почтительно склонили головы.

Осмотрев еще пару больных, профессор Голохвостов вопросительно поднял глаза на дежурного врача.

— Мне говорили, будто больных с острым отравлением трое.

Вера Семеновна порозовела, переглянулась с дежурной сестрой и, потупив глаза, сказала тихо:

— Случай у нас тут произошел странный…

Что такое?

— Двое больных сбежали! Едва успели сделать очистительную клизму, как их след простыл.

— Документы больных мне. Быстро! — скомандовал профессор.

— В том-то и дело, что и документов нет. Даже карты заполнить не успели.

Лицо профессора налилось краской. Он сжал кулаки. И лишь большим усилием воли ему удалось удержать готовую было сорваться резкость.

— Машину мне к подъезду, — бросил он.

И тут с одной из кроватей резво соскочил больной, которого все считали отходящим, и умчался куда-то, звонко шлепая по полу босыми ногами.

«Неплохой спринтер получится из Бакста», — подумал полковник Багиров.

Читатель, конечно, догадался, что это был он.

Тем временем поднялась паника, зашумели больные, забегали медсестры с утками. О профессоре на мгновение забыли. Всех удивило чудесное исцеление больного, доставленного ночью в безнадежном состоянии. Лишь на профессора происшедшее не произвело никакого впечатления. Он задумчиво стоял посреди палаты, поглядывая на больного с «Сикстинской мадонной».

— А ведь я вас узнал, товарищ Багиров, — вдруг вымолвил тот.

Голос человека с татуировкой дрожал от волнения.

— Да и Трифонов о вас много рассказывал: и как вы атамана Голопупа шашкой рубили, и как в Одессе малюток от голода спасали. А тут теперь и самого, можно сказать, от гибели избавили. Спасибо вам…

Медное лицо верзилы сморщилось, и по глубокой морщине, пролегшей от глаза до подбородка, прозмеилась слеза.

— А этого прощелыгу я теперь в гробу увижу, не испугаюсь. Не страшен он мне ничуть. Какой ведь гад!

Тюрьмой стращал, власть нашу советскую хаял, всю душу оплевал…

— Как зовут-то тебя? — спросил Багиров, чувствуя, как у него в душе вздымается мужская слеза.

— Сидор я, Сидор Иванович. Это когда-то по-лагерному меня Батоном звали. А я ведь Ширинкин Сидор Иванович…

— Ну вот и хорошо, Сидор Иванович, — проговорил Багиров, укрывая вздрагивающие плечи больного халатом. — Ты теперь отлеживайся, лечись, а как в силу войдешь, приходи к нам поговорить по душам. Хватит тебе мозолистом работать, чужую боль бритвой скоблить. Адресок-то небось не забыл? — с лукавой усмешкой спросил Багиров.

— Ну что вы, товарищ полковник, как можно. Петровка, 38! Это ж каждый честный человек должен помнить…

— Ну вот и хорошо, вот и славно. А теперь скажи, где же нам этого двурушника найти, с которым ты к профессору Гурмаеву наведывался?

И с этими словами полковник запросто присел на кровать Ширинкина и вынул из кармана апельсин…

Через час Багиров уже сидел в своем кабинете и уточнял с сотрудниками план предстоящей операции. Всех удивляло странное отсутствие Левы Бакста.

— Вы нам, товарищ полковник, так и недосказали, каким же образом отпечатки пальцев Ширинкина оказались в квартире профессора Гурмаева, — спросила Гера Андалузова.

— Ну, об этом было нетрудно догадаться. Ключ ко всему — странный визит Ширинкина на дачу Гурмаева. Профессор все принял за бред, а Сидор, между тем, говорил правду. Да, да, правду! Только не всю. Всю он сказать не мог: боялся. Боялся потому, что его запугал этот негодяй Махлюдов. Но Ширинкин действительно был на квартире Гурмаева, действительно держал в руках манускрипт и, к величайшему своему удивлению, обнаружил, что это ловко сделанная липа. С какой целью он явился на квартиру Гурмаева: хотел ли он выкрасть рукопись «Дубровского» у своего друга-клиента или нет, остается загадкой. Факт тот, что в квартире профессора он ничего не тронул. Разочаровавшись в рукописи, Ширинкин собрался уходить. Но тут-то и произошло то, чего ни он, ни, признаться, я сам не ожидали. Редчайший в криминальной практике случай. Впрочем, по порядку…

Вы знаете, что Сидор Ширинкин одинок и живет в коммунальной квартире возле Трубной площади. Словом, что тут мудрить — соседом его был Махлюдов. Нетрудно догадаться, что Ширинкин кое-что рассказывал шоферу о своих именитых клиентах. Эти-то рассказы, видимо, и распалили его воображение. От Сидора Махлюдов знал, в частности, что Гурмаевы почти постоянно проживают летом на даче и что сам профессор нередко проводит там два, а то и три дня. Ограбление квартиры, как мы теперь видим, Махлюдов продумал до мельчайших деталей. Инсценировка угона автофургона — лишь один из этапов. Преступникам нужна была машина.

Обнаружив в профессорской квартире мозолиста, воры были озадачены. Однако Махлюдов, видимо, сообразил, что Сидор им не помеха: надо его только как следует припугнуть. Это тем более удалось, что Ширинкин, хотя и невольно, но все же оказался наводчиком. Уходили они из квартиры по отдельности.

— Но каким же образом и Ширинкин, и Махлюдов оказались в одной больничной палате? — спросил Салихов.

— А! Здесь следует вернуться к началу истории, к плевку, который Лева Бакст обнаружил в квартире Гурмаева. Точен был лабораторный анализ. Подтвердилось и смелое предположение Бакста о том, что пирожок изготовлен в столовой № 27. Рассказ Сидора Ширинкина не оставляет в этом никакого сомнения…

Направляясь на квартиру Гурмаева и проходя Неглинку, Сидор услышал призывные крики: «Пирожки! Горячие! Свежие! С мясом!» Ширинкин соблазнился и купил два. Но есть их почему-то не стал. Видимо, волновался. О пирожках он вспомнил, лишь когда обнаружилось, что рукопись «Дубровского» — фальшивка. Вкус ему показался подозрительным, и второго пирожка Сидор есть не стал.

В это время на квартиру и заявился Махлюдов с дружком. От обоих, по свидетельству Ширинкина, уже попахивало портвейном «Кавказ». Увидев пирожок, они разломили его пополам и съели. Об остальном вы, наверное, догадываетесь. У всех троих начались рези в животе и рвота. Все трое попали в одну и ту же районную больницу. Но двое негодяев после промывки желудка сразу же сбежали, опасаясь за судьбу оставленного без присмотра фургона. Сидор же стал оправляться только через несколько дней: как вы помните, он съел целый пирожок… Вот вкратце вся история ограбления квартиры Гурмаева. Нам, правда, неизвестно, кто из троих наплевал возле раковины у Гурмаева. Но это покажет следствие…

Полковник замолчал и посмотрел на часы.

— Через три минуты выезжаем. Салихов остается для связи у телефонов… А все-таки жаль, что с нами нет сегодня Левы Бакста. Он, кажется, мечтал сам взять преступника.

Через три минуты машина с оперативной группой уже неслась в сторону Неглинки…

До встречи

Читатель, конечно же, работает где-нибудь на заводе, в конторе или главке, а если не там и не здесь, то все-таки, чтя закон, отдает себя на восемь часов в аренду какому-нибудь важному и полезному делу. Если же он не делает этого, а ходит в пенсионерах, свободных художниках, студентах или, простите, числится, где положено, тунеядцем, то все равно — как не выйти в начале седьмого на запруженную трудовым людом улицу, как не смешаться с толпой, пахнущей где машинным маслом, где «Шипром», где опилками, а в иных районах не пахнущей ничем; как не втиснуться в магазин, где после дневной дремоты врасхват идет «полтавская» и «ливерная», «российский») сыр, селедка, пиво, если оно есть, жареная хамса и любимые москвичами всех поколений «микояновские» котлеты; как не увлечься этим знакомым разговором о том, что нынче славно уродился хлеб, а вот яблоки не очень; как не осудить районную власть за то, что уже третий раз за год перекопали улицу, или за то, что в продмаге, кажется, опять не принимают посуду; как, наконец, не купить подоспевший номер «Вечерки» и не узнать, что в Бескудникове скоро откроют магазин «Океан», а во Франции опять забастовка…

Или вам это скучно? Вас тянет в мир прекрасного, где нет ни очередей, ни пыли, где все едят устриц, а в автобусе уступают место красивым женщинам. Ах, как грустно, должно быть, в этом дивном мире. Беда только, что туда «в рабочей одежде вход воспрещен». Так черт с ними, с устрицами! Тут, говорят, портвейн подорожает, вот что плохо. Но мы ведь можем и не поверить! Мало ли что о нас говорят за границей! И сколько уже говорят! А мы все ходим по знакомой с детства улице и видим, как растут молодые дома и как сами мы стареем; видим, как вытянулись посаженные лет десять назад тополя, а пацаны, катавшиеся вчера на самодельных самокатах, идут уже в рабочей толпе вот так же, как теперь и знакомый нам Лева Бакст — деловито, спокойно, засунув руки в карманы…