Наталья Иванова - Ностальящее. Собрание наблюдений

• Название: Ностальящее. Собрание наблюдений
• Автор: Наталья Иванова
• Издательство: ОАО Издательство «Радуга»
• Жанр: Публицистика
• Год: 2002
• ISBN: 5-05-005465-6

Известный культуролог, эссеист, литературный критик Наталья Иванова тщательно собирает и анализирует тот материал, который предоставляет массовая культура: телевизионная реклама, ее герои, сюжеты и мотивы; изобразительный язык городской рекламы, слоганы; использование в рыночной культуре советских брендов, клише и стереотипов; монументальная пропаганда; изменение годового праздничного календаря и сохранение советской символики, вот лишь часть сюжетов этой увлекательной книги.

Во второй части книги Наталья Иванова собирает свои наблюдения нового путешественника. Прожив значительную часть жизни в изолированном мире, автор более всего интересуется своеобразными «замкнутыми», «островными» системами: Швейцарией, Гонконгом, Готландом (шведский остров в Балтийском море). Своего рода островом, закрытой культурной системой является для автора и Санкт-Петербург. А в самой последней главке автор возвращается в Москву и Подмосковье — волшебное место, остров детства.

---

Уже через двадцать с небольшим лет Василий Тредиаковский в «Похвале ижерской земле и царствующему граду Санкт-Петербургу» воспевает

Преславный град, что Петр наш основал
И на красе построил столь полезно,
Уж древним всем он ныне равен стал,
И обитать в нем всякому любезно.

Тредиаковский сочиняет свою «Похвалу» к первому юбилею — пятидесятилетию города:

Что ж бы тогда, как пройдет уж сто лет?
О! вы, по нас идущие потомки,
Вам слышать то, сему коль граду свет,
В восторг пришед, хвалы петь будет громко.

Еще через десятилетие Михайло Ломоносов складывает «Оду торжественную Екатерине Алексеевне на ея восшествие на престол», и уже здесь начинают проступать черты того описательного канона, который сопровождает образ Петрополя на протяжении двух с половиной веков:

В удвоенном Петрополь блеске
Торжественный подъемлет шум,
При громком восхищаясь плеске
Отрадой возвышает ум.
Взирая на свою избаву,
На мысль приводит прежню славу.
В церьквах, по стогнам, по домам
Несчетно множество народу
Гремящу представляет воду,
Что глас возносит к небесам.

Выявлением этого канона я и постараюсь заняться, сосредоточась на эпитетах, особенно цветовых.

Описательный (и цветовой, в частности) канон Петербурга, конечно же, претерпевает с течением исторического времени определенные изменения; более того — рядом появляется еще один, оппозиционный канон, — иногда они совмещаются внутри одного произведения. Но этот канон (каноны) проходит сквозь школы, группы и направления практически неизменным (неизменными). Эстетическое влияние самого locus'a, вернее, genius loci, побеждает эстетическую изменчивость поэтических движений. Черты лица Петербурга, особенности его освещения и цвета города поэты проносят сквозь века — не то чтобы видоизменяя городской пейзаж, нет — видоизменяется сам источник зрения, высвечивая то одну, то другую краску (или цветовую гамму), что свидетельствует не только о состоянии города, но и об умонастроении и психофизических особенностях восприятия поэта.

В самих цветах, в колористике, заключен особый символизм, который может быть использован поэзией сознательно — или вовсе бессознательно.

Особенности географического положения Петербурга отзываются в том, что у него в поэтическом восприятии доминируют два цвета, вокруг которых и группируются основной и оппозиционный каноны.

Первый цвет — белый, связанный, безусловно, с белыми ночами, придающими городу особый, индивидуальный характер освещения. «Белый» имеет множество позитивных смыслов в языках и мировых религиях, являясь своеобразным переводчиком (а не только символом) идеи в эмоциональную сферу. Белый — цвет чистоты, света, знания, счастья, правды, невинности. Вокруг него группируются и в нем собираются все прозрачные цвета радуги, и ясные цельные, и, акварельного типа, смешанные с белым — голубой, розовый, палевый, салатовый, сиреневый, светло-желтый (золотой) и т. д. Забегая далеко вперед, скажу, что эта цветовая богатая и праздничная гамма оказалась очень мощной — и от XVIII века доплеснулась до конца XX; упомяну хотя бы «Летний сад днем» Виктора Сосноры. Но о нем дальше — сейчас двинемся по порядку.

Второй цвет, вернее, антицвет — черный, связанный с несчастьями города, как природными, так и социальными. Это цвет ада, мрака, грязи, бури. Вокруг черного группируются багровый (красный в черноту), коричневый, грязно-желтый, болотный — все смешанные цвета, связанные с потерями, уничтожением, деградацией, тяжкими испытаниями. Еще один, последний раз сломаю хронологический порядок — не могу не напомнить четырехстишие Олега Григорьева, замыкающего поэтическую часть антологии:

Бутылку чернил
Я в Неву уронил.
Как чернослив
Стал Финский залив.

Хоть и смешно, а все равно — от черного и юмор черный…

Особый смысл в полемике двух этих описательных канонов приобретает столь значимый для Петербурга символ, как медный всадник, «…Медь, ложное золото, обозначает деградированную любовь или материализованную религию», — пишет исследователь[42]. Эпитет с колеблющимся значением. Медь как бы пытается заместить, вытеснить золото — но при этом не обладает его положительными свойствами («в геральдике золото — это символ любви, постоянства и мудрости»).

Медный приближается по цвету к красному; красный так же амбивалентен — с примесью какого-либо другого он либо становится пурпурным, царско-имперским, либо алым, обозначающим тревогу, либо багровым — цветом пожара и уничтожения, либо розовым — цветом любви и веры. Красный многоаспектен в отличие от синего (лазоревый, бирюзовый, васильковый, голубой, темно-синий), имеющего безусловно позитивную характеристику.

Но вернемся к стихам.

Опорные слова-сигналы в «Оде» Ломоносова — «блеск», «шум», «слава», «вода», «небеса». Цветовое изображение привносит в поэзию Петербурга Гаврила Державин в знаменитом «Видении Мурзы»: в дремлющем Петрополе

На темно-голубом эфире
Златая плавала луна;
В серебряной своей порфире
Блистаючи с высот, она
Сквозь окна дом мой освещала

И палевым своем лучом
Златые стекла рисовала
На лаковом полу моем.

Роскошная палитра — темно-голубой, золотой, серебряный, палевый. Оптимистичное, праздничное зрение поэтов XVIII века исключает гамму красок, сконцентрированную вокруг черного. Но на протяжении последующих веков в поэзии Петербурга будут господствовать два изобразительных полюса: пышное разнообразив красок (вокруг белого — синего — золотого — розового — сиреневого) будет оспаривать мрачный, туманный, призрачный город (вокруг черного цвета — красный, коричневый, серый и т. д.). «Просторный, мертвый» (К. Вагинов, «Психея»).

У Семена Боброва в оде на «Торжественный день столетия» города цветовой конфликт основывается на самой природе, на характере местности, где был воздвигнут город:

Где ил тонул под серым мхом,
Там прянул водомет сребром;
Там куполы в огне краснеют;
Там стогны в мрачну даль идут.

В пушкинской антитезе — «город пышный, город бедный», как в капсуле, и содержится это постоянное напряжение в поэтическом изображении Петербурга.

Особенно выразительным и сюжетообразующим это напряжение становится в «Медном всаднике». Сам конфликт этой «петербургской повести», как обозначил жанр сам Пушкин, можно рассмотреть как конфликт эпитетов.

Попробуем их организовать в два ряда:

бедный…………………………………….пышно

мшистые, топкие………………………….горделиво

в тумане спрятанное солнце………………оживленные

изношенный………………………………..стройные

печальный………………………………….богатые

низкие………………………………………новая(царица)

ветхий………………………………………мощный

старая (Москва)…………………………….гордый

ужасная (пора)……………………………..вечный (сон)

Этот конфликт эпитетов дублируется — и усиливается — конфликтом цветовым, соответственно -

черный (куст)…………………………..темно-зеленые (сады)

бледная (луна)………………………….прозрачный (сумрак)

омраченный (Петроград)………………безлунный (блеск)

темно…………………………………..золотые (небеса)

страшно бледный (Евгений)………….ярче роз(лица)

некрашеный (забор)…………………..голубой(пламень)

медный…………………………………синий (лед)

Конфликт проявляет победителя — он там, где центр, медь — «золото», но «ложное»; блеск подчеркнут «сияньем шапок медных». Казалось бы, такой северный, неяркий город — но при его поэтическом описании побеждает красочность, кажущаяся даже избыточной, привнесенной, сверхпафосной:

С пылающим небом слиясь, загорелося море,
И пурпур, и золото залили рощи и домы.
Шпиц тверди Петровой, возвышенной, вспыхнул над градом,
Как огненный столп, на лазури небесной играя.
Угас он; но пурпур на западном небе не гаснет;
Вот вечер, но сумрак за ним не слетает на землю;
Вот ночь, а светла синевою одетая дальность;
Без звезд и без месяца небо ночное сияет;
И пурпур заката сливается с златом востока;
Как будто денница за вечером следом выводит
Румяное утро.

(Н. Гнедич, «Рыбаки»)

В описании петербургского пейзажа Гнедичем — вопреки гасящей цвета северной реальности — присутствует вся палитра, весь спектр красок. Это же восприятие подтверждают и «Прощание с Петербургом» Петра Ершова, и «Заневский край» Владимира Бенедиктова, где город сравнивается с роскошной красавицей, любующейся собою перед зеркалом: