М. Новоселов - Иван Васильевич Бабушкин

• Название: Иван Васильевич Бабушкин
• Автор: М. Новоселов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1954

Советские люди с признательностью и благоговением вспоминают первых созидателей Коммунистической партии, среди которых наша благодарная память выдвигает любимого ученика В. И. Ленина, одного из первых рабочих — профессиональных революционеров, народного героя Ивана Васильевича Бабушкина, истории жизни которого посвящена настоящая книга.

---

Получая от Баумана немалое количество изданий «Искры», Бабушкин немедленно отвозил эти ленинские обращения к рабочим в кружки Дрезны, Павловского Посада, Ликина, Городищ, Богородска. «Товарищ Богдан», «Старый рабочий» — под такими подпольными кличками был известен Бабушкин рабочим кружкам в 1900–1901 годах — появлялся на собраниях искровских кружков, в рабочих казармах, на заседаниях комитета, на массовых сходках вблизи Орехово — Зуев, Покрова, Никольского.

Результаты подпольной работы Бабушкина и его московских друзей вскоре сказались не только в окрестностях Орехово-Зуева и Богородска, но и в таком большом текстильном центре, как Иваново-Вознесенск. Здесь на фабриках перед 1 мая 1901 года опять появились в большом количестве прокламации и брошюры. Даже на улицах города были расклеены первомайские обращения к рабочим за подписью Иваново-Вознесенского комитета РСДРП. Прокламация называлась: «О рабочем празднике 1 Мая». Она была напечатана в типографии «Искры».

И. В. Бабушкин нередко приезжал в Иваново-Вознесенск и помогал местной партийной организации вести широкую агитационную работу.

Среди иваново-вознесенских текстильщиков и на фабриках ближайших городов (Гусь-Хрустального и других) регулярно появлялись новые номера «Искры», а также издаваемые ею брошюры (о положении рабочих в отдельных районах России, о 1 Мае, о стачках).

Эти прокламации и брошюры привозили И. В. Бабушкин и Ф. В. Ленгник, установившие тесные связи с местными партийными работниками (Багаевым, Окуловой и другими).

Работать с каждым днем становилось труднее: полиция и жандармы мобилизовали все силы хожалых, явных и тайных шпиков, пытаясь схватить организаторов рабочих масс. И в Орехово-Зуеве и в Покрове оставаться было уже нельзя: полиция обязала домохозяев подпиской «о немедленном сообщении случаев приезда хотя бы на сутки лиц, в городе раньше не проживавших».

К концу осени 1901 года выяснилось, что надо немедленно вновь менять местожительство «оптовому офене-коробейнику», как иногда в шутку называл себя Иван Васильевич в беседе с женой по возвращении из очередной поездки.

В ноябре 1901 года Бабушкин и его жена переехали в Москву. Иван Васильевич обосновался в районе Марьиной рощи: на окраинах большого города легче было укрыться от назойливых шпиков. Здесь Н. Э. Бауман создал несколько подпольных явок у рабочих окрестных заводов.

Бабушкины наняли скромную, всего из двух маленьких комнат, квартиру. В передней комнате Бабушкин у окошек на улицу установил верстак. На подоконниках расположил кастрюли, керосинки, чайники. Прасковья Никитична сказала хозяйке, что ее муж — хороший слесарь, и просила направлять заказчиков «для доброго начала — почину» в новую мастерскую. Сама же она стала стирать белье, не дорожась в цене. Ремесло прачки очень помогало Прасковье Никитичне быть полезной Ивану Васильевичу.

Скоро в «мастерскую» стали заглядывать заказчики; некоторые о чем-то негромко говорили с хозяином в другой комнате, выходившей окнами на пустырь, и вскоре уходили с исполненными «заказами».

В Екатерининской больнице в ноябре 1901 года Н. Э. Бауман (подпольная кличка в то время «Грач») установил новое место явки. На эту явку нередко приходила и жена Бабушкина.

Прасковья Никитична в бельевой корзине приносила в слесарную мастерскую искровскую литературу из других мест подпольной явки.

Бауман, энергично работая в Марьинском, Сущевском, Лефортовском районах Москвы, снабжал своего друга Бабушкина трудами В. И. Ленина, напечатанными редакцией «Искры».

Бабушкин уезжал из Москвы на два-три дня, стараясь не обращать на эти отлучки внимания домохозяев и соседей. Пользуясь удобным железнодорожным сообщением, неутомимый искровский агент чаще всего ездил в Орехово-Зуево, в Иваново и в Павловский Посад. В его чемодане были туго уложены еще пахнувшие типографской краской брошюры, номера «Искры», листовки. Во время его поездок Прасковья Никитична по-прежнему ходила по знакомым семьям чиновников и купцов стирать белье, охотно беседовала с соседками о трудностях жизни мелких ремесленников, работников-поденщиков.

Каждый раз она с нетерпением и волнением ожидала возвращения Ивана Васильевича. Особенно беспокойство ее усилилось в последнее время: Прасковья Никитична ждала ребенка. Тревожась о любимом, дорогом ей человеке, она все чаще подходила к низенькому окошку…

Прошел назначенный срок возвращения Ивана Васильевича, прошло еще несколько дней, а от Бабушкина, уехавшего поездом 21 декабря в Орехово-Зуево, а затем в Иваново-Вознесенск, не было никакой весточки…

Наконец к Прасковье Никитичне пришла фельдшерица Екатерининской больницы и сообщила, что Иван Васильевич 23 декабря был на подпольном собрании членов комитета Орехово — Богородский группы, но затем след его потерян. Она рассказала также, что, по слухам, в Орехово-Зуеве на этих днях полиции удалось выследить заседание искровских подпольщиков и произвести большие аресты. Фельдшерица, представитель группы Н. Э. Баумана, от имени своих друзей просила Прасковью Никитичну собрать все силы и мужественно, как и следует жене и другу революционера, перенести, возможно, долгую разлуку с Иваном Васильевичем. В тот же вечер Прасковья Никитична, взглянув в последний раз на крылечко, на котором она еще так недавно прощалась с мужем, уехала в Петербург к матери Ивана Васильевича.

…23 декабря 1901 года в воскресенье полиция я жандармы неожиданно нагрянули на подпольное заседание членов Орехово — Богородского комитета РСДРП. Собрались рабочие разных профессий — ткачи, красковары, мюльщики. Они беседовали с только что приехавшим из Москвы Бабушкиным. Он привез новые номера «Искры», листовку о выступлении Иваново-Вознесенских рабочих против своих фабрикантов.

Внезапно в окна и в дверь застучали, громко и настойчиво, так что зазвенели стекла. Удары прикладов посыпались в крепко запертые двери. Через две-три минуты двери были выбиты, и в комнату, где находились Бабушкин и его товарищи, ворвались торжествующие полицейские во главе с приставом и жандармским ротмистром. Городовые схватили рабочих за руки.

— Ни с места! Отходите поодиночке к столу и называйте свою фамилию, звание, занятие.

Пристав огляделся, раскрыл объемистую папку и приготовился, пока ротмистр руководил тщательным обыском, записывать первые показания арестованных.

Один из них решительно, несмотря на все угрозы, отказался назвать себя.

— Неизвестный, — повторил он и отвернулся от озадаченного пристава.

Глава 10 Смелый побег

Тюрьма маленького городка Покрова, куда отправили из Орехово-Зуева Бабушкина, была небольшая, приземистая. Строили ее еще чуть ли не в конце XVIII века, и с тех пор она, казалось, с каждым годом все больше и больше врастала в землю.

Бабушкина под усиленным конвоем, в сопровождении трех городовых и надзирателей, провели на второй этаж и заперли в одну из одиночных камер. Изо всех щелей неимоверно дуло, в полу разбитые стекла маленького окошка так же свободно проникал ветер. Всю ночь заключенный не мог согреться.

По тому, как часто смотритель тюрьмы заглядывал в глазок камеры, Иван Васильевич понял, что стерегут его особенно крепко.

Через несколько дней заскрежетал ржавый замок одиночки, и смотритель коротко буркнул:

— Одеться! Приготовиться к отправке!

— Куда? — невольно вырвалось у Бабушкина, но тюремщик не счел нужным дать ответ.

…Опять этапный путь в сопровождении конвоя до ближайшей железнодорожной станции и снова жесткая скамья арестантского вагона. Бабушкина привезли во Владимир и под тем же усиленным конвоем заключили в губернскую тюрьму. И здесь, как и в Покрове, «неизвестного, отказавшегося объявить свою фамилию, а равно звание и профессию», поместили в одиночку. Эта камера была несколько просторнее и светлее той, в которой Иван Васильевич провел несколько дней в покровской тюрьме. Обращение с заключенным также соответствовало губернскому ранту тюрьмы: белье меняли по субботам, начальник разрешил прикупать к арестантскому пайку белый хлеб, даже предложил сесть и написать письма родным. Но на прозрачную уловку Бабушкин улыбнулся и, спокойно усевшись, сказал, что он «Неизвестный» и, следовательно, никаких родных у него быть не может.

Начальник тюрьмы стал грозить, что упрячет Бабушкина в карцер, если он не сознается. Но арестованный сидел перед ним все в той же непринужденной позе и на все выкрики рассвирепевшего тюремщика спокойно заметил, что начальнику тюрьмы сначала надо бы узнать, кто перед ним находится, а потом уже угрожать всяческими карами.

Через несколько дней в камеру явился «представитель закона», — так любили называть себя помощники прокуроров, ведущие дела политических арестованных. Но Бабушкин отлично знал цену льстивым уверениям и пространным рассуждениям этого «независимого представителя»: прокуратура, как он убедился в петербургской тюрьме, шла на поводу у департамента полиции, выполняя прямые указания жандармского управления и всячески стараясь под флагом «наблюдения за законностью» выведать у заключенных хоть какие-нибудь ценные для охранки сведения. И когда помощник прокурора сообщил, что посетил узника отнюдь не для допроса, а «в порядке надзора», Иван Васильевич сухо прервал его, снова заявив, что он не желает назвать ни свою фамилию, ни профессию.