Лора Томпсон - Агата Кристи. Английская тайна

• Название: Агата Кристи. Английская тайна
• Автор: Лора Томпсон
• Издательство: АСТ, Астрель, Полиграфиздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-064397-4, 978-5-271-28709-1, 978-5-4215-0964-6

Агата Кристи. Королева детектива. Любимая писательница миллионов. Женщина, чья жизнь была окутана не меньшей тайной, чем сюжеты ее захватывающих романов.

В своей увлекательной книге Лора Томпсон рассказывает об эдвардианской Англии, в которой выросла Агата Кристи, о ее друзьях, близких, мужьях и дочери, но прежде всего отвечает на многие вопросы, которые по сей день мучают биографов и поклонников писательницы.

---

Между тем в своем тайном воображении, куда с годами пряталась все глубже, Агата колдовала с памятью.

В «Щелкни пальцем только раз» Таппенс Бересфорд вспоминает свою службу во Вспомогательных добровольческих частях во время Первой мировой войны: «Там все были солдатами. Хирургическое отделение. Я работала в коечных рядах А и В». А когда опознают убийцу, ее бывшему мужу приходит на ум знакомая фраза из «Пер Понта»: «Кем она была? Она сама, настоящая, истинная? Кем она была „в духе, который от Бога достался“?»

В «Пассажире из Франкфурта» тетка сэра Стаффорда Матильда вспоминает свою далекую юность: «Видите ли, по утрам девочкам полагалось делать что-нибудь полезное. Ну, например, ухаживать за цветами или чистить серебряные рамки для фотографий… Днем нам разрешалось посидеть и почитать какую-нибудь книгу, и „Пленник замка Зенда“ обычно был одной из первых наших книг…» Так же и Агата в Эшфилде написала в 1903 году в «Альбоме признаний», что ее любимый мужской литературный персонаж — Рудольф Рассендилл из «Пленника замка Зенда».

В романе «Слоны умеют помнить» наступает очередь миссис Оливер вспоминать прошлое Агаты. «Она встала в позицию, которая, как смутно помнилось ей по детским посещениям танцкласса, была первой фигурой лансье. Вперед, назад, руки вытянуть, поворот, двойной поворот, вращение и так далее…» В эту книгу Агата «вписала» персонаж по имени Зели — гувернантку и хранительницу секретов. «Леди Равенскрофт заболела, ее положили в больницу. Зели приехала, чтобы ухаживать за ней и быть рядом. Я не знаю, но мне кажется, я думаю, я почти уверена, что она была там, когда это — эта трагедия — случилось. Так что, как вы понимаете, она должна знать, что произошло на самом деле». Это явное эхо Шарлотты Фишер — преданной молодой женщины, которая всегда стояла рядом и хранила молчание до самой смерти; она умерла всего через два месяца после Агаты в маленьком домике в Истбурне, куда переехала, признавшись племяннице, что с момента смерти ее бывшей хозяйки, которую она очень любила, у нее начало болеть сердце.[534]

В «Немезиде», последнем шедевре Агаты, воспоминания иные, не столь конкретные. Тем не менее книга — глубоко личная. Она исполнена страсти, которую мисс Марпл ощущает с такой силой, будто находится всего в шаге от нее. Это история Майкла Рафиэла, сына мистера Рафиэла, с которым мисс Марпл познакомилась еще в «Карибской тайне». Через своих адвокатов Бродрибба и Шустера мистер Рафиэл посылает ей посмертную просьбу расследовать преступление. Майкл Рафиэл находится в тюрьме, куда попал за убийство Верити Хант, девушки, на которой собирался жениться.

Мисс Марпл встречается с архидиаконом, который должен был совершить таинство венчания. Он говорит ей:

«Я всегда вижу, когда жених и невеста действительно любят друг друга. Под этим я подразумеваю не физическое влечение. Сейчас слишком много говорят о сексе, придают ему слишком большое значение. Я не хочу сказать, что физическое влечение — это нечто неправильное. Чушь. Но физическое влечение не может заменить любовь, оно сопутствует любви, но оно не самодостаточно. Любовь — это то, что выражено в словах венчальной службы. В радости и в печали, в богатстве и бедности, в болезни и здравии… Вот что вы принимаете на себя, если любите и хотите вступить в брак. Эти двое любили друг друга. Любить и заботиться друг о друге, пока смерть не разлучит нас…»

В конце книги, раскрыв дело, мисс Марпл возвращается к словам архидиакона:

«Мне кажется, он не верил, что это будет безоблачно счастливый брак, он имел в виду то, что назвал необходимым браком. Необходимым, ибо, когда любишь по-настоящему, приходится платить за это, пусть даже ценой разочарования и несчастья».

«Немезида» — прелестная книга, несмотря на некоторую беспорядочность и повторы. Это не детектив в строгом смысле слова, а печальные размышления о реальности любви («одно из самых пугающих слов на свете»). Наброски сюжета есть в тетрадках Агаты, и на странице вверху написано: «Немезида. Январь 1971. Д. Б. И.». Как предсказал Эдмунд Корк еще в 1956 году, она получила титул Дамы Британской империи, будучи включена в Новогодний список награждений. Ее жизнь достигла последнего славного пика, после чего началось медленное, неумолимое нисхождение.

В 1971 году Агата состарилась. Она предприняла еще одну, последнюю попытку в театре со слабой короткой пьесой «Пятерка Фиддлера», которую отказался ставить Питер Сондерс. Ранее, в 1962 году, после провала «Правила трех», Сондерс отклонил черновик инсценировки, которую Агата написала для Маргарет Локвуд, и Эдмунд Корк написал Розалинде со скрытым за вежливостью ликованием: «В настоящий момент я не вижу дальнейшей перспективы постановки пьес Кристи на лондонских сценах». Однако «Пятерка Фиддлера» была поставлена в 1971 году в Бристоле, когда сама Агата находилась на отдыхе в Париже. Как и ожидалось, прием оказался в целом кислый. В отчаянном желании оградить мать от огорчений Розалинда написала ей, что в Лондоне пьесу ставить не следует. Агата, в пространном письме, посланном уже из Уинтербрука, ответила ей в возбужденном тоне, граничившем с гневом и скрывавшем вызывавшее почти жалость желание напомнить Розалинде — и себе — о своих достижениях.

«Я никогда специально этого не добивалась и не понимаю, почему ты так настроена против ее гастрольного коммерческого успеха (если он будет). Не думаю, чтобы ты, или Мэтью, или „Харрисон хоумз“ и остальные, кто получает выгоду в компании, на самом деле отказались от своей доли выручки… Я знаю, что рецензии плохие — хотя получила несколько и на удивление хороших — и что во многих театрах занавес в конце поднимали пять раз. „Мышеловка“, которая вначале тоже была обкатана на гастролях, получила только одну рецензию, заслуживавшую внимания, все критики были неблагожелательны. „Вердикт“ не имел успеха в Лондоне, но я очень рада, что он был там показан. Мне пришлось мириться с множеством ужасных спектаклей и фильмов, и мне было стыдно, что они ассоциировались с моим именем…»

Дальше Агата пространно писала о том, как не нравились ей ранние инсценировки ее книг:

«Именно потому, что я так их ненавидела, я решила инсценировать „Лощину“ сама. Я писала ее в Поллирэче, и ты сделала все возможное, чтобы отговорить меня это делать! Если бы тебе удалось убедить меня держаться только книг, не было бы ни „Мышеловки“, ни „Свидетеля обвинения“, ни „Паутины“. Я могла прекратить перекладывать свои книги для сцены, но тогда я не стала бы драматургом и лишила бы себя массы удовольствия!..

Все, что связано с театром, — это азартная игра. Если лондонская постановка не осуществится, я буду за тебя рада!»

В июне того года Агата, упав в Уинтербруке, попала в больницу «Наффилд» в Оксфорде с переломом бедра. «В течение одного-двух дней положение было критическим, — писал Эдмунд Корк в ее американское агентство, — но я счастлив сообщить Вам, что она чудесным образом поправилась».[535] По возвращении из больницы Агата написала дочери почтовую открытку в другом тоне. Почерк был дрожащим и свидетельствовал о ее старости и слабости.

«Дорогая моя Розалинда, как прекрасно избавиться от больницы и снова быть дома. Ты замечательно все устроила в комнате, и там прохладно — гораздо прохладнее, чем в спальне наверху. Последние ночи в больнице было так чудовищно жарко и душно — почти невозможно спать, я прилипала к судну, которое было плохо присыпано тальком, так что у меня кусочками слезала кожа. Цветы, которые ты повсюду расставила, очаровательны, я счастлива. Ты так добра…

Хожу я отлично, так сказали и врачи, и сестры. Макс благородно ухаживает за мной по ночам. Условия абсолютно роскошные, особенно после того как привык просыпаться на бесконечных суднах. Миссис Белсон [домоправительница в Уинтербруке] очень ловко помогает одеваться и спускает мне ноги с кровати. Дорогая Розалинда, как мило с твоей стороны, что ты приехала и обо всем позаботилась…

Бинго уже перестает на меня сердиться за то, что я его оставила».

Бинго заменил Трикла, который умер в 1969 году. Он был чрезвычайно нервным псом. «Знаете, Агата, он у вас ненормальный», — говорил, бывало, А. Л. Роуз, когда гостил в Уинтербруке. Телефонный звонок вызывал у собаки приступы бешенства — «Агата нафантазировала себе, будто Бинго верит, что в телефоне живет дьявол»,[536] — и он кусал всех, кто входил в дом. Иногда он кусал и Макса, который, несмотря на это, очень его любил. Но Агату Бинго боготворил. Так же как Питер за сорок лет до того, он был для нее источником бескорыстной преданности. «Каждое утро он снова и снова демонстрировал ей свою любовь, залезая под стеганое пуховое одеяло», — писала Розалинда.

Его истошный лай слышен на пленке, где записана беседа Агаты с лордом Сноудоном, который в 1974 году проводил в Уинтербруке фотосессию. Речь Агаты на записи вежливая, дружелюбная, но совершенно отстраненная. Сноудону приходилось вытягивать из нее ответы; это слегка напоминало то, как Пуаро, прилагая неимоверные усилия, беседует с княгиней Драгомирофф в «Убийстве в Восточном экспрессе». Слышен там и голос Макса, время от времени вставляющего какое-нибудь замечание. В какой-то момент интервьюер задает Агате вопрос об экранизации ее книг, на него она отвечает особенно неохотно. Ей чрезвычайно не понравился фильм по «Ночной тьме»,[537] и она горячо протестовала против полупорнографической сцены насилия: «Там была очень неприятная сцена, приписанная в конце и совершенно ненужная. Я имею в виду эпизод, в котором душат другую женщину. Показано ужасно натуралистично. Это мне, конечно, не понравилось». При этом Макс замечает, что с операторской точки зрения фильм сделан хорошо. «Да? — говорит Агата. — Мне так не кажется».