Фернан Мейссонье - Речи палача

• Название: Речи палача
• Автор: Фернан Мейссонье
• Издательство: Питер
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004
• ISBN: 5-94723-832-2

«Речи палача» представляют собой уникальный в своем роде документ — на сегодняшний день это единственное свидетельство, опубликованное французским экзекутором прижизненно. Читатель найдет в конце произведения послесловие, в котором рассказано об истории происхождения этой книги, описаны различные этапы ее создания, а также размышления Жан-Мишеля Бессета, вызванные долгим сотрудничеством с Фернаном Мейссонье.

---

Да, в командировках мы посещали Оран, посещали Тунис… Иногда мы приглашали двух-трех друзей поехать с нами. Мы говорили им, вот, дескать, мы едем на грузовике в Тунис, хочешь с нами? Тогда мы уезжали на пять, шесть дней. Посмотреть на развалины, сходить на дискотеку. Однажды мы взяли с собой одного испанца — испанского булочника, он был приятелем Берже. Он хотел посмотреть на казнь, и поэтому Берже его пригласил. Он приехал с нами в Тунис. Он был немного скуповат. Ну вот, пошли мы на дискотеку. Нас было семь-восемь человек, группа. Девушки, танцовщицы, подходят к нам. Они не знали, кто мы. Иностранцы, туристы. Шампанского!.. Конечно, на дискотеках всегда пили шампанское. Так тот парень, испанец, он кричал шампанского! шампанского! Он думал, что шампанское там было по магазинной цене, с наценкой в двадцать процентов. Когда пришел счет и пришлось платить за пять-шесть бутылок шампанского… Бам! Он чуть не упал. Дорого ему начинали стоить каникулы. Да, все время было так. Мы ходили по лучшим ресторанам. Местный комиссар рекомендовал нам: пойдите в такое-то место. Поскольку нас прислал центральный комиссар, обслуживали нас, как начальство. Чтобы вино было хорошим! Мы дорого платили. Если бы мы должны были путешествовать с теми командировочными, которые нам платили, это был бы маленький ресторан на углу, простенький отель, и в конце кофе в баре. Но мы тратили, о!., это был кутеж! Нет, мы были экзекуторами не из-за денег. Потому что когда ездили в Тунис, зарабатывали мы… скажем, 4 тысячи франков, 5 тысяч тогдашних франков (это были старые франки). Но тратили мы в четыре раза больше! Потому что мы пили шампанское, устраивали пирушки и так далее. Так что все уходило на ветер, все. Это была сладкая жизнь, дольче вита.

Помню, однажды в Сфаксе были велорикши для туристов, которые хотели осмотреть город. Мы тут же взяли рикш и начали баловаться. Нас было шестеро, каждый на своем велорикше, и почти час мы катались наперегонки. В городе получилось настоящая гонка велорикш. Уверен, что жители не были привычны к такому зрелищу. А отец говорил своему рикше: «Смотри, вот франк, еще два франка: обгони его!» Парни жали на педали как сумасшедшие, пот тек с них крупными каплями. Носились как черти! Вот была шутка! Но как только речь шла о казни, шутки заканчивались.

Суд бея

Таким образом, в начале пятидесятых годов в Тунисе и Марокко — протекторатах — была своя судебная власть. В Тунисе, как я уже сказал, если тунисец убивал другого тунисца, применялись законы суда бея, и смертной казнью было повешение. Но если тунисец убьет европейца, алжирского араба, француза, итальянца, испанца или еще кого… действовал французский суд, гильотина. И мы ездили в Тунис. По соглашениям, заключенным между Францией и Тунисом,[44] Тунис оплачивал перевозку гильотины и наши расходы на поездку в Тунис и обратно. Остальное оплачивалось властями Алжира. Теоретически правительство Туниса занималось только обеспечением порядка и расходами на похоронное бюро. Но на самом деле они отвозили тела на арабское кладбище на тюремном грузовике.

На казни через повешение в Тунисе я не смог присутствовать. Но один член суда рассказал мне, как это происходило. Он присутствовал в Тунисе на одной из казней по закону суда бея: семнадцать приговоренных к смерти должны были быть повешены в один и тот же день. Семнадцать! Это происходило так: в пять утра будили осужденных. И потом под звуки музыки они шли, связанные вместе, цепью, к эшафоту. Там был представитель бея и два заседателя. Они подходили к каждому осужденному и решали его судьбу. Помиловать или нет, они читали приговор и совещались за несколько секунд. «Что ты думаешь об этом?.. Гм…» А потом, если они не миловали, одним знаком руки: Bagas! В пустоту! Осужденный падал, повешенный. К следующему! Можете быть уверены, что его сосед, тот, что был следующим, рядом, уже весь мокрый! Он видит, как парень упал в никуда. А теперь его очередь. Ему зачитывают приговор.

«Что ты думаешь об этом?., помиловать! Давай-ка, слезай!» Ах! Ох! Помилован! С него снимают веревку, и, спотыкаясь, он присоединяется к другим помилованным. Говорят, что помилованные — они уходили в пять утра и возвращались в девять — говорят, они страдали желтухой в течение месяца. Некоторые больше не ели из-за пережитой тоски. Из-за пережитого страха! В то время как во Франции, в Алжире человеку, которого помиловали, сообщали об этом утром. Его адвокат и директор тюрьмы приходили объявить ему, что он помилован. Он менял камеру. Если прошение о помиловании было отклонено — Президент Республики дает свободный ход Правосудию — это приходило к генеральному прокурору Алжира. Вызывали моего отца, который решал, в понедельник, вторник или среду… Тогда будили осужденного. Прокурор объявлял ему, что его прошение отклонено. Они всегда надеялись получить помилование. «Ваше прошение отклонено». Вот так.

Алжирские «события»

Прокурорское требование и премия за риск

В ходе «событий», во время алжирской войны, отец получил прокурорское требование.

Нужно понять, что алжирский случай — это драма. Мы не привыкли к этому, мы занимались только осужденными по уголовному праву. А тут мы оказались вынужденными заниматься политическими, которые, вообще-то, должны были бы расстреливаться. Гражданский суд не хотел их осуждать, поскольку считал, что это в компетенции военного трибунала. А военные не желали их расстреливать, потому что это была бы честь для них. Да, гражданский суд заявлял о своей некомпетентности в вопросе, а военный говорил, что они террористы, а не военные. Так что — гильотина.[45]

Экзекутор — это особое положение. Он проходит сквозь «события». Даже Сансон, казнивший короля и так далее, прошел через Революцию. Экзекутор исполняет приказ. Нельзя сказать, что он в ответе за смерть. Он лишь казнит. А тут экзекутор в Париже занимался осужденными по общеуголовному праву, а мы… Тут были политические дела. Они бы не должны были это смешивать. От них должна была избавляться армия. Не наше дело этим заниматься.

Так вот, когда произошла эта история с требованием, отец предложил подать заявление об увольнении. Сначала он сказал прокурору: «Мы никогда не были предназначены для политических дел. Мы существуем для общеуголовного права. А теперь ко мне приходят бумаги от военного трибунала с приговором за вещи, не связанные с военными!» Тут было немного путаницы, потому что нам платило правительство. Отец еще сказал прокурору: «Господин прокурор, я не могу привести в исполнение такой приговор. Это очень серьезное дело! Во время войны 39–45-го во Франции было дело, гильотинировали коммунистов, которые клеили афиши. За то, что они клеили афиши! Сейчас, если можно было бы вернуть, этих коммунистов никогда бы не казнили. Такие дела — это очень серьезно. Да и потом в конце войны экзекутор окажется в хорошеньком положении!» И он предложил уволить его.

Прокурор сказал отцу: «Господин Мейссонье, не делайте этого. Это все очень серьезно. У вас нет выбора, вы не можете отказаться, это требование. Вы должны выполнять свои обязанности. Я к вам очень хорошо отношусь, но вы — ответственное лицо. Это такой же статус, как у меня. Как и член трибунала, вы не можете отказаться или уйти со своего поста. Если сейчас вдруг мне надо будет судить и я не буду этого делать, потому что мне мало платят или еще почему, если я объявлю забастовку, меня посадят в тюрьму. Вы себе отдаете отчет? Это все очень серьезно!» Отец настаивал: «Но теперь это политические дела. Нас хотят втравить в политические дела. Да, согласен, я люблю Алжир, я хочу, чтобы Алжир был французским, но мы тут стоим в первую очередь. Потом нас могут обвинить… что вы делали? Гильотинировали… были ответственны за смерть людей, которые потом будут героями в Алжире. Тут дело не то же самое; это политические! Кто теперь действует?»

В конце концов прокурор сказал ему: «У вас тот же статус, что и у нас». Это действительно так, член суда не может в последний момент сказать, дескать, я не желаю и не пойду. Прокурор, даже если считает, что платят ему недостаточно, когда есть подсудимый, выполняет свою работу. Он не возмущается. В такой должности вы не можете возмущаться. Вот. Думаю, Каррье и Доде хотели сказаться больными, чтобы не делать казни. И в тот момент прокурор потребовал выполнения обязанностей от нас и от моего отца. Тут он не мог сказать, что мне мало платят и т. д. Когда вы получаете прокурорское требование, если вы откажетесь выполнять казнь или что-то еще, вас забирают жандармы и сажают в тюрьму. У нас не было профсоюза, который бы нас защитил. Мы не могли сказать: «Мы не будем казнить, потому что это политика и нам это не нравится». Итак, отец принял на себя ответственность своей должности. Доказательство его чистой совести: он хотел остаться после независимости. Да, он, главный экзекутор, казнивший героев ФНАО, остался после независимости! Он действительно очень уважал эту должность. Эта должность ставила его выше политического аспекта. Разумеется, мы придерживались идей Французского Алжира, но отец продолжал выполнять свою работу.