Фернан Мейссонье - Речи палача

• Название: Речи палача
• Автор: Фернан Мейссонье
• Издательство: Питер
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004
• ISBN: 5-94723-832-2

«Речи палача» представляют собой уникальный в своем роде документ — на сегодняшний день это единственное свидетельство, опубликованное французским экзекутором прижизненно. Читатель найдет в конце произведения послесловие, в котором рассказано об истории происхождения этой книги, описаны различные этапы ее создания, а также размышления Жан-Мишеля Бессета, вызванные долгим сотрудничеством с Фернаном Мейссонье.

---

Мясная лавка, в которой торгуют кониной, пахнет по-другому, чем колбасная. Так вот, у человеческой крови совсем особый запах. Даже через сорок лет с закрытыми глазами я отличу человеческую кровь от другого запаха. И потом, струя крови, когда голова отрублена — думаю, это из-за биения сердца, давления в артериях. Я заметил, что у осужденных, которые боятся, которые почти падают в обморок — если встать на их место… насос… сердце должно биться по сто ударов. Кровь сжата. Когда обрезают шею… пфффт, и вот вам струя на три метра! В то время как иногда она не такая мощная. Может быть, потому, что человек не так поражен и давление меньше.

Так вот, после той истории со струей крови прямо в лицо на казнь я надевал пилотку. Однажды, когда я ее забыл, Воссена или Баро, чтобы посмеяться, принялись напевать: «А ты не видел кепочку, кепочку, кепочку… а ты не видел кепочку дядюшки Бюго?» И пошли к начальнику охраны попросить у него его фуражку. Он бы мне ее охотно одолжил, но фуражка охранника, с жестким козырьком, непрактична для работы «фотографа». Отец накричал на Баро и Воссена, сказав, что совсем не ценит такие шутки на казни. В конце концов кто-то из военных или из мобильной бригады одолжил мне свою пилотку.

Да, мы видели невероятные ситуации, и через этот опыт мы потом научились владеть ситуацией. Со своим тридцатилетним опытом отец давал мне объяснения. А я за двенадцать лет работы в бригаде на практике овладел некоторой техникой.

Все это было не так, как представляют во Франции: тюрьма ранним утром, заря и все такое. Нет, отец требовал ставить лампы… гм… это были прожекторы. Здоровые прожекторы! Он хотел, чтобы было хорошее освещение. Он не мог работать в ночи, в темноте. Поэтому все хорошо освещалось. Можно было снимать. Я было хотел это сделать, заснять и записать казнь. На магнитную пленку и все такое. Но я никогда этого не сделал. Комиссар полиции и в первую очередь отец отсоветовали мне это. Отец сказал мне: «Казнь требует уважения. Это тебе не кино». Когда я говорил об этом с отцом, он сказал: «Не нужно насмехаться». А комиссару полиции он сказал: «Мой сын с ума сошел. Представь себе! что он о себе возомнил… хочет сделать фильм, вот! Да, он хочет делать фильмы!» Потому что он действительно серьезно относился к этой работе. Тогда комиссар сказал: «Нет, господин Мейссонье, не нужно этого делать». Я не то чтобы думал уже о создании музея, но, не знаю, было у меня такое впечатление… Мне хотелось это сделать, не знаю почему. Сейчас я задаю себе вопросы. Моей целью тогда не было сказать, вот, смотри, потом я буду продавать свои снимки. Но я хотел это сделать. Так отец мне отсоветовал. Если бы он был согласен, я бы подвел фургон так, чтобы он стоял в четырех метрах от гильотины, и через заднюю дверь фургона я бы снял все казни. В итоге я жалею, что послушал его. Теперь все сожалеют. Меня спрашивают: «Как, у тебя нет фотографий?»

Фотографий нет. Да, сегодня мне жаль, что я их не сделал. Это были бы уникальные исторические документы.

Остановка на перекус на дороге, в начале 50-х годов, перед грузовиком, перевозившим гильотину. Слева направо: Бернар Фортен, Фернан Мейссонье, Морис Мейссонье, Жюстен Доде, Андре Берже, Марсель Каррье и, спиной к грузовику, Эдуард Риера

Командировки

В Тунис

Тунис и Марокко не были французскими департаментами, как Алжир. Это были протектораты. В Марокко действовал суд шерифа. В Тунисе — суд бея: смертная казнь = повешение. Но в исключительных случаях, если осужденный напал не на тунисца, вмешивались мы с гильотиной. Поэтому мы совершили много казней в Тунисе. Мы ездили в Сфакс, в Тунис, в Сусс… В Суссе я присутствовал на казни убийцы кюре из Кэруана. Это было в день моего рождения, 14 июня 1955.

Я родился в воскресенье, 14 июня 1931 года в пять часов утра. Так что я отмечал наступление своих двадцати четырех лет в тот же час, когда умирал человек.

Когда случались казни в Тунисе, это были настоящие экспедиции. Алжир — Сусс, Алжир — Сфакс, это почти тысяча триста километров. Мы тратили два дня на дорогу. Обычно мы выезжали в воскресенье вечером. Это практичнее с точки зрения бара. После обеда я вместе с Эдуардом Риера, шофером и владельцем грузовика, ехал в гражданскую тюрьму Алжира. Мы загружали гильотину. Я возвращался в бар, и к двадцати трем часам грузовик заезжал за мной. Мы заезжали за остальными помощниками, и в дорогу, в сторону Туниса. Мы ехали всю ночь. В грузовике мы постлали матрасы, чтобы можно было спать. Вел всегда Риера. Один или два раза я просил его передать мне руль, но отец не согласился, потому что у меня не было прав на грузовую машину.

Дороги же были довольно хороши для того времени. Но ничего общего с современными, похожими на бильярдный стол. Никаких белых полос на обочине. Заправочные станции можно было найти только в деревне, да еще только днем. Именно поэтому у Риера в грузовике всегда была одна или две канистры, по двести литров солярки. Однажды мы сломались в два часа ночи. Холодно же было! Есть и фотография, на обороте которой отец подписал: холодный завтрак в три часа ночи в грузовике. Видно, что все мы закутаны. Был собачий холод. Мы перекусывали на корзине в кузове грузовика.

На грузовике мы ехали медленно. В среднем пятьдесят километров в час. Мы делали остановки в дороге. Без остановок невозможно ехать. Пятитонный грузовик, это вам не «феррари». Шофер устает, он больше не может. Часто отец, Берже и Каррье выезжали в шесть утра на «мерседесе» Каррье. Они догоняли нас на первом этапе, в Гельме, рядом с тунисской границей. Мы договаривались, что будем в Гельме к полудню или к часу, чтобы пообедать вместе. Граница Туниса и Алжира — это горный район. Однажды, помню, из грузовика я увидел животное в ста метрах, на самой середине дороги. Кто же это? Осел? Тут он делает прыжок и исчезает. Я смотрю направо, и кого же я вижу в высокой траве? Оленя! Мы затормозили. Пшик! Он исчез. Он быстр, как молния. Это была пора спаривания, мы застали его врасплох. Когда доехали до границы, я рассказал об этом отцу. Сказал ему, что в первый раз видел оленя на воле. А он стал смеяться. Он думал, это шутка. Он мне не верил. Все-таки мы с ума не сошли. А таможенник сказал ему: «Действительно, здесь есть олени». Это дикое место.

Иногда мы заезжали в Калль, маленький рыболовецкий порт неподалеку от границы, где был хороший рыбный ресторан. Потом прямо в Тунис или Сфакс, где для нас были забронированы комнаты в отеле. В Тунисе мы всегда останавливались в «Отель де Франс», он находится меньше чем в двухстах метрах от рынка. Мне нравилось бродить по улочкам. Утром во вторник обычно была встреча с прокурором и должностными лицами, в компетенцию которых входила охрана порядка. После обеда, в восемнадцать часов, мы собирали гильотину. Потом свободное время. А вечером зачастую — хороший ресторан с друзьями.

Фотография, подписанная Морисом Мейссонье: «Холодный завтрак в три часа ночи». В грузовике вокруг корзины, принимавшей трупы казненных: слева видны только руки Фернана Мейссонье, потом Марсель Каррье, Жюстен Доде, Морис Мейссонье, Бернар Фортен, а за канистрой Эдуард Риера, шофер

В 1952–1953 мы ходили в «Шарантэ», ресторанчик, находившийся на бульваре Хабиб Бургиба. Хозяин был другом моего отца. Да, мы то тут, то там встречали друзей отца. Такой-то из Алжира купил. дело в Тунисе. Вот была встреча, воспоминания. Какая атмосфера! А потом мы объезжали город на полицейских машинах. Полисмены показывали нам город, служили нашими гидами. У Каррье были коллеги — владельцы дискотек, поэтому иногда мы ходили туда. Два-три раза бывало, что мы не спали, потому что было почти три часа ночи.

После казни мы возвращались в Алжир. И часто мы возвращались весело, как школьники. Мы бы могли вернуться в ночь с четверга на пятницу, но иногда мы приезжали в Алжир только в воскресенье. Если бы мы принимали все приглашения, нам пришлось бы оставаться в командировке две недели. Забавно, сколько друзей у нас было. Надо сказать, что в Алжире отношение людей к нам было совсем другим, чем во Франции. К нам относились намного лучше. И потом, у нас были двоюродные братья в Константине. Мы пользовались этим, чтобы повидаться с ними. К сожалению, в Алжире у всех нас были дела, и приходилось возвращаться.

Во времена протектората в Тунисе были на двадцать-тридцать процентов другие цены, чем в Алжире, примерно как в Андорре по сравнению с Францией. Когда мы ездили туда на казнь, в грузовике, перевозящем гильотину, нам больше ничего не приходилось везти. Но на обратном пути, в направлении Тунис — Алжир, можно было обделать дела. Поскольку у нас были официальные документы — командировочное удостоверение и пропуск Министерства юстиции — на дороге никто не мог обыскать грузовик. Никто, даже таможня. Вы ведь понимаете, что таможенники не полезли бы нас обыскивать, потому что гильотина опломбирована. Они не могли обыскивать грузовик. А значит, я привозил все, что хотел. В Тунисе я покупал патроны для охотничьих ружей, запасные части для автомеханики. Я покупал пять-шесть тысяч ружейных патронов, которые мне заказывали друзья, и перепродавал их в Алжире. Я оказывал им услугу и получал прибыль. У нас были патроны Сент-Этьена, на двадцать процентов дешевле. Так я получал патроны, чтобы охотиться, «на глазок». И то же самое с автомеханикой. Мне нравилось проворачивать мелкие махинации, которые в конечном счете приносили мне деньги.