Виктор Балашов - Живи, ирбис!

• Название: Живи, ирбис!
• Автор: Виктор Балашов
• Издательство: Куйбышевское книжное издательство
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1971

Книга содержит 13 рассказов о животных:

Живи, ирбис! Повесть о рыжих непоседах, Волчица, Шустрик и Пестрик, Зорик, Таежное знакомство, Колюч-Иголкин, Потомок великанов, Примерный папаша, Среди хищных, Приключения Рукавичкина, История одной жизни, Бабай.

---

Мы шли хоронить Расплату. Рассвет занимался как будто не в небе, а на снегу. Из грязно-серого он постепенно становился пепельным, потом синевато-белым. Синеватым, как снятое молоко, было и Валеркино лицо, а воротник телогрейки казался непомерно широким вокруг его исхудавшей шеи. Может быть, оттого, что он забыл повязать свой шарф, скатанный из старого материнского платка.

Но холода Валерка не замечал. Да и вообще ничего не замечал вокруг, кроме ржаво-красной черты, что змеилась в снежной борозде, уводя нас к речушке. За всю дорогу Валерка произнес единственную фразу:

— Лом напрасно не взяли. Земля-то на метр промерзла, не меньше.

Я не ответил. Думал в ту минуту о другом: как мучительно длинна эта кровяная дорожка в снегу, и как долго еще теплилась жизнь, вытекая по капле из тела нашей верной помощницы. Когда дорожка стала утончаться, вытягиваясь в размытую розовую нить, а местами обрывалась вовсе, я по наивности решил, что вся кровь у Расплаты уже иссякла, и боялся взглянуть вперед, потому что в снежной борозде вот-вот должна была показаться она сама.

Однако извилистая бороздка еще долго тянулась по косогору, пока наконец в зарослях краснотала мы не увидели на снегу бесформенную серую грудку.

Она показалась нам удивительно маленькой, словно бы съежившейся от мороза, наша Расплата. Не хотелось смотреть на нее, недвижимую, и зябко становилось от мысли, что придется ведь еще поднимать ее и нести до могилки, жесткую и страшно холодную.

— Здесь, что ль? — глухо спросил Валерка, всадив лопату в снег возле кровянисто-яркого куста краснотала.

— Давай здесь, — согласился я. Не все ли равно теперь Расплате. где будет ее могила?

Мы разгребли снег и поочередно принялись долбить лопатой землю, твердую и звонкую, как железо. Дело почти не продвигалось. До вечера мы, недокормыши, едва бы и управились с захоронением.

— Надо принести ее сюда, — сказал Валерка, вытирая со лба пот грязным рукавом. — Может, и ни к чему такую большущую ямину.

Она лежала на животе, подогнув под себя задние лапы и положив голову на передние. Под правой ее лопаткой огромным рубином рдел оледенелый, пропитанный кровью ком снега. Осторожно, словно боясь причинить ей боль, мы приподняли Расплату. Меня поразило, что тело ее не смерзлось, осталось податливым и гибким, хотя к шерсти на животе пристыла снежная негнущаяся короста. В тот же миг меня, как громом, ударили слова Валерки, произнесенные сиплым шепотом.

— Она смотрит! Живая…

Расплата была еще жива. Хотя всего остатка жизни хватало ей, казалось только на этот взгляд — молящий и благодарный. Отрывая пуговицы, Валерка сдернул с себя телогрейку.

— Завернуть ее… Замерзнет.

Несколько раз мы снова роняли ее в снег, пока на руках, спотыкаясь и мешая друг другу, донесли ее, укутанную до баньки. Здесь я отдал свое пальтишко окоченевшему Валерке, и тот, накинув его на плечи, помчался домой за санками. До возвращения друга я успел растопить в кулаке и снять пристывшие к Расплате ледышки и все время старался согреть ее своим телом, хотя, по правде говоря, и сам дрожал, как паршивый кутенок.

На санках Валерка привез облезлый дедушкин тулуп, и мы благополучно доставили раненую до калитки моего дома.

Мать знала и раньше о существовании Расплаты. Знала, что именно за ней приходили минувшей ночью брат Николай с другом. Знала, и заранее возненавидела ее, потому что ужасно боялась теперь и за меня. Боялась так, как может только бояться мать за своего несмышленого сына, который подвергает себя смертельной опасности из-за какой-то собаки.

Не мудрено, что встреча была нам уготована отнюдь не ласковая.

— Прочь из дома! Несите ее, куда хотите! — кричала мать, прижимая кулаки к вискам. — С меня довольно и того, что уже натерпелась. Вот так довольно!

И тут поднялась бабушка, уже много дней не встававшая с постели. Белая, как смерть, в длинной полотняной рубахе, она отстранила мать, бережно взяла собаку на руки и, пошатываясь, понесла к теплой лежанке. Отдышавшись, она слазила в сундук, порвала на бинты свою старую, чисто выстиранную рубаху и принялась перевязывать раненую.

— Стыдись! — обернулась она к матери, сверкнув глубоко запавшими глазами. — Собаки — и те восстали против супостатов… Душа-то не иссохла у тебя? Тварь больную — на мороз!..

Мать стояла, горестно потупясь, у двери и не проронила ни словечка, пока бабушка не начала одеваться с явным намерением выйти из дома.

— Куда же ты? — испуганно спросила мать, загораживая дверь. — В этакий холод…

— К Дмитревне схожу, — непреклонно заявила бабушка. Она взяла с полки пустую стеклянную банку. — Может, молочка выпрошу немножко. Ты же мне посошок дай какой-нибудь.

У Дмитриевны, бабушкиной ровесницы, на чердаке (чтобы не обнаружили немцы) жила тощая коза. Возможно, единственная уцелевшая коза на весь поселок.

— Лежи уж ты! — простонала мать, пытаясь отобрать банку у бабушки. — Сама схожу… Что за времена настали, помилуй, боже!

Бабушка упрямо прижала банку к груди.

— Я пойду! Тебе может и не дать, а мне, хворой, не откажет.

…Вам это может показаться смешным, но я до сих пор уверен, что бабушка поправилась только благодаря Расплате. Последние месяцы бабушка чувствовала себя никому не нужной, обременительной обузой для семьи, и молитва ее о том, чтобы боженька поскорей прибрал бы ее к себе, была совершенно искренней.

И вот, уже почти ступив на могильный порог, она вдруг поняла, что может оказать кому-то помощь, может спасти безвременно погибающую тварь, что кому-то еще могут пригодиться ее искушенные в лекарском деле руки, знание целебных трав.

Она выхаживала собаку с таким же самоотвержением, с каким, наверно, спасала бы и меня, нуждайся я в ее помощи.

Первые сутки Расплата была так слаба, что не могла даже пить из рожка козье молоко. Холодная и недвижимая, покоилась она на лежанке, и бабушкин платок, прикрывавший ее сверху, лишь чуть заметно колыхался от редкого и неровного дыхания.

Бабушка, сама едва держась на ногах, варила в чугунке какую-то чудодейственную мазь для заживления ран, поила Расплату настоями редкостных трав. Пучки этих благовонных трав, заготовленные впрок еще в доброе мирное время, гирляндами висели у нас на чердаке по стропилам.

Радовалась бабушка малейшему признаку выздоровления своей необычной пациентки. Вот Расплата сама, без посторонней помощи защемила в зубах резиновый рожок и стала сосать молоко. Вот проглотила размоченный кусочек хлеба. Смогла приподнять голову, вильнула хвостом. Впервые сумела лечь на живот. Попробовала встать…

Возвращалась к земной жизни, к ее заботам и сама бабушка. Оказалось, в партизанском отряде тоже остро нуждаются и в целебных мазях для заживления ран, и в настоях от простуды, и в снадобьях от ревматизма. Не всегда доверяя мне, бабушка сама с передышками на каждой ступени лазила по крутой лестнице на чердак за своими травами. Ходила с посошком по дворам собирать старое бельишко на бинты… Как много значит для человека чувствовать себя нужным!

На первую прогулку она вывела Расплату тоже сама. Двор был изрешечен фиолетовыми мартовскими тенями. Крупная алмазная капель долбила слежавшийся снег. Расплата, прихрамывая, бегала вдоль садовой ограды, задирала голову и жадно принюхивалась к запахам, которые приносил ей ветерок, еще сохранивший зимнюю колкость. Может быть, даже она улавливала тревожные запахи войны — горелого железа, тола, опаленной, перепаханной снарядами земли. Временами у нее ощетинивалась шерсть на загривке и напрягались мышцы. Все-таки Расплата была прирожденным бойцом.

Бабушка стояла на крыльце в своем латаном тулупчике и чуть заметно улыбалась, облитая щедрым солнцем. Время уже работало на нас. Силы врага истощались. Бабушка верила теперь, что доживет до победы. Верила и втайне гордилась тем, что и сама делает кое-что для ее прихода, пусть хоть самую малость.

Вскоре мы с Валеркой возобновили тренировки. Расплата ничего не позабыла из прежней выучки, только утомлялась раньше обычного. Но здоровье день ото дня возвращалось к ней, а вместе с ним былая резвость и выносливость.

Наступил наконец и час расставанья. Николай явился за ней глубокой ночью, с тем же черным, похожим на грузина собаководом. Когда ее уводили, Расплата встревоженно металась на поводке, тянулась ко мне, но не взлаивала при этом и не визжала. Видимо, когда-то ее отучили громко выражать свои чувства, нашу Расплату.

Долгое время мы не имели о ней никаких сведений. Потом в поселке стали распространяться слухи, поверить в которые было непросто даже для нас с Валеркой. Рассказывали, например, такое.

В хуторе Леснянском поздним вечером остановилась возле старостиного дома немецкая пятитонка с оружием и боеприпасами для фронта. Важный груз сопровождали четыре дюжих автоматчика. Когда трое из них вместе с шофером зашли к старосте погреться, а охранять машину остался один, как из-под земли взметнулась матерая волчица и перехватила фрицу горло раньше, чем тот успел пикнуть.