Алексей Сидоров - У истоков культуры святости

• Название: У истоков культуры святости
• Автор: Алексей Сидоров
• Издательство: Паломникъ
• Жанр: Религия
• Год: 2002
• ISBN: ISBN 5–87468–160–4

Новая книга профессора Московской Духовной Академии А. И. Сидорова является продолжением его предшествующих работ: «Творения аввы Евагрйя», «Творения древних отцов–подвижников», «Древнехристианский аскетизм и зарождение монашества» и др. В обширной вступительной статье прослеживаются основные этапы развития древнего иночества и рассматривается процесс становления монашеской письменности, а также ее характерные черты и своеобразное место в обширной сокровищнице святоотеческой литературы. Далее следует перевод четырех творений: «О девстве или о подвижничестве», «Послание епископа Аммона об образе жития и отчасти о жизни Пахомия и Феодора», «Жизнь и деяния святой и блаженной учительницы нашей Синклитикии» и сочинения аввы Евагрйя «О помыслах», каждое из которых являет собой как бы кристаллизацию отдельных частей неисчерпаемого духовного опыта и обильной духовной мудрости древних подвижников. Все переводы снабжены подробными комментариями, позволяющими читателям лучше понять глубину этого оцыта и этой мудрости.

---

Что же касается Павлина Ноланского, то этот богатый и сановный аристократ (возможно, как указывалось, родственник св. Мелании Старшей), сделавший блестящую светскую карьеру, стал, под влиянием свв. Амвросия Медиоланского, Мартина Турского и других святых мужей, горячим сторонником аскетических идеалов, подобно своему другу Сульпицию Северу[326]. Его сочинения (послания и поэмы) не только отражают духовный путь самого Павлина, ставшего из женатого мирянина епископом, но и представляют красочную панораму монашеской жизни его эпохи[327].

Конечно, одним из главных центров рождающейся монашеской письменности на Западе стал Лерин, определивший многие сущностные черты раннесред–невековой западной духовности[328]. Здесь, в частности, созрел как аскетический писатель и мыслитель, выдающийся представитель этой духовности — Евхерий Лионский, которого иногда причисляют к «основателям Средних Веков»[329]. Южногалльский аристократ (родился ок. 380 г.), он в зрелом возрасте вместе с женой и детьми удалился на остров Jlepo (близ Лерина; оба острова разделяет узкий пролив), где все они стали проводить строго подвижническую жизнь; впоследствии (ок. 435 г.) Евхерий принял на себя архипастырское служение в Лионе и отошел ко Господу ок. 450 г. (два его сына были также известными в свое время архиереями)[330]. Обладая глубокой и широкой образованностью, он в своих сравнительно немногочисленных сочинениях являет весьма незаурядный талант и тонкий литературный, вкус их, между прочим, высоко оценил такой глубокий знаток классической словесности как Эразм Роттердамский. Литературная одаренность Евхерия полностью проявилась и в двух его сочинениях, которые целиком можно отнести к собственно монашеской литературе: «О похвале пустыне» и «О презрении к миру ц. мирской философии»[331]. Три основные темы пронизывают все творчество Евхерия: отвержение мира (естественно, мира, который «во зле лежит», т. е. мира греха, а не мира, как творения Божия), непрерывное созерцание Бога и постоянное размышление над Священным Писанием (Евхерию, кстати, принадлежат и два экзегетических трактата, где он выступает как теоретик и практик христианской герменевтики). Тесно был связан с Лери–ном и еще один незаурядный церковный писатель V в. — Сальвиан Марсельский, который с женой и дочерью прожил на этом острове около обители приблизительно 10 лет, подвизаясь в посте, молитве и любомудренных размышлениях, а позднее стал пресвитером в Марселе, являясь здесь продолжателем того духовного предания, основы которого заложил преп. Иоанн Кассиан Римлянин. Хотя ни одно из его произведений (они включают: сборник посланий, «Книги Тимофея к Церкви» и «Об управлении Божием») нельзя причислить к монашеской литературе, все они насыщены аскетическим видением мира, которое, согласно Сальвиану, и составляет существо всего христианского миросозерцания[332]. «Это видно уже из сопоставления требований ветхозаветного и евангельского законов, «Тогда, говорит он, было больше послабления и больше произвола. Тогда проведывалось употребление в пищу мяс, теперь — воздержание; тогда в течение всей жизни было весьма немного дней поста, теперь вся жизнь — как один пост; тогда требовалось мщение за оскорбления, теперь — терпение; тогда для гневающихся закон был служителем, ныне — противник; тогда на виновного закон простирал меч, теперь — любовь; тогда закон делал послабление даже плотской прелести, теперь Евангелие не оказывает снисхождения даже взору; тогда закон распространял брачное ложе одного мужа до взятия многих жен, теперь принуждает святостью непорочного чувства к исключению даже одной». Такое понимание христианской морали представляется Сальвиану истинной мудростью, религиозной философией. Эта аскетическая тенденция составляет средоточный пункт всего религиозного созерцания Сальвиана; ора определяет и его отношение к окружающему миру»[333]. Наконец, леринским монахом был (до того, как стать епископом) и Фауст (Фавст) Риезский — один из наиболее светлых богословских умов V в. и принципиальный оппонент учения о благодати, развитого блаж. Августином[334]. По всей видимости именно Фаусту и принадлежат десять «Проповедей к монахам», вошедшие в гоми–литический сборник некоего Евсевия «Галликана»[335]. Их, несомненно, можно отнести к уже вполне созревшей монашеской письменности.

Таким образом, следует констатировать, что к концу V в. как на греческом Востоке, так и на латинском Западе завершается процесс становления монашеской литературы[336]. Дальнейшее развитие ее выходит за рамки данной работы. Можно только отметить, что в лице такого выдающегося православного мыслителя, как преп. Максим Исповедник, иночество еще раз явило миру удивительный синтез святости жизни и самых высоких умозрений[337]. Суровая и благодатная школа иноческого жития определила все его миросозерцание и творчество, ибо в тиши монашеских обителей и создавались его лучшие произведения[338]. Осиянный лучами горнего Света, преп. Максим в своем творчестве слил воедино многие мировоззренческие традиции; не только церковного богословия (свв. каппадокийских отцов, Дионисия Ареопагита и пр.), но и лучших представителей античной философии (преобразив, естественно, и воцерковив их). Однако, главной, и определяющей из всех этих традиций было предание монашеской письменности: творений преп. Макария Египетского, Евагрия Понтийского, блаж. Диадоха, преп. Марка Подвижника и др.[339] Не случайно отец Георгий Флоровский охарактеризовал его богословие следующим образом: «Для Максима характерно, что строит он не столько систему догматики, сколько систему аскетики. Ритм духовной жизни, а не логическая связь идей определяет архитектонику его мировоззрения»[340]. А ритм этот был задан традицией монашества, которое и являлось животворной средой, напитавшей и взрастившей его великий талант. Пример преп. Максима, как и тысячи других примеров, ясно показывает, что вне монашеского любомудрия и причастности ему нет и не может быть подлинно православного Богомыслия.

О девстве или о подвижничестве

(Слово спасения к девственнице)[341]

1. Прежде всего веруй во Единого Бога Отца Вседержителя, Творца видимого и невидимого; и в Единородного Сына Его Иисуса Христа, сущего из сущности Отца, во всем равного по силе Отцу, сущего прежде [всех] век; и в Духа Святого, в Отце и Сыне существующего, от Отца посылаемого, и через Сына даваемого. Отец, и Сын, и Дух Святой, три Ипостаси, едино Божество, едино крещение[342]. Ибо Сам Бог наш, Отец всяческих, в шесть дней сотворил небо, землю, море и все, что в них. Он Сам украсил небо солнцем, луной и прекрасными звездами; благолепно основал землю вверху вод, украсив ее разными растениями и деревьями. И повелением Его истекают медоточивые реки и неиссякаемые источники. Приказал земле: и извела она плоть; создал Он всех зверей земных по роду [их] и птиц небесных по роду [их]. Повелел водам: и извели они рыб; создал Он огромных морских животных. А после всего создал человека и передал ему всех [тварей] для служения[343]. Ибо сказал Бог Сыну Своему: «Сотворим человека по образу нашему и по подобию» (Быт. 1, 26). «И созда Бог человека, персть (взем) от земли» (Быт. 2, 7) и поместил его в рай сладости. «И наложи Бог изступление на Адама, и успе: и взя едино от ребр его, и исполни плотию вместо его. И созда Господь Бог ребро, еже взя от Адама, в жену, и приведе ю ко Адаму. И рече Адам: се ныне кость от костей моих и плоть от плоти моея: сия наречется жена, яко от мужа своего взята бысть сия. Сего ради оставит человек отца своего и матерь, и прилепится к жене своей: и будут два в плоть едину» (Быт. 2, 21–24).

2. Слушай, раба Христова, и все те, которые желают спастись и внимают речам уст моих. Пусть воспримут уши твои богодухновенные словеса. Ведь как сказал блаженный Павел, «тайна сия велика есть» (Еф. 5, 32), потому что всякий, прилепляющийся к жене, бывает одним телом с нею[344]. Опять же, всякий муж или жена, прилепляющийся или прилепляющаяся к Господу, «есть один дух» [с Ним] (1 Кор. 6, 17). Ибо если сочетающиеся с миром оставляют отца и матерь, соединяясь с тленными людьми, то тем более дева, подвизающаяся в воздержании, должна оставить все земное и прилепиться к одному Господу. Свидетельствует моему слову и сам Апостол, говоря: «Незамужняя заботится о Господнем, как угодить Господу, чтобы быть святою и телом и духом; а замужняя заботится о мирском, как угодить мужу, и разделилась» (1 Кор. 7, 34)[345]. Товорю это потому, что всякая воздерживающаяся дева или вдова, если она имеет заботу в этом мире, то эта забота является «[как бы]» мужем ее; если владеет она имуществом или имеет состояние, то попечение о них оскверняет мысль ее. Ведь как через мужа оскверняется тело [жены], так и мирские привязанности пачкают душу и тело воздерживающейся, и она не является чистой духом и телом. Заботящаяся о деле Божием имеет Женихом своим Христа. Обручившаяся же с тленным мужем творит волю своего, ибо сказано, что «жена не властна над своим телом, но муж» (1 Кор. 7,4). Также: «Как Церковь повинуется Христу, так и жены своим мужьям во всем»' (Еф. 5, 24). Ведь даже от мирского, если пожелаем, мы [восходим] умом к горнему. А прилепляющаяся к Небесному Жениху исполняет волю Его.