Вячеслав Козляков - Борис Годунов. Трагедия о добром царе

• Название: Борис Годунов. Трагедия о добром царе
• Автор: Вячеслав Козляков
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-235-03415-0

«…И мальчики кровавые в глазах…» Большинству из нас царь Борис Федорович Годунов (1552–1605) и ныне представляется таким, каким изобразил его в своей бессмертной трагедии А. С. Пушкин. Впервые в русской истории достигший высшей власти не в силу происхождения, не по праву принадлежности к правящей династии, но благодаря своему уму, способностям и умению управлять страной, Годунов много сделал для блага Отечества — но в памяти поколений все равно остался жестоким убийцей несчастного царевича Дмитрия, последнего отпрыска династии Рюриковичей. Тень невинно убиенного царевича преследовала его всю жизнь и в конечном итоге стала причиной краха всех его начинаний и гибели его собственной семьи. Но был ли он причастен к тем преступлениям, в которых его обвиняют? Чего больше было в его царствовании — гения или злодейства? И насколько уживаются эти качества в одном человеке? Обо всем этом, а также об истории России на рубеже XVI–XVII веков, в самый канун Великой Смуты, едва не погубившей Российское государство, рассуждает в своей новой книге известный историк, постоянный автор серии «Жизнь замечательных людей» Вячеслав Николаевич Козляков.

---

Король Сигизмунд III не оказывал официальной поддержки «государику». По его совету тот должен был дожидаться открытия сейма. «Московские дела» действительно были включены в повестку дня Варшавского сейма-парламента Речи Посполитой, открывшегося 20 января 1605 года. На сейме действия сандомирского воеводы Юрия Мнишка, снарядившего «Дмитрия» в поход, вызвали большое раздражение высших сановников Речи Посполитой. Ярче всех высказался по поводу самозванца канцлер Ян Замойский, чей авторитет был весьма велик у шляхты: «Он говорит, что вместо него задушили кого-то другого: помилуй Бог! Это комедия Плавта или Теренция, что ли». Вспоминая тот «большой страх», который и в прежние времена при Иване Грозном, и теперь внушало Московское государство, канцлер советовал не нарушать мирных постановлений. Согласно реляции о заседаниях Варшавского сейма в январе 1605 года, составленной датскими послами, Замойский советовал даже послать к Борису Годунову отдельное посольство, чтобы «заблаговременно извиниться». О том, что большинство сейма прислушалось к его мнению, свидетельствует торжественный прием, оказанный на сейме посланнику царя Бориса Годунова Постнику Огареву. В дневнике сейма 1605 года под 10 февраля имеется запись: «Посол или гонец московский с великим почетом въезжал во дворец. Гусар было несколько сот, пехоты около 3000. Он очень жаловался на Димитрия и на князя Вишневецкого». Датские послы оценили речи Постника Огарева, как очень «резкие». В их передаче посол Бориса Годунова жаловался прежде всего на нарушение перемирия, заключенного канцлером Львом Сапегой: «Почему же, о Король, данную клятву и обещанную верность ты нарушил?» В речах Постника Огарева содержались всё те же обвинения Григория Отрепьева в чернокнижии и вероотступничестве, однако сам Григорий здесь почему-то назван «сыном некоего писца». Больше всего беспокоило Бориса Годунова то, что поддержка «разбойника, лживо измыслившего себе имя и происхождение», оказывается королевским войском «из строевых полков». Московский посол также намекал, что царю известно о попытках привлечь «чужую помощь» со стороны «для споспешествования нечестивым надеждам» нарушителя мирного договора (намек на обращение Сигизмунда III в Крым). Кстати, чуть позже, в марте 1605 года в Москве делали то же самое, ведя с крымским послом переговоры о будущем «Литовском походе». С другой стороны, Годунов еще не разрывал перемирие, а оставлял пути для его сохранения. Постник Огарев в своей речи подтверждал, что царь не боится нападения любого войска, даже турецкого, но предпочитает сохранить договор — в том случае, если все делалось без королевского приказа («могущественный великий князь наш думает, что даже без ведома (короля. — В. К.)», — оговаривался посол)[663].

В итоге сейм принял следующий пункт о «московских делах», сохранявший надежду на прежний мир: «Всеми силами и со всем усердием будет принимать меры, чтобы утишить волнение, произведенное появлением Московского государика, и чтобы ни королевство, ни великое княжество Литовское не понесли какого-либо вреда от Московского государя, а с теми, которые бы осмелились нарушать какие бы то ни было наши договоры с другими государствами, поступать, как с изменниками»[664]. Правда, король Сигизмунд III, уже увязнувший в этом деле, отказался утвердить постановление сейма, несмотря на возможные внутриполитические затруднения. Однако в ответной грамоте Постнику Огареву (сведения о которой сохранились в Описи Посольского приказа 1673 года) было обещано, «что король пришлет послов своих о вечном договоре»[665]. Речь, по всей видимости, шла о заключении договора о вечном мире с Речью Посполитой. Так неожиданно могла бы завершиться история с Лжедмитрием, если бы у нее не оказалась другая развязка.

Кавказский «соблазн»

В Оружейной палате Московского Кремля хранится знаменитый трон Бориса Годунова, присланный в дар персидским шахом Аббасом с послом Лачин-беком в 1603 году[666]. «Златый трон прежних государей персидских», подаренный царю Борису Федоровичу, был зримым подтверждением самых дружественных отношений, сложившихся у Московского государства с «Кизылбашами»[667]. Но путь из Москвы в Персию лежал через Кавказ, где столкнулись интересы персидского шаха и турецкого султана. Персия была заинтересована в том, чтобы крымский царь не посылал свои войска на помощь турецкому султану. Контроль над кавказской дорогой ослаблял влияние османов на союзное им Крымское царство; последнее же оставалось самым опасным противником Московского государства, несмотря на шерти (присяги) русским царям[668].

У Москвы на Кавказе был еще один союзник — кахетинский царь Александр. К началу XVII века накопилась немалая история его взаимоотношений с Москвой. После воцарения Бориса Федоровича Александр присягнул ему на верность. Частый обмен посольствами показал, чего ждали стороны друг от друга и какие перспективы мог сулить такой союз. В Москве продолжали держаться выбранной стратегии помощи христианскому государю против неверных, а в Грузии ждали большего присутствия русских казаков и стрельцов, которые бы встали живым щитом против досаждавших грузинам кумыцких людей и Тарковского шамхала. Борис Годунов, образно говоря, решил проложить большой кавказский путь через земли кабардинцев и подчинить всю Иверскую землю. Как всегда, царь подошел к делу основательно, умело продвигая интересы Московского царства. О том, что Годунов хотел прийти на Кавказ навсегда, свидетельствует его желание породниться с грузинскими царями. Он полагал, что браки между детьми помогут ему не только приобрести «новоприбылые» государства на Кавказе, но и дадут возможность активнее утвердиться на востоке.

Конечно, русского царя на Кавказе не особенно ждали. Шах постоянно требовал от кахетинского царя Александра разных уступок и активно вмешивался в дела его царства. Так, он заставил отослать к нему еще мальчиком одного из его сыновей, Константина. В Москве знали об этом и интересовались судьбой царевича еще в середине 1590-х годов, пытаясь зазвать его на службу. В далеких политических видах персидский шах «обусурманил» сына грузинского царя. Потом под угрозой вторжения он пытался забрать в свой гарем дочь царя Александра, но ее вовремя выдали замуж за другого правителя. От турецкого же султана грузинскому царю приходилось откупаться ежегодной отсылкой шелка. Но и этого оказалось недостаточно: еще один сын грузинского царя, царевич Юрий, в обмен на укрепление позиций царства породнился с турецким пашой. В довершение ко всем бедам, когда царь Александр тяжело заболел, его третий сын, царевич Давид, захватил его престол и начал войну со своим братом Юрием. Отец проклял сына — узурпатора отеческого престола, — и тот внезапно умер в страшных мучениях. Александр вернул себе власть, но ему казалось, что московский царь оставил его один на один с могущественными врагами — шахом и султаном. Всё это описали московские послы Иван Афанасьевич Нащокин и дьяк Иван Леонтьев, отправленные в Грузию 25 августа 1601 года. Рассказали они и о неприятном эпизоде: однажды, когда царь Александр проезжал мимо них, он во внезапном порыве схватился за полу своей одежды и стал говорить: «Так де я ухватился у государя вашего за полу 16 лет, а помочи себе от нево не видал ни с [од]ин волос; лише де меня тешит словом, а не правдою. А такое де ему Бог подаровал царство великое, моих з 10 есть; а у меня де царство не великое, видите вы и сами. И я де неправды не молу (не молвлю. — В. К.)». Послы пытались вступиться за честь своего государя, но грузинский царь махнул плетью и уехал со словами: «Нечево де у вас слушат»[669].

По возвращении посольства в Посольском приказе сделали подобающие выводы. Здесь решили охладить пыл царя Александра. В Москве уже успели присмотреться к делам на Кавказе и искренне не понимали, как можно было называться христианским государем и иметь столь тесные отношения с «басурманами». Приехавший в посольстве от царя Александра старец Кирилл был задержан в Нижнем Новгороде и допущен в Москву только по «упрошенью» царевича Федора Борисовича. (Царь Борис Годунов поддерживал иллюзию сохранения прежней правительственной модели, когда он сам часто «печаловался» в делах иноземцев перед царем Федором Ивановичем; сейчас эта роль, по праву наследства, отводилась его сыну.) Но старец Кирилл очень искусно сумел отвести все подозрения от царя Александра в его «непригожих словах» о царе Борисе Годунове. По его уверениям, Александр оставался последовательным союзником, готовым к совместным действиям против турок, но для этого ему нужна была помощь. Кирилл объяснил, где удобнее всего можно построить новые города. Попутно русские послы были обвинены в тяжелых преступлениях. Не зря говорили, что в эти годы Борис Годунов стал доверчив к «доводам»: он поверил Кириллу, а не своим послам. Одного из членов посольства дьяка Ивана Леонтьева было приказано казнить (и только сам старец Кирилл упросил не доводить дело до прямой казни), а со следующим посольством было отослано 500 рублей в возмещение «бесчестья» по делам о разбоях и изнасилованиях, в которых, по извету старца Кирилла, оказались замешаны члены посольской охраны.