Алексей Гусев - Юность, опаленная войной

• Название: Юность, опаленная войной
• Автор: Алексей Гусев
• Издательство: Юнацтва
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1987

Всей стране известны имена героев-молодогвардейцев: Олега Кошевого, Сергея Тюленина, Ульяны Громовой, Вани Земнухова, Любови Шевцовой. Членом «Молодой гвардии» была и славная дочь белорусского народа Нина Старцева. О ней и рассказывается в повести «Девушка из Белоруссии — героиня «Молодой гвардии». Повесть «О чем шумят березы» знакомит нас с мужественной борьбой подпольщиков Тарасово-Ратомской патриотической группы против немецко-фашистских захватчиков.

---

— Доченька, выручай! Возьми вот этот узел и конверт и мигом, что есть духу, в колхозную канцелярию! Там, на втором этаже, все это передашь военному врачу Поняла?

Зина понимающе кивнула головой.

Быстро надев на себя сарафан и кое-как причесав растрепанные после сна волосы, она с узлом быстро побежала напрямик, через огороды, к колхозной канцелярии.

* * *

Из-за леса медленно поднималось солнце. Золотом покрывались верхушки деревьев, крыши домов. В лощине, у ручья, клубился белесоватый туман. Утренняя роса изумрудными каплями тяжело оседала на длинных и гибких стебельках трав.

Несмотря на ранний час, деревенские босоногие мальчишки во главе с Колькой Пикуликом были уже на ногах.

Быстро спустившись к ручью, ребята незаметно приблизились к Раковскому шоссе, откуда доносился непривычный нарастающий гул. Раздвинув придорожные кусты, мальчишки испуганно застыли: по дороге в направлении Минска двигались машины, колонны солдат, с засученными до локтей рукавами, в мундирах цвета болотной травы… Гитлеровцы торопились на восток.

— Вот бы сейчас сюда пушку или пулемет! — мечтательно, как только могут сказать одни мальчишки в двенадцать — четырнадцать лет, произнес Колька. Но тут же он вспомнил о раненых, размещенных в колхозной канцелярии. От волнения за их судьбу глаза его округлились. «Что будет с ними! — тревожно подумал он. — Надо скорее, скорее предупредить их…»

— Ребята, бежим обратно, в Тарасово! — первый бросился он в густую, стоявшую стеной, рожь. Но когда мальчишки поднялись на холм, они заметили столбы пыли по дороге, ведущей из Ратомки в деревню Тарасово. Сомнения не было — фашисты вот-вот войдут в их родную деревню.

Колька метнулся между амбарами и влетел в помещение колхозной канцелярии.

— Немцы! — выпалил он, с трудом переводя дух.

* * *

Первыми в деревню Тарасово ворвались гитлеровские мотоциклисты. В пятнистых плащ-палатках и защитных очках, точно какие-то чудовища, пронеслись они по опустевшей деревенской улице. За ними, ломая изгороди палисадников, во дворы въезжали бронетранспортеры, танки. Всюду слышалась гортанная чужая речь. Собаки, словно предчувствуя беду, заливались в яростном лае.

Вскоре по ступенькам колхозной канцелярии, на второй этаж, где были размещены тяжелораненые советские воины, поднялись гитлеровцы. Войдя в помещение, один из фашистских молодчиков гаркнул:

— Встать!

Тишина была достойным ответом.

От злости гитлеровский офицер побагровел.

Взглянув на переодетого в штатский костюм Кургаева, гитлеровец на ломаном русском языке, кивая в сторону раненых, спросил:

— Командиры?

— Нет! — твердо ответил Кургаев.

— Почему не в армии?

— Я — врач. Болен туберкулезом… — И как бы в подтверждение закашлял в поспешно поднесенный носовой платок.

Офицер брезгливо отвернулся. Потом, резко повернувшись к врачу, делая ударение на каждом слове, произнес:

— А ну, говори, сколько здесь евреев, командиров и комиссаров?

— Тут только одни русские и рядовые! — в тон ему смело ответил Кургаев.

— Ря-до-вые! — повторил гитлеровец. — Врешь, русская свинья! — И рукой, затянутой в черную лайковую перчатку, ударил врача по лицу. Было ясно, что гитлеровцы просто так отсюда не уйдут.

— Снять повязки! — яростно закричал гитлеровец. Раненые начали медленно разматывать пропитанные кровью бинты.

— Быстро, быстро! — не унимался гитлеровец. И не дожидаясь, когда красноармейцы выполнят только что отданную команду, подскочил к ближайшему из них. Им оказался оперированный ночью старший лейтенант И. С. Туровец. Резким ударом сапога он выбил подставку из-под его раненой левой ноги. Потом сильным рывком сорвал наложенную повязку. Острая боль насквозь пронзила Ивана Самуиловича. Он потерял сознание.

Не обращая внимания на состояние раненого, гитлеровец перешел к следующему. Им был оружейный мастер 284-го стрелкового полка 30-й стрелковой дивизии 10-й армии старшина Т. А. Максимов. С перебинтованной грудью Тимофей Андреевич лежал на носилках и тяжело дышал. Фашист, не задумываясь, рванул повязку на себя. Возобновившееся кровотечение мгновенно окрасило рану, грудь. От сильного рывка носилки накренились набок, потеряли равновесие и перевернулись. Максимов рухнул на пол.

Куражась над беззащитными, обессиленными тяжелоранеными, фашистские стервятники срывали повязки с раненых, подражая своему офицеру.

Вскоре очередь дошла и до еще живого молоденького солдата, раненного в живот. Он лежал тихо, безучастно, устремив взгляд прямо перед собой. Кургаев не выдержал и бросился на помощь:

— Его трогать нельзя!

— Это почему же? — с издевкой в голосе переспросил гитлеровский офицер.

— Он ранен в живот!

Тут же несколько сильных рук фашистских автоматчиков грубо оттолкнули Кургаева назад. Сорванная повязка с живота тяжелораненого солдата и сильный удар гитлеровского сапога завершили свое дело… Повернутый ничком, солдат уже больше не дышал.

В поисках оружия, документов гитлеровцы перетрясли до последнего пучка соломенную подстилку. Поднявшаяся пыль забивала нос, глаза. Трудно было дышать. А гитлеровцы в ярости все продолжали срывать окровавленные бинты. Несмотря на причиняемую врагом нестерпимую, острую боль, в помещении не было слышно ни стонов, ни криков. В этом мучительном поединке победили советские воины.

К концу «осмотра» вид помещения был страшным. На полу, на соломе, в разных позах лежали, тяжело дыша, красноармейцы с кровоточащими ранами. Гитлеровцы были уверены, что после такого «осмотра», без своевременной, высококвалифицированной хирургической помощи, медикаментозного лечения, хорошего ухода все советские воины обречены на мучительную, медленную смерть.

Перед уходом офицер, обращаясь к сопровождавшим его гитлеровцам, небрежно бросил:

— Всех взять на учет!

— Слушаюсь! — по-лакейски ответил один из них.

Почти весь день гитлеровская часть пробыла в деревне Тарасово. И весь день непрерывно дымились костры, военные кухни. Гитлеровские солдаты варили перебитых кур, поджаривали поросятину. Потом одни лениво нежились на июльском солнце, наигрывая на губных гармошках фашистские марши и песенки. Другие в тени развесистых ив, в бочках и корытах для стирки белья, принимали ванны…

Наконец-то к вечеру, оставив в деревне небольшое подразделение, фашистские войска ушли дальше. В придорожных кюветах постепенно оседала поднятая ими пыль. Деревня долго еще оставалась безлюдной.

* * *

Наступила первая короткая ночь на оккупированной земле.

На фоне зарева пожарищ у немецкой комендатуры виднелась фигура часового. Пугливо, подозрительно всматриваясь в темноту, он был готов в любой момент выпустить полный автоматный диск.

Но ничего подозрительного вокруг не было, и часовой продолжал размеренным шагом, как маятник, ходить взад и вперед.

Между тем тревога за раненых никому в деревне не давала покоя. Многие односельчане с наступлением темноты решили побывать у них. Но подойти к колхозной канцелярии, расположенной недалеко от охраняемой немецкой комендатуры, было непросто. И все-таки многим тарасовцам с риском для жизни удалось пробраться к раненым. И снова с собой они несли чистые простыни, наволочки, пузырьки с йодом, спиртом, хлеб, молоко, воду. Всю ночь поили и кормили раненых, помогали Кургаеву и Саблеру делать перевязки.

И всех, кто был в канцелярии, до глубины души тронул двенадцатилетний Колька Пикулик.

Подойдя к слабо освещенному столу, он молча стал выкладывать из-за пазухи листья подорожника. Когда на стол были выложены последние листья, Колька как-то застенчиво, с детской доверительной серьезностью произнес:

— Мне их мамка к пятке прикладывала. Помогает…

Забота этого маленького деревенского Гавроша о раненых взволновала Кургаева. Крепко прижав к себе голову Кольки, поцеловав его, Филипп Федорович растроганно произнес:

— Спасибо тебе, браток!

* * *

После тяжелой встречи с оккупантами Кургаев в каком-то оцепенении устало лежал на соломенной подстилке. Сон к нему не шел. Стон раненого бойца снова вернул Филиппа Федоровича в страшную действительность. Лежавший рядом Мамед Юсуфов метался в бреду, то и дело выкрикивая слова на своем родном, азербайджанском языке.

Кургаев встал, налил в помятую алюминиевую кружку воды и осторожно поднес ее к пересохшим губам Мамеда. Почувствовав прикосновение холодного, раненый открыл глаза. Судорожно обхватив руками кружку, он начал пить большими, жадными глотками. «Сквозное пулевое ранение правого легкого… Нужно оперативное лечение. Но такая помощь ему может быть оказана только в условиях клинической больницы», — подумал Кургаев. Глядя на Мамеда, он беспокоился еще и о другом: из-за явного недостатка перевязочного материала, медикаментов выздоровление раненых будет проходить медленно. У многих уже гноились раны, распространяя зловонный запах. Смерть подкатывалась то к одному, то к другому раненому. Было ясно: надо как можно скорее поставить бойцов на ноги. В противном случае всем им грозили концентрационный лагерь и медленная, голодная смерть.