Наталья Муравьева - Гюго

• Название: Гюго
• Автор: Наталья Муравьева
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1961

Эта книга — повесть о большой жизни большого человека.

Он появился на свет, когда XIX веку шел второй год, он кончил свой жизненный путь, когда век близился к закату.

Всю жизнь он находился в гуще борьбы своего века, мыслями, делами, книгами откликаясь на зов современности, постоянно шагая вперед.

«Из всех восхождений, ведущих из мрака к свету, самое благородное и самое трудное — родиться аристократом и монархистом и сделаться демократом», — писал Гюго, оглядываясь в середине пути на прожитые годы.

На несколько выдающихся жизней могло бы хватить того, что сделал Гюго за одну свою большую жизнь.

Он дал современникам и потомкам не только десятки томов прекрасных книг, он дал им личный пример неустанной борьбы за человечность, несгибаемого сопротивления силам мрака, врагам прогресса, высокий образец неиссякаемого жизнелюбия и веры в победу света.

«Трибун и поэт, он гремел над миром подобно урагану, возбуждая к жизни все, что есть прекрасного в душе человека», — сказал о Гюго Максим Горький.

Это первая развернутая биография Гюго, написанная советским автором.

---

Гюго пишет, стоя у высокого пюпитра, вделанного в большое зеркало. Перед глазами всегда океан и небо. Они помогают ему творить: Вот уже три года одна за другой рождаются из-под его быстрого пера маленькие эпические поэмы. Герои легенд Запада и Востока. Начало веков. Древность. Средние века. Войны, поединки, вероломство, злодеяния, пытки. Победы сильных духом, героев народа. «Слава земле! Слава заре! Слава цветам и гнездам, которые золотит солнечный луч. Цель земли — рождение, а не смерть».

Ради жизни, ради своего народа боролся и умер могучий Роланд. Ради народа совершал подвиги отважный Сид. Еще во времена путешествий с Шарлем Нодье, в годы далекой молодости Гюго нашел у букиниста старинное издание испанских народных поэм-песен «Романсеро». В духе этих поэм он создал теперь свое «Романсеро Сид». Короткие, энергичные строфы. Их можно петь под аккомпанемент струн, эти сказания о гордом Сиде и завистливом, неблагодарном, подозрительном короле. «Король плут», «Король вор», «Король вояка», «Король трус», «Король зубоскал», «Король злодей». Выразительные заглавия! Не заставляют ли они вспомнить о некоем современнике поэта — властителе Франции, который отличается как раз указанными в этих заглавиях качествами? Другое дело Сид. Он был в изгнании. «Верный Сид», «Честный Сид». И всегда он оставался самим собой. «Сид — это Сид». Гернсейский изгнанник близок ему душой. Образы старинных легенд — короли, герои, чудища — они ведь всегда служили поэтам для борьбы с реальными чудищами и злодеями. Героев прошлого можно прекрасно вооружить для битв современности.

Сейчас Гюго работает над поэмой «Ответ Момотомбо» по мотивам народной легенды Никарагуа о непокорном вулкане.

Рычанья и толчки вулканов участились.
Тогда был дан указ, чтобы они крестились.
Так повелел король испанский, говорят.
И молча кратеры перенесли обряд.
Лишь Момотомбо злой не принял благодати…

Почему же отказался вулкан от крещения? Момотомбо думал раньше, что белый бог будет мудрым и мирным, но что же увидел вулкан в своей стране, когда туда пришли белые колонизаторы?

Я в Лиме увидал бушующий огонь.
Гигантские костры распространяли вонь.

Вулкан увидел обуглившиеся трупы детей, женщин. Белые колонизаторы казнили туземцев во имя христианской религии. И вулкан «помрачнел навек, окаменел, притих».

Разве эта старая легенда далека от современности?

Еще осенью 1857 года поэт написал предисловие к первому тому своих маленьких эпических поэм. Это пока не законченный труд, но первый том уже представляет собой нечто целое. Общий замысел так очерчен в предисловии:

«Отпечатлеть человечество в некоей циклической эпопее, изобразить его последовательно и одновременно во всех планах — историческом, легендарном, философском, религиозном, научном, сливающихся в одном грандиозном движении к свету».

Долго он думал над заглавием новой книги. И, наконец, нашел. Кратко и выразительно: «Легенда веков».

* * *

До одиннадцати утра поэт у своего пюпитра, потом общий семейный завтрак, как было заведено еще на Джерси. Распорядок дня Гюго примерно тот же, что и прежде. Но здесь, на Гернсее, прибавились еще постоянные заботы, связанные с перестройкой и украшением его дома. Он хочет, чтобы Отвиль-хауз тоже стал произведением искусства, и дом на глазах превращается в поэму, в музей, в храм.

На Гернсей уже не раз приезжали гости — славный Дюма — как он потолстел, какая у него одышка! — издатель Этцель, Поль Мерис с молодой женой. Для гостей есть отдельные комнаты. Каждый может чувствовать себя здесь независимо, жить как дома.

Когда дорогой гость появляется в Отвиль-хаузе, хозяин сам ведет его по всем этажам. Полюбуйтесь и оцените это произведение искусства! Вестибюль — преддверие храма. Полумрак. Дубовые своды. На стенах деревянные панно — сцены из «Собора Парижской богоматери», бронзовые медальоны работы скульптора Давида д'Анже. На стенах каждой комнаты гостей встречают девизы: «Верь и люби!», «Кто встает в шесть и ложится в десять, будет жить десятью десять!» И много других кратких изречений.

В нижнем этаже помещается бильярдная комната, стены ее разрисовал сам хозяин. Он любит после обеда сыграть несколько партий с сыновьями или кем-нибудь из гостей. Но если вздумается погонять бильярдные шары в воскресенье, то надо плотно завешивать окна. Гернсейцы свято почитают воскресные дни и будут возмущены и шокированы, узнав, что обитатели Отвиль-хауза допускают такое бесчинное нарушение их традиций.

Столовая блестит фаянсом. Всюду вазы, живые цветы. Большой стол. Много гостей можно усадить за него, но старинное кресло во главе стола всегда пусто. На нем железная цепь и надпись: «Отсутствующие — здесь». Это пустое кресло — символ: хозяин дома всегда помнит о дорогих умерших. В доме два салона. Один — красный с золотом, другой — синий. Стены их обиты тканями с фантастическими рисунками. Во втором этаже — обширная комната — музей в готическом стиле. Гигантский канделябр освещает ее. Кругом барельефы, статуи, статуэтки, картины. В третьем этаже — обитель поэта. Спальня с узкой, низкой, походной кроватью, рабочий кабинет с окнами на океан и стеклянная галерея — так называемый люкаут, прекрасный наблюдательный пункт. Открывается широкий вид на море и окрестности Гернсея.

Часто бывают в Отвиль-хаузе и местные жители и эмигранты, приютившиеся на Гернсее. Виктор Гюго в большой дружбе с эмигрантом Эннетом Кеслером. Он тоже республиканец, изгнанный из Франции. Кеслер стар, одинок и беден. Он стал своим в семье Гюго, поэт ему предлагает совсем переселиться под кров Отвиль-хауза. То и дело наносит визиты семейство Путрон, с младшей представительницей которого юной Эмили особенно дружен Франсуа Виктор, приходят молодые люди — госпожа Гюго хочет как-нибудь развлечь свою бледную мечтательную дочь. Иногда в доме устраивают вечера с танцами, шарадами, веселыми тостами за большим столом. С особенным чувством провозглашает хозяин тосты за успехи своих друзей.

В Париже в этом сезоне с большим успехом шли пьесы Мериса «Школьный учитель» и «Фанфан-тюльпан». За «Фанфана-тюльпана» высоко подымали бокалы в фаянсовой столовой Отвиль-хауза, а потом отправили Полю поздравительное письмо. Подписались все присутствующие. Первым, конечно, хозяин, потом дамы — Адель-старшая и Адель-младшая, потом друзья, сыновья, гости, в самом конце Огюст Вакери, который подписался и за своих любимцев — собаку Люкс и кошку Муш. В этот вечер много смеялись и шутили. Но не всегда в Отвиль-хаузе весело. Члены семьи поэта переносят ссылку труднее, чем он сам. Он всегда занят, творит. У него нет времени для скуки. А старший сын и дочь тоскуют. Госпожу Гюго особенно беспокоит здоровье Адели, да и сама она часто начала прихварывать — невралгия, ревматизм, глаза не в порядке. И в мае 1859 года жена поэта с дочерью и старшим сыном уезжают в Лондон полечиться и развлечься.

«Развлекайтесь, дорогие», — говорит Шарлю и Дэдэ отец. Долго стоит он на пристани и смотрит на удаляющийся дымок парохода.

Виктор Гюго понимает, как хотелось бы его жене и детям вернуться во Францию и зажить по-прежнему. Из-за него они принуждены коротать свои дни вдали от Парижа, на этом уединенном острове. Он и сам тоскует по родине, но вернуться — это значило бы склонить голову перед империей, признать себя побежденным, протянуть руку деспоту. Этому не бывать.

А деспот не прочь укротить поэта-обличителя, заставить его умолкнуть. Не пора ли? Наполеон III делает либеральный жест — он выпускает указ об амнистии ссыльным и в числе их Виктору Гюго. Многие изгнанники возвращаются на родину. Старые друзья зовут Гюго. Но поэт остается в добровольном изгнании. Он не пойдет на примирение с империей. «Долг суров, — пишет Гюго старой знакомой Луизе Бэртен. — Он мне помешал вернуться. Я страдаю, но я поступил правильно».

18 августа 1859 года в газетах Лондона и Брюсселя опубликована декларация Виктора Гюго по поводу амнистии:

«Поскольку это касается меня, никто не дождется, чтобы я обратил хотя бы малейшее внимание на то, что именуют амнистией.

При нынешнем положении Франции моим долгом является безусловный, непреклонный, вечный протест.

Верный обязательству, принятому мною перед своей совестью, я разделю до конца изгнание, в котором пребывает свобода. Когда вернется свобода, вернусь и я.

Виктор Гюго».

* * *

Темное небо. Ночь. И в глухом мраке еще чернее этого неба вздымается высокий столб. Перекладина. Петля. Страшная петля, сжимающая горло человека на виселице.

Он был настоящим человеком. Простой виргинский фермер встал на борьбу против рабства, позорящего его родину. И за это его повесили…

Гюго молча смотрит на свой рисунок. Он выразил в нем какую-то частицу того, что переполняет его душу.