Татьяна Таирова-Яковлева - Мазепа

• Название: Мазепа
• Автор: Татьяна Таирова-Яковлева
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-235-02966-8

В серии «ЖЗЛ» впервые выходит биография Ивана Мазепы (1639–1709), гетмана Украины, политического деятеля, дипломата и мецената. Автор рассказывает о культурной среде украинского возрождения конца XVII — начала XVIII века. Ярким ее представителем был Мазепа — поэт, покровитель архитектуры, книгоиздания, просвещения и богословия. Двадцать лет, на протяжении которых он возглавлял Украину, стали периодом экономического расцвета, укрепления государственного управления в рамках автономии и многочисленных военных походов, включая взятие Кизикирмена, Азова и Замостья.

Правление Мазепы — это период, когда нарастали противоречия между Гетманщиной и создававшейся Российской империей. Реформы Петра, усугубившиеся тяготами Северной войны, привели к трагическим для Украины и России событиям, в центре которых оказалась и судьба Мазепы.

---

В марте гетман был уже в Минске. Войска при нем имелось немного, до 14 тысяч человек[533]. Ему было приказано совершать рейды против шведских войск. Для этой цели в Несвиже был поставлен отряд стародубского полковника Миклашевского, а в Ляховичах — переяславского Мировича. И тут случилось несчастье — шведы ночью напали на Несвиж и перебили сонных казаков. Миклашевский погиб. Почти одновременно в середине марта в Ляховичах был осажден Мирович.

Это был очень тяжелый удар. Бессмысленность гибели украинских войск на чужой земле в борьбе за чужие интересы была очевидна многим, не исключая Мазепу. Надо было спасать переяславцев. Гетман направил на выручку Мировичу отряд Неплюева, но по дороге те встретили шведов и узнали, что сам Карл XII идет к Ляховичам. Русские отступили, а Мазепе пришел указ идти к Быхову. Иван Степанович написал коронному литовскому гетману князю Вишневецкому (сыну княгини Дольской), прося его спасти Мировича, а сам пошел под Быхов. Но комендант этой крепости отказался пускать царский гарнизон. Что касается Вишневецкого, то он отговаривался всякими осложнениями. Вскоре выяснилось, что и коронный гетман литовский, как и многие местные магнаты, уже стал тайным сторонником Лещинского. Литва раскололась. Одновременно действовали два трибунала: один — короля Лещинского в Вильно, другой — короля Августа в Минске. И, как писал Мазепа, последний не пользовался у местной шляхты авторитетом.

У Ивана Степановича оставалось всего около двух тысяч человек. Предпринять что-либо в этих условиях он не мог и, поручив Мировича воле Божьей, начал отступать на Левобережье[534]. Перед отходом он дал приказ черниговскому полковнику Павлу Полуботку забрать все пушки из крепости Броды и отправить их в Киев. Действия казаков вызвали страшное недовольство в Литве, но Мазепу это уже не волновало[535]. По дороге домой его нагнало известие, что Ляховичи были взяты шведами. Часть казаков ушла через Белоруссию в Украину, а Мирович и другие старшины попали в плен. Это был второй удар, горем отозвавшийся по Украине. Впоследствии, несмотря на заступничество жены Лещинского, Мирович был отправлен в Стокгольм. Мазепа передал в Малороссийский приказ свыше тысячи ефимков для выкупа пленных, но ничто не помогло, и переяславский полковник так и умер в шведском плену.

Как позднее сообщал Орлик, пока Мазепа был еще в Минске, он получил от княгини Дольской шифрованное письмо, в котором та извещала о возвращении своего посланца от двора какого-то безымянного короля. Выслушав письмо, гетман якобы засмеялся (если верить Орлику) и сказал: «Дурная баба! Хочет через меня обмануть царское величество, чтобы, отступя короля Августа, он принял в свою протекцию Станислава и помог ему получить королевство польское. За это он обещает предложить такие способы, благодаря которым царское величество сможет побить и победить шведов. Я уже говорил об этом ее дурачестве государю, и его царское величество смеялся»[536].

Это сообщение наводит на серьезные размышления. Вряд ли можно предполагать, что Орлик, глубоко верующий человек, стал бы лгать своему духовному отцу в своей, по сути, исповеди. Кроме того, Яворский, будучи в 1721 году, когда писалось письмо, местоблюстителем Патриаршего престола и близким к императору человеком, мог легко проверить такие заявления. Из этого можно сделать вывод, что, когда Дольская вела первые переговоры с Мазепой, она действительно говорила только о возможности союза Петра с Лещинским. Если бы у гетмана к весне 1706 года имелось какое-нибудь соглашение со шведской партией против Петра, он наверняка нашел бы способ через того же Вишневецкого (сына Дольской) спасти своего верного полковника Мировича и вообще уклонить свои войска от кровавых столкновений со шведами. Поэтому позволю себе высказать предположение, что весной 1706 года Мазепа не только «не был склонен к измене царю», как безосновательно писал Костомаров, но и, наоборот, рассматривался Карлом как опасный противник, с которым нужно было жестко бороться.

В конце мая Иван Степанович наконец вернулся домой, как он писал Петру, «после годовой вашего царского величества службы, еле живой от многих трудов, волнений, печали и от приключившейся болезни»[537].

Перспективы и надежды были смутные. Единственным отрадным событием мог стать планировавшийся приезд в Украину Петра. Царь должен был впервые прибыть в Гетманщину, в частности — в Киев, и к этому заранее готовились. Мазепа, безусловно, связывал с этим визитом большие надежды и возможность на месте обсудить животрепещущие вопросы.

Настроение гетмана в этот период — нервное, раздраженное и крайне настороженное — ярко характеризует следующий эпизод, известный из описания Орлика. Находясь уже в Киеве, Мазепа получил шифрованное письмо от княгини Дольской. Орлик перевел его в спальне гетмана и сразу же прочитал. Княгиня от имени Станислава Лещинского предлагала Мазепе начинать «дело намеренное», обещала скорое прибытие из Волыни шведского корпуса и исполнение всех желаний Ивана Степановича, какие он только выдвинет. На это она обещала прислать подтверждение Лещинского и гарантию Карла. Гетман слушал это послание «с великим гневом», затем, разъяренный, вскочил с постели и принялся кричать: «…проклятая баба обезумела!» Мазепа в гневе повторял, что сперва Дольская предлагала уговорить Петра принять под свое покровительство Лещинского, а «теперь иное пишет». «Беснуется эта баба, хочет меня, ношеную и искусную птицу, обмануть. Беда была бы крайняя, если бы я позволил хоть одной бабе прельститься». Весьма характерны и следующие слова, которые, если верить Орлику, в гневе сказал Мазепа, — что Лещинский «сам не надежен своего королевства», то есть его положение очень шаткое, что Речь Посполитая раздвоена — так какой может быть фундамент для предложений Дольской? Исходя из этого, можно предположить, что летом 1706 года в глубине души Мазепа уже искал выход из складывавшейся ситуации, но в перспективы союза с Лещинским пока не верил. Неудивительно, что Мазепа сжег на глазах Орлика письмо Дольской и велел ему написать ответ с требованием прекратить эту корреспонденцию, которая «меня может погубить»[538].

Как чаще всего и бывает, большие надежды обернулись новыми крупными разочарованиями. Древняя столица не произвела на Петра особого впечатления. Возможно, он уже заранее был настроен Меншиковым, который писал, что и защищать город нет смысла — «там только одна соборная церковь да монастырь»[539].

Самая знаменитая сцена, описанная Орликом, произошла во время приема, который дал в Киеве Мазепа в честь приезда царя. На этом обеде Меншиков, «будучи маленко шумен и силен», взял гетмана под руку, сел с ним на лавку и громким шепотом, так, что стоявшие рядом старшины могли слышать, сказал ему на ухо: «Гетман Иван Степанович, пора ныне приниматься за этих врагов». Мазепа, рукой остановив тактично удалявшихся старшин, нарочно громко ответил на ухо Меншикову: «Не пора». Тот упорствовал: «Не может быть лучшего времени, как теперь, когда здесь сам царское величество с главной своей армией». Мазепа возражал: «Опасно будет, не закончив одной войны с неприятелем, начинать другую внутреннюю». А Меншиков свое: «Их ли, врагов, опасаться и щадить? Какая от них польза царскому величеству? Ты сам верен царскому величеству. Но тебе надо доказательство этой верности показать и память о себе в вечные времена оставить, чтобы и впредь будущие государи знали и имя твое благословляли, что один был такой верный гетман Иван Степанович Мазепа, который такую пользу государству Российскому принес»[540].

Разговор этот прервал Петр, который собрался уходить. Мазепа проводил царя и вернулся к старшине, спрашивая, все ли они слышали, что светлейший князь говорил. И добавил: «Всегда мне эту песенку поют, и на Москве, и на любом другом месте. Не допусти им только, Боже, исполнить то, что думают». Орлик писал, что «эти слова поразили страхом слыхавших их».

Начался ропот среди полковников. Они собирались, совещались, негодовали на тяжелые и долгие походы, разорявшие казаков, в которые их отправляли по царскому указу. А за все потери и трудности не только нет к ним милости, но и наоборот — «ругают нас, и унижают, и бездельниками называют, и верную нашу службу и в полушку не ставят, а теперь и о погибели нашей промышляют»[541].

Жалобы на оскорбления и притеснения от российских офицеров сыпались со всех концов — из Гродно, Почепа. Мазепа был вынужден доносить Головину о жалобах, поступивших от старшины Черниговского и Киевского полков[542]. О тяготах и оскорблениях гетману писали не только из старых реестровых полков, но и из охочего, который возглавлял Марк Леонович[543].

Во время пребывания Петра в Киеве случился еще один инцидент, имевший большие последствия: царь осмотрел крепость и согласился с мнением Меншикова, что она очень плохо расположена. Было решено построить новую, на месте Печерского монастыря[544].