Александр Архангельский - У парадного подъезда

• Название: У парадного подъезда
• Автор: Александр Архангельский
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Публицистика
• Год: 1991
• ISBN: 5-265-02114-0

У «парадного подъезда» демократии критик Александр Архангельский размышляет о современной культуре, которую соизмеряет с мерой свободы. Читатель приглашается к раздумью о судьбах «тамиздата» (в поле его зрения оказывается каталог русского книжного магазина в Париже: Н. Бердяев, П. Флоренский, А. Солженицын); о поэтике политического текста; о журналах «Огонек» и «Наш современник»; о культурной жизни последних лет. Особое место занимает в книге вопрос о духовных опорах сегодняшней культуры, о ее отношении к религии, о незадействованных резервах ее развития.

---

72

Особенно если вспомнить строфу из «Петра Великого в Острогожске», обращенную к самодержцу: «Страшный в браня, мудрый в мире, /Превзошел ты всех владык,/ Ты не блещущей порфирой,/ Ты душой своей велик».

73

Бежит речка по песку /Во матушку во Москву,/ В разорену улицу, /К Аракчееву дворцу./ (…) /Тут и плавали-гуляли /Девяносто кораблей./ Во веянием корабле / По пятисот молодцов, / Гребцов-песенничков./ Сами песенки поют, / Разговоры говорят». — Цит. по кн.: «Русская историческая песня». М., 1987, с. 450.

74

О том, как осужденный невольник последними словами поносил монарха; тот не расслышал, спросил приближенных, — и: «Он о тебе к Творцу, любимец отвечал,/ Моленья воссылает/ И с сокрушением, с слезами умоляет, / Чтоб жизнь ему ты даровал! — / «Свободен он! Прощать для сердца утешенье». Один из завистливых чиновников тут же сообщает о действительном положении дел, но — «Нет нужды! На него я милость обращаю./ К добру меня влечет Любимец верный мой./ В жестокой правде нет отрады никакой./ И благотворну ложь я ей предпочитаю». Не забудем также более поздние стихи его гениального племянника: «Тьмы низких истин мне дороже / Нас возвышающий обман».

75

Гаспаров М. Л. Семантический ореол пушкинского четырехстопного хорея. — В кн.: «Пушкинские чтения в Тарту…» Таллинн, 1987, с. 53–55.

76

«Вестник Европы», 1807, ч. 33, № 9, с. 39–43, без подписи.

77

«Цветник», 1809, ч. 2, № 4, с. 82–84, подпись «Д-нъ».

78

«Русский вестник», 1808, т. 4, 11, с. 227, без подписи.

79

«Русский Вестник», 1813, № 3, с. 75—77

80

Украинский вестник на 1816 год», ч. 1. с. 76—77

81

«Демокрит», 1815, ч. I, с. 20

82

Воспоминания. Аполлинария Петровича Бутенева. «Русский архив», 1891, № 9, с. 5, 8.

83

Ср.: «До Пароса и до Лемна / Их проносятся струи» («Богине…») — «Мрамор дивный из Пароса / И кораллы на стенах» (Батюшков, «Счастливец. Подражание Касти»); о раскавыченной цитате из «Богини…» в батюшковском «Ложном страхе» сообщает любой комментарий; очевидную проекцию из нее находим в «Любви в челноке».

84

И пародийного повторения ее в эпиграмме (1830) на «Невский альманах»: «Вот перешел чрез мост Кокушкин, / Опершись […] на гранит, / Сам Александр Сергеич Пушкин / С мосье Онегиным стоит».

85

А также до самоочевидных параллелей в цитированных выше стихах Жуковского (ср. хотя бы муравьевское вдохновенное: «До Пароса и до Лемна…» с этим двустишием: «От Кавказа до Алтая, / От Амура до Днепра…»), Розена (финалы: «Въявь богиню благосклонну / Зрит восторженный пиит, / Что проводит ночь бессонну, / Опершися на гранит» — и: «И природы клик утешный / Иногда раздастся там, / Как в столице многогрешной / Рог пастуший по утрам»).

86

С. Н. К семейству N. N. (Сочинено в чужих краях). «Вестник Европы», 1819, ч. 106, № 14, с. 97–99.

87

См. образцовую работу А. Л. Осповата и Р. Д. Тименчика «Печальну повесть сохранить…» (М., 1987).

88

Опять — вольное или невольное (скорее последнее) вовлечение в магический круг канона отголосков рылеевской думы («Там, где волны Острогощи…»).

89

Впрочем, в том же 1853 году Вяземский совместит «контекст» с «каноном» в цикле «Поминки», но тому есть особые причины, о которых речь ниже.

90

См.: Осповат А. Л., Тименчик Р. Д. «Печальну повесть сохранить…», с. 109–111. О связи «Пира…» со «Всадником» ср.: Архангельский А. Стихотворная повесть А. С. Пушкина «Медный Всадник». М., 1990.

91

Интересно сравнить одну из последних строф у Бенедиктова: «Раз, заметив захолустье, / Лес, болотный уголок, / Глушь кругом, — при Невском устье / Заложил он уголок», — с одной из первых у Майкова.

92

Контекстное бытование мыслимо также, если «исходные», играющие роль всеобщего эквивалента духовности тексты имеют широкое хождение в народе, — но это касается лишь религиозных и обрядовых текстов, между тем как русскую культуру XIX века ни религиозной, ни устной не назовешь.

93

См.: Живов М. Поэзия Мицкевича в русских переводах и откликах русских писателей. — В кн.: Мицкевич А. Избранное. М., 1946, с. 34.

94

Опять избрано «географическое» построение стилевой формулы «от… до…», подобно Жуковскому, Муравьеву и другим поэтам, цитированным выше.

95

Опубликовано в статье И. Г. Ямпольского «Неизданные стихотворения и письма А. Н. Майкова о Пушкине» («Временник пушкинской комиссии. 1975». Л., 1979, с. 46–47).

96

Одновременно Мандельштам «аукается» с хореическими опытами Гумилева; вспомним «Капитанов»: «(…) Но смолкает зов дурмана, / Пьяных слов знакомый лёт./ Только рупор капитана / Их к отплытью призовет».

97

Одновременно Мандельштам «аукается» с хореическими опытами Гумилева; вспомним «Капитанов»: «(…) Но смолкает зов дурмана, / Пьяных слов знакомый лёт./ Только рупор капитана / Их к отплытью призовет».

98

И опять — как узнаваемо «рылеевское» начало в только что процитированном стихотворении Ахматовой: «Город чистых водометов, / Золотой Бахчисарай / (…) / Там, за пестрою оградой, / У задумчивой воды / (…)»; как явственны стилевые созвучия у Блока с этими пассажами Вяземского: «И все строже, все прилежней, / С обольщеньями в борьбе, / На таинственных скрижалях / (…)»; «Сходит все благим наитьем / В поздний сумрак на меня, / И событье за событьем / Льется памяти струя / (…)»!

99

Поэты послемандельштамовских поколений будут принимать это уже как данность. Поэма одного из лучших лириков младшей генерации 1980-х годов, Тимура Кибирова — «Послание к Л. С. Рубинштейну» — написана с «поправкой» на всю семантическую историю русского четырехстопного хорея, на весь его ассоциативный ряд, от стихов Державина до Мандельштама включительно. Но эта «поправка» несет в себе трагический смысл; она служит знаком невосполнимой ничем утраты. Чуть подробнее об этом будет сказано в послесловии к книге.

100

Скажем, в эмигрантской газете «Руль» 8 апреля 1928 года Ж. Нуаре так иронизировал над решением Президиума ВЦСПС в честь юбилея Горького присвоить его имя пекарням Москвы и Казани: «Огорошен обыватель./Хлещет, плещет гул молвы:/ — Горький Максимум писатель / Избран пекарем Москвы! / Да утихнет гул полемик! / Ах, ужель вам невдомек: / — То, что было академик,/ Стало нынче — хлебопек (…)»

101

Забавной параллелью к этим стихам выглядит попытка Игоря Иртеньева наложить топику «идеального» советского стихотворения о государственной мощи к кремлевскому приземлению Маттиаса Руста: «Ероплан летит германский — / Сто пудов сплошной брони (…) / Кружит адово страшило, / Ищет, где б ловчее сесть… / Клим Ефремыч Ворошилов, / Заступись за нашу честь! / (…) А и ты, Семен Буденный, / Поперек твою и вдоль! / Иль не бит был Первой Конной / Федеральный канцлер Коль?!»

102

Ларионов В. Последние юнкера. Frankfurt am Mein. «Посев», 1984, с. 226–227.

103

И как не опечалиться, что в соответствии со своей установкой Б. Сарнов включил в «парнасский» раздел двухтомника пародии лишь на поэтов XX века, сделав необъяснимое исключение для «Песни о Гайавате» и Некрасова. Тем самым замыслу нанесен сокрушительный удар.

104

Исключения всем известны: имя Пастернака названо; Мандельштам; вспомним также «Поэму без героя», эту трагическую оду убывающему литературному контексту…

105

Ср.: «И Брюсов обрушился на акмеизм, и Н. Гумилев в его статье превратился в г-на Гумилева, что на языке того времени означало нечто, стоящее вне литературы» (А. Ахматова. Автобиографическая проза. — «Литературное обозрение». 1989, № 5.)

106

Вообще ясно, что излюбленная советскими пародистами циклизация, все эти вложенные в уста множества поэтов, критиков, прозаиков вариации на тему «Вышел зайчик погулять» (Ю. Левитанский), «Белеет парус одинокий» (Вл. Бахнов), «Красная шапочка» (Вл. Новиков) восходят к композиционному приему «Парнаса дыбом». Однако «контекстная» подоплека в них чем дальше, тем менее ощутима и уж во всяком случае менее значима для реализации пародийного замысла. Главным оказывается чисто формальное свойство: известность «стержневого» текста, будь то лермонтовский шедевр или сказка Перро. Только такой, ставший общим местом текст и может претендовать на роль фона, которым оттеняют неповторимые стилевые особенности пародируемых авторов, делают их контрастными.