Лени Рифеншталь - Мемуары

• Название: Мемуары
• Автор: Лени Рифеншталь
• Издательство: Ладомир
• Жанр: Культурология
• Год: 2006
• ISBN: 5-86218-462-7

«Мемуары» Лени Рифеншталь (1902–2003), впервые переводимые на русский язык, воистину, сенсационный памятник эпохи, запечатлевший время глазами одной из талантливейших женщин XX века. Танцовщица и актриса, работавшая в начале жизненного пути с известнейшими западными актерами, она прославилась в дальнейшем как блистательный мастер документального кино, едва ли не главный классик этого жанра. Такие ее фильмы, как «Триумф воли» (1935) и «Олимпия» (1936–1938), навсегда останутся грандиозными памятниками «большого стиля» тоталитарной эпохи. Высоко ценимая Гитлером, Рифеншталь близко знала и его окружение. Геббельс, Геринг, Гиммлер и другие бонзы Третьего рейха описаны ею живо, с обилием бытовых и даже интимных подробностей.

В послевоенные годы Рифеншталь посвятила себя изучению жизни африканских племен и подводным съемкам океанической флоры и фауны. О своих экзотических увлечениях последних десятилетий она поведала во второй части книги.

---

Несравненно сложнее обстоят дела с цветным фильмом, ибо здесь требуется еще и четвертый дар. Одного лишь чувства цвета или таланта к живописи — как ошибочно полагают многие — тут недостаточно. Режиссер, считающий себя способным создать цветную художественную ленту, помимо всех уже названных талантов должен обладать еще и даром «кинематографического» владения цветом. Благодаря этому он может существенно усилить эмоциональное воздействие фильма, так как разные цвета вызывают разные чувства. Например, голубой — женский, романтический цвет, в отличие от него красный — жизнерадостный, выражающий страсть. Но необходимо также учитывать, что обилие красок или их пестрота могут разрушить воздействие образов. Цвет должен быть гармонично «вмонтированным» и дополнять в художественном взаимодействии другие элементы фильма. При этой новой комбинации изображения-движения, звука и цвета лента становится искусством.

Если бы к этому еще добавилось изобретение стереокино, то трудности создания игровых картин возросли бы до бесконечности. Эти пять элементов не смогли бы переносить друг друга. Они бы уничтожили фильм как художественное произведение. Возникла бы сверхреальность, далекая от искусства.

Почти два часа длился мой доклад, вознагражденный продолжительными аплодисментами. Счастливая от признания и симпатии, выказанной французами в мой адрес, я наконец-то снова смогла спокойно заснуть после треволнений последних недель.

Прежде чем покинуть Париж, я, сама того не ведая, стала участницей одного трагикомического эпизода. Мои друзья хотели показать мне французскую киностудию. Мы отправились в павильоны «Пате»,[302] где директор провел меня по разным залам. В последнем, самом большом из них, сооружалась какая-то интересная декорация. Когда мы подошли ближе, служащие прервали работу. Работники сцены, осветители и техники выстроились в два ряда и начали петь. Я предположила, что это в мою честь, и, обрадованная, стала чуть ли не с благоговением слушать, не имея ни малейшего представления о том, что это был «Интернационал». Лишь направившись к группе, чтобы выразить свою благодарность, я заметила, что мужчины сжали правую руку в кулак. Не успела я подать первому рабочему руку, как ко мне бросился директор и потащил меня прочь из павильона. Рабочие, не показывая никаких эмоций, продолжали стоять неподвижно. Они производили впечатление церковного хора, только что закончившего петь хорал. Лишь после того как директор извинился за этот инцидент, я начала мало-помалу понимать, что это было все что угодно, только не проявление симпатии ко мне.

До этого мне не доводилось ни слышать «Интернационала», ни видеть сжатого кулака как коммунистического символа. Сейчас это звучит невероятно, но и тогда, почти полстолетия тому назад, мое политическое неведение вряд ли можно извинить.

Скандальные вести из Голливуда

Почтальон принес мне бандероль из немецкого посольства в Вашингтоне — письмо и пачку газет. Когда я прочла то и другое, мне стало дурно. Мария Ерица оказалась права: Эрнст Егер вместе с режиссером Дюпоном начал издавать в Голливуде примитивную бульварную газетенку, которая печатала обо мне невероятные истории. В них утверждалось, что я не только являюсь любовницей Гитлера, но одновременно еще и подругой Геббельса и Геринга. Описывалось даже мое кружевное нижнее белье, которое я якобы предпочитала для интимных встреч с ними. Во все это вранье умело вплетались факты, соответствующие истине, настоящие фрагменты из моих писем, скопированных Егером, — непосвященным такая смесь грязной лжи и подлинных событий должна была казаться правдоподобной.

То, что я прочла, было не только отвратительным, но и политически опасным. Некоторые из моих не всегда лестных высказываний о Геббельсе Егер, как выяснилось, тайком записал, а затем ловко смешал со своими выдумками. Он красочно и весьма вольно изложил несколько скабрезных историй про Геббельса, о которых узнал в том числе и от моих сотрудников.

Я понимала, если статейки попадут в руки министра, случится невероятный скандал, и мне не останется ничего иного, как уехать из Германии и искать себе работу в другой стране. Тут не помог бы даже сам Гитлер.

Что же делать? В Министерстве пропаганды у меня не было друзей, которые могли бы помешать Геббельсу получить эти газетенки. Наоборот, многие с превеликим удовольствием постараются побыстрее положить их ему на стол. Возможно даже, Геббельс уже успел их прочитать. В письме из посольства говорилось, что газеты посланы также и в Министерство пропаганды. Казалось, катастрофа неизбежна.

Я забыла о спокойствии и каждое мгновение ждала вызова в министерство. Но тут пришло приглашение в Мюнхен на День немецкого искусства. Ехать или оставаться дома? Понимая, что встречу там Геббельса, я пребывала в нерешительности. Однако неизвестность настолько тяготила меня, что наилучшим выходом из положения казалась возможность прояснить ситуацию. Будь что будет.

Когда тем же вечером я нашла карточку со своим именем на празднично накрытом столе в Доме немецкого искусства, то не поверила собственным глазам — моим соседом оказался Геббельс. Что за дьявольщина! Уйти было нельзя, так как зал уже заполнился приглашенными. Только теперь я заметила, что напротив за столом разместились Адольф Гитлер и жена итальянского посла мадам Аттолико. Соседом справа был доктор Дитрих, глава имперского ведомства по делам прессы. Я чувствовала себя так, будто сижу в ожидании собственной казни.

Тут в зал вошел Геббельс, поздоровавшийся со мной холодно и надменно. По выражению его лица невозможно было определить, знает ли он уже о скандальных историях Егера.

Супруга итальянского посла, должно быть, сказала Гитлеру что-то приятное обо мне. Оба подняли свои бокалы и выпили за мое здоровье.

В это мгновение мне пришла в голову неожиданная идея. Я повернулась к Геббельсу и сказала:

— Мне нужно кое в чем покаяться перед вами.

Он недоверчиво посмотрел на меня.

— Помните, доктор, — продолжала я виноватым голосом, — вы предостерегали меня в отношении господина Егера, о котором я так пеклась и даже поручилась за него?

— И что же? — раздраженно прервал меня Геббельс.

По выражению его лица стало понятно, что о статейках Егера его еще не проинформировали. Я облегченно вздохнула.

— Произошло нечто очень неприятное — господин Егер опубликовал в Голливуде невероятно скандальные истории обо мне. Вы уже читали? — тихо спросила я и с волнением стала ждать его реакции.

Сделав пренебрежительное движение рукой, министр презрительно ответствовал:

— Я же вам сразу сказал, что не следует верить этому пачкуну.

Мне оставалось только кивнуть головой в знак согласия. После подобного замечания Геббельса становилось ясно, что он не станет уделять время чтению историй Егера.

Так я едва-едва избежала больших проблем; должно быть, в этот день меня берег ангел-хранитель.

«Пентесилея»

С этого времени у меня была только одна задача — кинокартина «Пентесилея». Для ее производства я после своего возвращения из США основала фирму «Лени Рифеншталь-фильм-ГмбХ». Компания «Олимпиаде-фильм» создавалась исключительно для производства лент о спортивных событиях, а моя фирма «Студио-фильм», переименованная в «Рейхспартайтагфильм», такой дорогостоящий проект, как «Пентесилея», реализовать бы все равно не смогла — коммерческий риск был слишком велик. Колоссальный международный успех фильмов об Олимпиаде сделал финансирование моей новой картины вполне осуществимым. Сообщение из Министерства пропаганды о том, что «Пентесилея» занесена в плановый перечень проектов под № 1087, стало для меня выстрелом стартового пистолета.

Я понимала, что создание подобной ленты связано с огромными трудностями. Нужно было правильно выбрать стиль фильма. Тема балансировала на грани между возвышенным и смешным. Либо картина станет выдающимся произведением, либо полным провалом.

Чтобы справиться с этой задачей, требовалось освободиться в первую очередь от организационных дел. К счастью, мои сотрудники за годы нашей совместной работы многому научились. Кроме того, мы с ними подружились и я могла им доверять. Это были мои доверенные лица — Вальди Траут и Вальтер Гросскопф.

Перед началом собственно подготовительных работ мне надлежало прежде всего потрудиться над своей речью — роль требовала от голоса многого. К тому же как королева амазонок я должна была стать прекрасной всадницей. Несмотря на увлечение спортом, у меня не возникало возможности — если не считать неудачной попытки в Калифорнии — научиться ездить верхом. Теперь я каждый день брала уроки верховой езды. Как и другие виды спорта, она давалась мне легко, и занятия доставляли большое удовольствие. Надо было уметь запрыгивать на лошадь и скакать без седла. Вскоре вместе с моей коллегой Бригиттой Хорней, опытной наездницей, жившей в Далеме неподалеку от меня, мы стали кататься по Груневальду.