Виктория Федорова - Дочь адмирала

• Название: Дочь адмирала
• Автор: Виктория Федорова
• Издательство: Русич
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1997
• ISBN: 5-88590-531-2

Книга Виктории Федоровой, написанная в соавторстве с Гэскелом Фрэнклом, напоминает голливудский сценарий фильма со счастливым концом: молодая русская актриса встречается с отцом-американцем, которого никогда в жизни не видела. Однако полная история жизни двух русских женщин — Зои и Вики Федоровых — куда сложнее.

История любви американского военного и русской актрисы, дорого заплатившей за мгновения счастья, в свое время облетела весь мир и вот наконец вернулась к российскому читателю.

Документальная повесть

---

С того дня Зоя спала, положив рядом письмо и рисунок Виктории. Иногда она уже перечитывала его, не плача. Придет день, дорогая моя девочка, и Бог даст, я еще осыплю тебя яблоками и конфетами.

Слухи поползли после того, как однажды взревели разом все заводские гудки, да так громко, что женщины услышали их даже в камерах. Умер Сталин! Поначалу в это невозможно было поверить. Умер Сталин? Да как такое может быть, ведь он не был обыкновенным, земным человеком? А что, если и вправду умер? На лицах, годами не знавших улыбки, затеплились едва уловимые признаки надежды.

Взобравшись на стол, Зося громогласно объявила:

— Внимание, дамы! Наступил великий час! Исторический час! Когда умирает человек, которого мы не любим, это повод для радости.

Зоя схватила ее за юбку:

— Слезь, Зося, и не кричи так громко. Хочешь загреметь в карцер?

Зося нетерпеливо стряхнула ее руку.

— Вы слышите, что она говорит, дамы? Это голос страха, а со страхом покончено. Скоро мы все будем свободны.

На следующее утро в камеру вошли две надзирательницы.

— Грушевская, — сказала одна из них, — ты отправляешься в карцер за нарушение спокойствия.

Другая провела рукой по столу.

— Кто сегодня дежурит по камере?

Зоя вышла вперед, на ее лице застыла горькая усмешка. У них же есть список, они прекрасно знают график дежурств на каждый день.

— Я.

— В камере грязно. Ты тоже идешь в карцер.

До возвращения из карцера Зоя отдала Лиде Руслановой письмо и рисунок Виктории на хранение. Она знала, за что ее наказали. Это не имело никакого отношения к порядку в камере, в которой было ничуть не чище и не грязнее, чем обычно. Все дело в выходке Зоей. По каким-то лишь им понятным соображениям Зою считали заводилой. Поскольку Зося всегда выступала с речами, а Русланова часто принималась качать права, Зое отвели роль возмутительницы спокойствия. С тех самых пор, как она устроила голодовку, ее постоянно подозревали в том, что она выступает зачинщицей всех беспорядков.

Через пять дней, когда ее освободили из карцера, Зое разрешили вернуться в камеру, но только для того, чтобы собрать свои вещи. Ее дружбе с Руслановой и Зосей пришел конец. Зоя обняла их обеих, взяла у Руслановой письмо и рисунок дочери и последовала за надзирательницей в новую камеру.

Там уже находились двенадцать пожилых женщин. Они стояли на коленях, склонившись в молитве. Выяснилось, что это монахини русской православной церкви. Тринадцатая, более молодая, сидела в стороне, читая книгу. Увидев Зою, она кивнула. На вопрос, что она читает, женщина протянула Зое книгу Сталина.

— Говорят, он умер, — сказала Зоя.

Женщина яростно затрясла головой:

— Этого не может быть. Никогда!

— Вы так слепо верите в него? Если вы так ему преданы, то почему вы здесь? — улыбнулась Зоя.

Женщина вызывающе вздернула подбородок:

— Я заслуживаю наказания. И все из-за мужа Он был врагом народа, и его расстреляли. Меня справедливо наказали за то, что я была замужем за таким человеком.

Двенадцать монахинь в миру всегда держались вместе. Когда они узнали, что их духовный отец работает на НКВД донося обо всем, что у них происходит и говорится, женщины ушли от него, обосновавшись отдельно. Местные власти усмотрели в этом преступное деяние, и их арестовали.

В конце концов весть о смерти Сталина подтвердилась Пошел слух что он покончил жизнь самоубийством. Заключенные, более искушенные в политике, считали самоубийство маловероятным, но если такова была официальная версия, то оно и к лучшему. Крепла надежда, что всех узников его режима ждет освобождение.

Вскоре в их камеру перевели Зосю. Они обнялись, и Зоя спросила про Русланову.

— Наверно, ее уже освободили, — ответила Зося. — Во всяком случае, ей велели собрать вещи. Надзирательница, которая сказала об этом, была предельно вежлива. А потом Русланову увели Я слышала, что ее муж, генерал, снова в чести, а это уже кое-что да значит.

Зоя рассмеялась.

— Зося, дорогая, откуда у тебя все эти новости?

Тощая, кожа да кости, Зося изобразила соблазнительную позу.

— У меня свои каналы, Зоя. И не надо о них спрашивать.

— А что будет со всеми остальными? — спросила Зоя.

— Говорят, по тюрьме ходят какие-то начальники. Сегодня они в мужской зоне. Составляют какие-то списки. Освобождать будут в алфавитном порядке.

— Ну надо же, а я — Федорова, в самом конце алфавита, — тяжело вздохнула Зоя.

— Не вешай нос! — воскликнула Зося. — Конец алфавита ближе, чем двадцать пять лет.

ВИКТОРИЯ

Наверно, только русскому человеку дано понять, как формировался мой детский мир. Всеми презираемая, постоянно слышавшая отовсюду в свой адрес слова «враг народа», я при этом была настроена безмерно патриотически. Каждый день в школе, когда мы заводили песню, начинавшуюся словами: «Наш прадедушка, наш Сталин...», мой голос звучал громче всех. Я искренне верила, что он хороший, мудрый и добрый. Я искренне верила, что он мой прадедушка, и любила его.

Когда я услышала, что он умер, я заплакала. Умер мой прадедушка. Я не поняла, почему мама, вернувшись с работы, улыбалась.

— Сталин умер, — сказала она, словно сообщая добрую весть.

Я была в ярости.

— Как ты можешь улыбаться? Ты хочешь, чтобы мы все умерли?

Для меня смерть Сталина была равнозначна смерти Бога.

Мама бросила на меня печальный взгляд.

— Станешь немного старше, тогда поговорим. Надеюсь, ты все поймешь.

Она раздала нам черные повязки с красными полосками, которые ей выдали на работе.

— Их следует носить на левой руке, — объяснила она. — Мы будем носить их только на улице, не дома.

Какая она бессердечная, решила я и не снимала повязки ни в школе, ни дома. Я и сейчас не понимаю, почему так поступала и почему все это так много значило для меня. А может, мне просто нравились красные полоски, красиво смотревшиеся на темном платье? И все же более вероятно другое объяснение: мысли о дедушке Сталине каким-то странным образом увязывались, видимо, с мыслями об отце. Я не понимала тогда, как страстно хотела иметь отца, такого же, как у других детей в школе. Собственно, мне хотелось любыми путями стать ровней другим, более счастливым детям, и первое, что могло в этом помочь, — это отец. Будь у меня отец, он никому не позволил бы обижать меня. Он бы не так уставал, как мама, у него хватило бы сил любить меня.

Потребность в отце становилась со временем все более настоятельной — и в детстве, и в зрелые годы, став причиной многих ужасных ошибок.

Смерть Сталина и последовавшая за этим смерть Берии, имя которого было для меня пустым звуком, но смерть которого очень обрадовала маму, заметно изменили наш образ жизни. Мама стала куда более веселой и только и говорила о том дне, когда все мы вернемся в Москву. Меня лично коснулись лишь изменения в школьной системе. Неожиданно ввели совместное обучение мальчиков и девочек. Во втором классе мы уже учились вместе. Вот и все, других перемен не было. Новая учительница с первого дня возненавидела меня, при всем классе обозвав врагом народа. Ребята вытаращились на меня, словно у меня на лбу вдруг выросли рога.

После уроков я подошла к учительнице:

— Зачем вы это сказали? Теперь со мной никто не будет водиться.

Она была молодая, некрасивая, в углах рта залегли глубокие морщины.

— Затем, что это правда. И мой долг — защитить своих учеников.

На меня накатила волна ненависти:

— Вы такая уродина — вам бы только метлу, вы бы улетели на ней на небо.

Она наотмашь ударила меня по лицу. Всю дорогу домой я проплакала.

И все же до меня не доходила одна простая истина: если со мной обращаются как с врагом моего же народа, то причиной тому только воля правительства. Напротив, я приписывала свои несчастья только злым людям, встретившимся мне в жизни, например вот этой учительнице. А мне хотелось лишь одного: быть как все.

В восемь лет советские дети становились пионерами. Это была коммунистическая организация, в которую принимали, как правило, в индивидуальном порядке. Но наш класс приняли автоматически, весь целиком, и всем ребятам выдали красные галстуки. Всем, кроме меня. Когда я спросила, почему мне не дали красного галстука, учительница ответила:

— Для этого мне необходимо знать имя твоего отца, твое отчество. Без этого нельзя.

— Отчество? Что это такое?

Выслушав ее объяснение, я сказала:

— Моя мама и мой папа развелись. Ее зовут Александра Алексеевна, потому и мое отчество Алексеевна.

Учительница расхохоталась.

— Что за чушь! Кто твой отец?

Она как-то странно смотрела на меня, но я никак не могла взять в толк, на что она намекает. Тогда она сказала:

— Принеси свидетельство о рождении. Посмотрим, можно или нельзя принять тебя в пионеры.