Владимир Мартов - Карл Великий

• Название: Карл Великий
• Автор: Владимир Мартов
• Издательство: Армада
• Жанр: История
• Год: 1998
• ISBN: 5-7632-0767-Х

Два произведения о великом властителе Европы Карле Великом, составившие эту книгу, посвящены двум разным периодам жизни этого неординарного государя.

В. Мартов воссоздает образ юного Карла и рассказывает о начале его пути к вершинам власти.

Роман А. Сегеня охватывает длительный период жизни короля и императора и повествует о великом строителе государства, человеке, много сделавшем для становления современной Европы.

---

– Ваше величество, я должен предуведомить, что мне удалось доподлинно разузнать все, что касается ахенского переворота. Я нашел не только свидетелей, но и исполнителей кражи зуба Ифы. Все они показывают на вас точно так же, как это делал сам Пипин. Мне жаль вас, и потому я заранее оповещаю вас о том, что известное мне в ближайшие часы станет известно королю.

В тот же день Фастрада приняла яд и мгновенно скончалась.

Узнав об этом, Алкуин сокрушался:

– Видит Бог, я этого не хотел.

Король приказал ему оставить в тайне все, что касалось участия Фастрады в заговоре. Он горевал по королеве, вспоминая свои счастливые дни с нею; но – недолго.

Глава двенадцатая Слонов едят

Эти времена, столь несчастные для Карла, были ужасными и для его слона, который и впрямь – Алкуин был прав – все еще проживал в далеком от франкских владений городе Багдаде на берегах реки Тигр, в прекраснейшем саду Бустан аль-Хульд. Фихл Абьяд, достигший сорокалетнего возраста, настолько хорошо изучил двуногих, что почти понимал, о чем они между собой разговаривают. Конечно, он не мог не обратить внимания на то, насколько хуже к нему стали относиться и придворные, и сам халиф, который после того случая еще несколько раз ударял слона ногой по хоботу. Но по-настоящему тошно ему сделалось однажды, когда из тревожного разговора между его любимым Аббасом и другим слоноводом, по имени Карим, Фихл Абьяд вдруг четко понял, что халиф и его люди едят слонов.

Впервые это диковинное блюдо было подано на пиру Харуна ар-Рашида летом 196 года хиджры, или 794 года от Рождества Христова, как раз тогда, когда во Франкфурте отравилась королева Фастрада. Ошарашенные гости не верили своим глазам, когда в главный зал дворца Отражений внесли невероятных размеров серебряное блюдище, на котором возлежал запеченный слон. Не бык, не сазан, не конь – слон! Половинки вареных яиц, прилепленные к его подрумянившейся корочке, подобно нитям жемчуга, сбегали лучами по его лбу, вдоль хобота, по спине, на которой был устроен небольшой паланкин, и в том паланкине ехали отдельно приготовленные сердце и язык. Само блюдо, достаточно глубокое, было залито желтоватым желе, и испеченный исполин, лежа на брюхе, передние ноги вперед, задние назад, как бы купался в этом желе, опустив в него и свой хобот.

Нетерпение охватило собравшихся на пир надимов Харуна ар-Рашида (а их, имеющих постоянный титул сотрапезника халифа, было к тому времени уже человек пятнадцать) и всех гостей пиршества. Жадный рев огласил стены дворца Отражений, будто здесь собрались голодные люди, которым вынесли ведро похлебки. Кравчие принялись разделывать запеченную тушу, а самому халифу уже несли обжаренный кончик хобота.

– Так ты уверяешь, что это самое вкусное? – спросил халиф у сидящего рядом Ицхака ан-Надима.

– Да, хобот очень вкусен, особенно его нежный кончик, – отвечал знаток бирманской кухни. – После этого отведайте непременно язык. Он гораздо вкуснее говяжьего. Сердце же несколько сладковато, чему виной излишняя слоновья доброта.

– А все остальное?

– Мясо ног немного студенистое и по вкусу почти не отличается от говядины. Хороша также печенка. Нижняя губа подобна кончику хобота. А вот мясо со спины и с боков – не прожуешь. Только с голодухи. Ну, ешьте, ваше величество! Лучше один раз покушать, чем сто раз послушать.

Через несколько дней после смерти Фастрады король франков Карл впервые в жизни сделался дедом – у Хруотруды родился сын, названный Ромуальдом. Бурной радости сей незаконнорожденный младенец, разумеется, принести не мог, но и отдавать его на воспитание куда-нибудь с глаз долой Карл воспретил, сказав, что ему дорого любое потомство – внутрибрачное или побочное. Правда, долго тетешкаться с внуком ему не пришлось. В конце аранманота, как отныне назывался август, войска франков двинулись наконец-то на север наказывать неразумных саксов. Четырьмя потоками двигались они, пышущие гневом. Каролинг вел свою армию через Колонию Агриппину, к берегам Эмса и далее – на Детмольде. Людовик и Карломан-Пипин двумя кинжалами вспарывали Саксонии брюхо, освобождая Эресбург, Падерборн, Герштель, Брунисберг. Карл через Тюрингию двигался на Магдебург и затем – резко на запад, к берегам Везера. В два месяца без особых кровопролитий и битв все было решено в пользу франков. Почти не оказывая сопротивления, саксы сдавались, целовали крест, присягали на Библии, давали столько заложников, сколько нужно, а все мятежные вожди устремились туда, где некогда искали убежища Видукинд и его сторонники – в Данию. Сам Видукинд под именем Арнульфа возглавлял отряд, входящий в состав армии Каролинга.

Казнив более тысячи пленных, обвиненных в руководстве мятежом, к Рождеству Христову торжествующий победу король приехал в город, где на могиле Химильтруды лежали красные и желтые осенние листья. Он вез Химильтруде свою очередную победу и украсил надгробие изображением летящего ангела, отлитого из саксонской бронзы. Большего он ничего не мог дать ей, и она способна была отблагодарить его лишь светлой печалью, пронизанной лучами холодного осеннего воздуха, льющегося с севера на юг.

Но даже находясь в Ахене, близ усыпальницы Химильтруды, Карл не мог не видеть продолжающейся жизни и, глядя на юную дочь Ангильберта, чувствовал, как наливается свежестью, желанием, мечтою. Накануне Рождества выпало много снега и летящий ангел из саксонской бронзы превратился в снеговика, а когда начались праздничные увеселения, король забыл дорогу на погост, пустившись во все тяжкие ухлестывать за Гильдеминой, ведь в имени этой девушки жили звуки имени Химильтруды. Поначалу Карлу было совестно перед Ангильбертом, но старинный друг сам развязал королю руки. Однажды Хруотруда, увлеченная своим сынком и потому временно забывшая о любовных похождениях, сообщила отцу о том, что Берта влюбилась в Ангильберта, и тот отвечает ей взаимностью. Берте, второй по возрасту дочери Карла, в тот год исполнялось семнадцать, и в своем увлечении мужчинами она не уступала старшей сестре. Еще в прошлом году она сама забиралась в постель к Мегинфриду, брошенному Хруотрудою, да Мегинфрид прогнал ее, отчихвостив. Потом она некоторое время сохла по Дикуилу, и вот теперь – Ангильберт. Вызвав к себе своего старого друга и ровесника, Карл спросил его:

– Ангильберт, дружочек, это правда, что ты и Берта?..

– Правда, ваше величество, – честно признался поэт. – Мы любим друг друга.

– И что – уже?

– Уже.

– Ну так тем лучше! – рассмеялся Карл. – В таком случае мне ничто не помешает теперь соблазнить твою Гильдемину. Давно я кошусь на нее.

– Это всем известно, государь, – улыбнулся Ангильберт.

– Ну и прекрасно! И хорошо, что ты оказался шустрее меня.

– Быть может, я нарочно… – сказал Ангильберт, потупился и тотчас предложил королю послушать свое новое стихотворение, начинавшееся со строки: «В городе Ахене, похожем на каплю святой воды…» Эта строка ужасно пришлась по нраву Карлу, и он подарил Ангильберту золотой флакончик, в котором можно было хранить и святую воду.

После этой беседы Гильдемина не долго оставалась неприступной, и Карл от души насладился ею, успев сделать ее своей любовницей до того, как наступил Великий пост. Ну а во время поста он целиком и полностью посвятил себя молитвам и заботам об укреплении христианской веры в пределах своего государства. Он ездил по приходам и тщательно проверял, как обстоят дела. Он остался страшно недоволен тем, как читаются проповеди, и многих священников лишил приходов. Состояние хоров несколько утешало его, но ненамного и далеко не везде.

Гильдемина сильно переживала из-за того, что Карл так по-настоящему соблюдает пост и не делит с ней ложе. Уж ее-то отец вел себя в отношениях с принцессой Бертой куда раскрепощеннее. Однажды Карл сказал Ангильберту:

– Человеку свойственно грешить. В иных случаях, мне кажется, согрешить бывает простительно и позволительно. Но нельзя укореняться в грехах. А уж посты назначены нам, дабы очищаться от греховной тяжести. Ты ведешь себя не как христианин.

Однако едва наступила Пасха, Карл так бешено отдался чувственным удовольствиям, что, кроме Гильдемины, завел себе еще несколько наложниц, и теперь уже ему пришлось выслушивать Ангильберта:

– Ваше величество, грешить, конечно, бывает простительно и полезно, но только не в такой саксонской манере, как это делаете вы. И неужто надобно было так набожно поститься, чтобы сразу после причастия в Светлое Христово Воскресение броситься сломя голову в пропасть разврата? Вы уподобились королю Оффе, о котором рассказывают, будто однажды он долго намывался в бане, но там же и напился, а выйдя наружу, тотчас рухнул в наигрязнейшую лужищу.

– Помнится, за сына Оффы я в свое время чуть было не отдал малышку Берту, когда ей было еще лет одиннадцать, – смущенно пробормотал в ответ на упреки друга Карл. – А то бы тебе сейчас не видать моей дочери. Оффа! Да он свинья, каких мало, а ты, бессовестный, сравниваешь меня с ним! Как не стыдно!