Мишель Ловрик - Книга из человеческой кожи [HL]

• Название: Книга из человеческой кожи [HL]
• Автор: Мишель Ловрик
• Издательство: Книжный клуб Клуб семейного досуга
• Жанр: Триллер
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-9910-1656-8, 978-966-14-1391-6, 978-1-408-80588-6

Кожа, на которой написана человеческая жизнь!

Марчелла с рождения обречена на страдания. Ее одержимый жаждой богатства брат Мингуилло не остановится ни перед чем, чтобы стать единственным наследником. Он преследует девушку и однажды решает… подстрелить ее. Молодой врач Санто, будучи не в силах отвести глаз от ее излучающей чистоту кожи, влюбляется в Марчеллу. Одного его нежного взгляда в ее сторону было для Мингуилло достаточно, чтобы упрятать сестру в отдаленный монастырь, а самому полностью отдаться своей чудовищной страсти — коллекционированию книг из человеческой кожи…

До меня дошли слухи о книге, переплетенной в человеческую кожу, которая уцелела во время кораблекрушения в Арике. Говорили, что она сделана из кожи Тупака Амару II, последнего вождя повстанцев-инков. Его казнили и четвертовали лет двадцать пять тому назад…

---

Она нахально и оскорбительно подмигнула мне.

— Пожалуй, я бы сделала свой выбор в пользу второго предположения. Лицо говорит само за себя. А одежда прямо-таки криком кричит.

Кожа у меня натянулась, а нога начала выбивать дробь по полу. Никто и никогда не разговаривал со мной таким тоном, во всяком случае после смерти отца. Эта женщина была другом Пьеро Зена. Мог ли Пьераччио рассказать ей обо мне что-либо нелицеприятное? И если мог, являет ли эта женщина собой образец благоразумия и осмотрительности? Разве не к ее словам внимательно прислушиваются капризные и тщеславные вельможи, приходя к ней за своими портретами и требуя — и получая — развлечение в виде художественных сплетен, призванных скрасить долгие часы в неподвижности?

Пока я сидел с открытым ртом, она бесцеремонно перешла к цели своего визита.

— А теперь будьте любезны забрать Марчеллу из этого сумасшедшего дома! Для чего вам это понадобилось, глупый вы мальчишка? Или вы и впрямь позавидовали той жалкой сумме, что нужна ей для скромного существования в нашем мире?

С языка у меня уже был готов сорваться ответ, но рот мой лишь открылся и закрылся, как у рыбы, вытащенной на сушу. Сесилия Корнаро тут же воспользовалась этим.

— Принимайтесь за дело немедленно, и Сан-Серволо вернет вам выплаченные деньги, не взяв слишком большую мзду за свои услуги.

А потом она одарила меня ослепительной улыбкой, словно сочтя вопрос решенным:

— Нет, серьезно, напишите письмо прямо сейчас, а я исправлю ваши ошибки — и мы вытащим ее оттуда, прежде чем хирурги выпотрошат ее, как рыбу, или заморозят в ледяной ванне. Вы ведь умеете писать, верно? С этими паршивыми овцами в старых семействах никогда и ни в чем нельзя быть уверенным. Хотите, я сама напишу письмо за вас? Ну же, приступайте. Сами же будете лучше спать со спокойной совестью сегодня ночью.

Этот ходячий скелет с лицом женщины учил меня жить и говорил мне, как я должен поступать! Стоя надо мной в позе нетерпеливой гувернантки. Да кто она такая, чтобы вообще разговаривать со мной? Персона, которую в обществе терпели только из-за ее семьи и иллюзорного умения владеть кистью. Скальпы десятков любовников свисали у нее с пояса. Женатые, холостые, благородные, простолюдины. Она не брезговала никем. Говорят, за одну ночь она заманивала к себе в мансарду до полудюжины представителей сильного пола. А теперь она посмела явиться сюда с разговорами о моем состоянии и о том что я должен вернуть сестру с Сан-Серволо!

Художница же недовольным тоном продолжала:

— Если Марчелла пробудет там слишком долго, то станет похожей на одну из них, по крайней мере в глазах света.

И вот тут я широко улыбнулся.

— Знаю, — парировал я. — Это просто замечательно.

Впервые за все время Сесилия Корнаро умолкла. Вы бы видели, как быстро кровь отхлынула у нее от лица. Вы бы видели, как сжались в кулачки ее тонкие пальцы — да-да, особенно это! Она прошептала:

— Марчелла, почему ты мне ничего не рассказывала о своем брате? Неужели я была…

Я распорядился вышвырнуть ее вон без особых церемоний. Слугам я заявил, что отныне вход в Палаццо Эспаньол безнравственной художнице Сесилии Корнаро строго-настрого воспрещен. Потом я призвал к себе парочку парней из Арсенала, которым пришлось потуже подтянуть пояса из-за нерегулярных заработков. Стоило это совсем немного.

Она ни разу не упрекнула меня за то, что они сделали. Она узнала кое-что о том, как именно следует обращаться к Мингуилло Фазану.

Джанни дель Бокколе

Вся Венеция только об этом и говорила, о страшном пожаре в студии Сесилии Корнаро и о том, что она обожгла себе руку. Я сам отправился на другой берег канала, к ней в студию, чтобы попросить прощения, потому что именно я навлек на нее эти несчастья.

Во дворе еще попахивало гарью, а с потолочных балок время от времени слетали черные хлопья сажи. Океаны лиц, вспомнил я, продолжающих невидимыми жить здесь. Говорили, что вандалы уничтожили сотню портретов, никак не меньше.

Наверху, на дверях в ее студию была пришпилена записка со словами: «Уехала рисовать за границу. Кот останется голодным. Покормите животное».

В том не было нужды. На полу под дверью лежала кучка куриных косточек, компанию которым составили рыбьи головы и бараньи отбивные, а также блюдечко с монетами, которые оставил кто-то, у кого не было времени зайти в лавку. Значит, к Сесилии Корнаро уже заходило много людей, как она наверняка и рассчитывала: котяра, толстый и довольный, лежал и сладко облизывался на пороге. Я уж хотел было пройти мимо, но хитрюга вытянул лапу, загораживая мне дорогу. Я уронил монетку, которую он ловко отправил в блюдечко, и кивнул.

Тогда только и разговоров было о том, что Сесилия Корнаро покинула Венецию навсегда, потому что ни сама она, ни ее картины больше не чувствовали здесь себя в безопасности. Стыд и позор для нашего города — выгнать такую гениальную женщину! Пропадет столько венецианских лиц, потому что Сесилия Корнаро их не нарисует. А что будет со всеми благородными семействами, которые останутся без своих портретов? Как они отыщут богатых чужестранцев, чтобы выдать за них замуж своих дочерей, если не смогут отправить их лица для заключения сделки?

Ублюдка братца Марчеллы проклинали от мансард до подвалов, когда благородные господа узнавали, что некому нарисовать портреты их жен.

Но я видел на его лице самодовольную улыбку, когда он слышал эти проклятия, пес дьявола.

Мингуилло Фазан

Братья Fatebenefratelli засыпали меня раздражающими отчетами о состоянии здоровья Марчеллы. Они совершенно неправильно поняли свою роль. Святые добродетельные братья уверовали в то, что могут вылечить мою сестру, чем оказали мне медвежью услугу. Падре Порталупи с энтузиазмом предвкушал, как быстро она сможет вернуться к своей семье. Настроение у меня окончательно испортилось, когда я запоздало сообразил, что, скорее всего, итог их лечения будет именно таким.

И будь проклят ее мочевой пузырь, но разве и он не начал вести себя пристойно на острове? Отмеченный особой добродетелью брат Порталупи хвастался фармацевтическими антидиуретическими препаратами и диетой, исключавшей такие продукты, как арбуз и спаржа. Марчеллу лечили теплыми ваннами вместо двенадцатичасовых ледяных, которые я предвкушал с таким удовольствием.

Затем падре Порталупи, наивно полагая, что этим доставит мне удовольствие, написал, что добился впечатляющих результатов в лечении ее изувеченной конечности с помощью «Гербария» Апулея Платона.[101]

Кроме того, зеленый лиственный мир острова, как оказалось, вполне подходил Марчелле. Теперь я с горечью вспоминал о том, что она всегда любила сады и растительность, до тех пор, во всяком случае, пока я раз и навсегда не положил конец ее лирическим прогулкам по окрестностям, когда ей было девять лет от роду.

А вскоре падре Порталупи принялся докучать мне просьбами выделить ей небольшое содержание, дабы Марчелла могла покупать книги для чтения и бумагу для письма и рисования. Я решительно отказал в деньгах. Падре Порталупи написал в ответ, что он решил открыть библиотеку для моей сестры, под надлежащим присмотром, разумеется, дабы она могла читать труды по истории, естествознанию, языкам и прочим образовательным предметам.

«В бумаге, — заявлял он, — наши пациенты никогда не имеют отказа, равно как и в воде и воздухе».

Его осторожно брошенный мне вызов и явственно читающийся между строк упрек в мелочности наполнили мой рот привкусом желчи. Поначалу я хотел написать и настоять на применении пиявок, но потом не рискнул вызывать противостояние на этой стадии. Получение печатей и заверение документов о заключении Марчеллы в сумасшедший дом затянулось на неопределенное время, а это означало, что мне придется полагаться на свои неофициальные договоренности с братьями о том, что она останется на Сан-Серволо.

Одно за другим я получал уведомления о том, что она делает грандиозные успехи в исцелении.

«Как интересно: ее брови вновь отросли, обретя безупречную симметрию. Она более не пугается, когда дверь в ее комнату отворяется, и спокойно улыбается каждой сиделке. Она овладела несколькими гимнастическими упражнениями и становится крепче день ото дня. Она без всяких возражений следует нашему распорядку. Ее менструальный цикл остается регулярным. Лекарства она принимает, не протестуя».

Я возражал: «Но она призналась в своих грехах и прошла курс нравственного лечения?»

«Ваша сестра, — ответил падре Порталупи, — не разговаривает, как вам известно. Тем не менее своим безукоризненным поведением дает нам понять, что нравственно исцелилась. Меня даже беспокоит тот факт, что она стала чересчур покорной…» Я в ярости расхаживал по своему кабинету. Нравственно исцелилась? И этого достаточно, чтобы отправить ее домой? Марчелла умело разыграла свою карту с молчанием.