Людмила Алексеева - Поколение оттепели

• Название: Поколение оттепели
• Автор: Людмила Алексеева
• Издательство: И.В. Захаров
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-8159-0603-4

Людмила Михайловна Алексеева (р. 1927) — историк, редактор. Участвовала в правозащитных выступлениях, начиная с первых протестов против ареста и осуждения в 1966 году писателей А. Синявского и Ю. Даниэля. Она стала одним из инициаторов оказания материальной помощи политическим заключенным и их семьям. В 1968–1972 гг. была первой машинисткой правозащитного бюллетеня «Хроника текущих событий». В феврале 1977 г. эмигрировала в США. Вернулась в Россию в 1993 году. В мае 1996 года избрана председателем Московской Хельсинкской Группы. С ноября 1998 года по ноябрь 2004 года — Президент Международной Хельсинкской Федерации по правам человека.

В этой книге Людмила Алексеева рассказывает о своей жизни, полной неожиданных поворотов, о времени, в котором ей и ее друзьям-правозащитникам довелось жить и сделать свой выбор. Андрей Сахаров, Натан Щаранский, Лариса Богораз, Александр Солженицын… Вот неполный список тех, с кем предстоит встретиться читателям в «Поколении оттепели».

---

Нужно было собрать и систематизировать сведения о независимых общественных движениях правозащитного характера — гражданских, национальных (украинское, литовское, эстонское, латвийское, армянское, грузинское, русское; движения за возвращение на родину крымских татар и турок-месхетинцев; еврейское движение за выезд в Израиль и движение советских немцев за выезд в ФРГ) и религиозных (борьба за права верующих — православных, католиков, евангельских христиан-баптистов, пятидесятников, верных и свободных адвентистов Седьмого дня).

Я охотно взялась за эту работу, тем более что она соответствовала тому, что я предполагала делать как представитель Московской Хельсинкской группы. Мне предстояло просмотреть документы МХГ, старые выпуски «Хроники» и другие материалы самиздата, в том числе опубликованные за рубежом. Затем добавить ту информацию, которая была мне известна благодаря участию в правозащитном движении. Я также надеялась использовать труды западных советологов. Все обдумав, я решила, что выполнение проекта займет не больше года.

Я начала исследование с Украины, но, просмотрев имеющиеся источники, поняла, как мало я знаю. «Хроника» освещала положение дел на Украине нерегулярно, да и не с самого зарождения национального движения. В имеющихся материалах оказалось столько пробелов, что невозможно было представить полную картину. Нужно было читать и читать, рыться в архивах и изучать все, что удастся найти. И так было со всеми остальными движениями — никаких обзоров о проявлениях недовольства в советской империи не существовало. Отдельные попытки описать эти общественные движения были далеки от подробного и систематизированного исторического исследования. В то же время в архивах скопились горы первоисточников. Они хранились в собраниях «Радио Свобода» в Нью-Йорке и Мюнхене, в основанном Валерием Чалидзе русскоязычном издательстве «Хроника-пресс», в Госдепартаменте и в Комиссии по безопасности и сотрудничеству в Европе, учрежденной Конгрессом США по инициативе Миллисент Фенвик.

В течение трех лет изо дня в день я изучала эти материалы. Собранного оказалось так много, что, сделав краткий справочник для Госдепа, я решила написать полноценную книгу. На это ушло еще два года. В 1984 году «Хроника-пресс» выпустила «Историю инакомыслия в СССР, новейший период». Через год эта книга вышла на английском языке: «Soviet Dissent: Contemporary Movements for National, Religious, and Human Rights».

* * *

Никогда не думала, что мне доведется работать над исследованием советского правозащитного движения как историку. В Москве я была занята текущей работой, у меня не оставалось времени разбирать поступающую информацию, раскладывать материалы по папкам и заносить на карточки. Да и невозможно было это делать, ведь при первом же обыске и папки, и карточки были бы конфискованы. Но теперь все сошлось одно к одному. Я находилась вдали от недремлющего ока КГБ, сокровища нашего самиздата были у меня под рукой. Я могла позволить себе не думать о заработке — Коля за несколько месяцев активизировал свой английский и нашел работу преподавателя математики. Судьба уберегла меня от тюрьмы. И мы оба осознали, что я должна написать эту книгу. Мой долг перед теми, кто остался в лагерях и тюрьмах, — рассказать об их жертве и о том, как они к этому пришли. Писала я прежде всего для соотечественников, еще больше — для друзей. И была счастлива узнать, что до них дошла моя книга. Окольными путями я получила весточку от Лары:

«…Годы идут — у кого болезни, у кого старики старятся, у кого дети разводятся… Кто в Казахстане, кто в Магадане, кто на Охотском море, а кто и вовсе в Пермском периоде… (В смысле — в пермских лагерях для политзаключенных. — Л. А.)

Я не жалуюсь тебе, Людочка, а пытаюсь объяснить ситуацию. Если анализировать отстраненно: у нас не было ни организации, ни организованности, что, на мой взгляд, было и правильно, и хорошо. В этом было обаяние (или обаятельность?) нашего Сопротивления, его личностный характер. Даже анонимная „Хроника“ имела отпечаток индивидуальностей… Но вот неизбежный результат — довольно внезапный конец Сопротивления как общественного явления (внутри себя-то каждый его участник остался тем же, даже и те, кто формально выбросили белый флаг…) У нас не было второго эшелона, третьего и так далее. И не могло быть: суть такая, что каждый сразу оказывался в первом. Как ты, как историк, думаешь, след какой-то остался (останется) от Сопротивления — в людях? в русском обществе? для страны? И, тебе это у вас легче понять, — для мира? Мне кажется, мог бы остаться, но, возможно, это зависит от нас самих, от какого-то нашего последнего слова».

* * *

В ноябре 1985 года, через девять месяцев после вступления в должность генерального секретаря ЦК КПСС, Михаил Горбачев стал произносить речи, которые явно нарушали партийные каноны и не вписывались в традиции советской риторики. В этих речах не было ни слова о «неоспоримых преимуществах и победоносном шествии социализма», о «неотъемлемых внутренних противоречиях капитализма, которые неизбежно ведут к его гибели». Горбачев говорил о нашей маленькой планете, для выживания которой необходимо мирное сосуществование и сотрудничество, а не конфронтация. Или выживание, или взаимное уничтожение — вот реальная альтернатива ядерного века. В новой войне не может быть победителя. В современных условиях речь должна идти не о противоречиях между разными социальными системами, а о совместных усилиях по обеспечению безопасности ради сохранения цивилизации и самой жизни.

Вскоре после первого не обремененного идеологическими штампами заявления Горбачева о мирном диалоге и контроле над вооружениями в прессе замелькало определение озвученной концепции как «нового мышления». В действительности это «новое мышление» было не чем иным, как адаптацией идей Андрея Дмитриевича Сахарова. Правда, не всех. О демократизации как важнейшем условии преобразования советского общества в речах Михаила Сергеевича не упоминалось.

Тем временем для автора «оптимистической футурологии» наступал седьмой год пребывания под домашним арестом в закрытом городе Горьком.

* * *

В интервью французской газете «Юманите», опубликованном 8 февраля 1986 года, Горбачев, среди прочего, заявил: «Теперь насчет политзаключенных. У нас их нет. Как нет и преследования граждан за их убеждения. За убеждения у нас не судят».

19 февраля Сахаров направил Горбачеву письмо, в котором доказывал, что применение судами статей 70, 1901, а также «религиозных» статей 142 и 227 Уголовного кодекса РСФСР является преследованием за убеждения. Называя имена некоторых узников совести из числа многих, известных ему лично, и ручаясь за их высокие нравственные и гражданские достоинства, Сахаров просил главу Советского государства способствовать их освобождению.

«…Узников совести в обществе, стремящемся к справедливости, не должно быть вовсе!.. Так освободите их, снимите этот больной вопрос… Это в огромной степени способствовало бы авторитету нашего государства… открытости общества, международному доверию и — тем самым — делу мира», — призывал Сахаров.

Он писал об абсурдности обвинения Анатолия Щаранского в шпионаже за сбор сведений об отказниках для публикации за рубежом, еще не зная, что Толю уже освободили.

В течение года были освобождены тридцать политзаключенных, в том числе Юрий Орлов. Мог ли Горбачев не знать об их существовании?

* * *

В декабре 1983 года в Пермском лагере был жестоко избит охранниками Анатолий Марченко. В нарушение тюремных правил, разрешающих ежегодные посещения заключенных родственниками, Лариса три года не могла добиться свидания с ним.

Марченко написал заявление, в котором требовал всеобщей политической амнистии, прекращения физического насилия над заключенными, наказания охранников, виновных в его избиении, и возобновления свиданий с семьей. Это письмо было написано 4 августа 1986 года и обращено к делегатам Венской конференции ОБСЕ. Оно добиралось до адресатов очень сложными путями и когда наконец оказалось на Западе, Толя уже больше месяца держал голодовку, о которой предупреждал в обращении.

Друзья Толи на Западе делали все, что было в их силах, чтобы его спасти. Его обращение было напечатано на редакционной странице «Нью-Йорк таймс» 24 сентября. Госсекретарь США Джордж Шульц сообщил о голодовке в своем выступлении на открытии Венской конференции. Сто тринадцать членов Конгресса подписали письмо с требованием освобождения Анатолия Марченко.

Их требование поддержал глава Американской федерации труда и Конгресса производственных профсоюзов (АФТ-КПП) Лэйн Киркланд. В ответ на официальное заявление Киркланда из СССР предложили, чтобы сначала АФТ-КПП признал советские профсоюзы.