Филип Сингтон - Зоино золото

• Название: Зоино золото
• Автор: Филип Сингтон
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 5-699-20234-Х

Маркус Эллиот, чья карьера торговца живописью рухнула в одночасье, получает шанс поправить дела. Он должен составить каталог к аукциону русской художницы по золоту Зои Корвин-Круковской. За безмятежностью золотых картин Эллиоту открывается насыщенная жизнь Зои, воспитывавшейся при дворе Романовых, спасшейся из застенков Лубянки, учившейся у великих мастеров живописи, — революционная Москва и чопорный Стокгольм, богемный Монпарнас и экзотический Тунис.

Эллиот подпадает под чары Зои, обладавшей удивительной властью над мужчинами, и, убежденный, что художница имела отношение к гибели его матери, отчаянно пытается разгадать тайны, скрытые в ее картинах — и в переписке с бесчисленными поклонниками…

В «Зоином золоте» английского писателя Филипа Сингтона сплетаются истории бурного XX века, мировой живописи и необычной женщины, оставившей неизгладимый след в русском искусстве.

---

— Она не была частью того мира. И никогда не стремилась к этому.

— Какого мира?

— Вашего мира, полагаю.

Эллиот выдавил улыбку.

— Что вы имеете в виду?

— Критиков, ученых. Ее не интересовали все эти дебаты. О той школе или об этой. Ей не было ни малейшего дела до вашего эстетического мировоззрения.

Эллиот не стал спорить, хотя опыт говорил ему, что торговцы следят за тенденциями современного искусства точно так же и по тем же причинам, что брокеры — за тенденциями на фондовой бирже: ради прибыли. Они говорят языком модных критиков, получают от ста до трехсот процентов прибыли и живут в старинных домах в Челси. Мировоззрение тут ни при чем. С другой стороны, он уже не торговец.

— Так значит… Она никогда не говорила о своих работах? Ей нечего было о них сказать.

Линдквист барабанил пальцами по рулю.

— Время от времени ее припирали к стенке. Появлялись люди с камерами, микрофонами. Она всегда говорила, что их вопросы глупы и бессмысленны. Они уезжали, так ничего и не узнав.

— Не узнав о ней или о ее работах?

Линдквист не ответил. Они остановились у деревянных ворот, запертых на висячий замок. За густыми ветвями дома было не разглядеть.

— У меня в багажнике есть запасные ботинки, — сказал он. — Тут снегу намело. Лучше б вам переобуться.

Оставив машину у ворот, они двинулись по дорожке, петляющей между фруктовыми деревьями, схваченными морозом. Дом расположился на дальней стороне склона. Пробираясь через сугробы в ботинках, которые были ему велики на пару размеров, Эллиот высматривал детали: красная односкатная крыша с водостоком, часть деревянного балкона на втором этаже, каменная кладка, подпирающая кремовые стены, обшитые вагонкой. Дом побольше, чем у Линдквиста, но стоит дальше от дороги, словно избегая гостей. Эллиот ожидал увидеть нечто иное: белые оштукатуренные стены, классическую симметрию, декоративные сады, населенные статуями, — виллу на побережье Балтийского моря. Но никак не этот уединенный приют.

Линдквист нашарил в кармане ключи и, борясь с одышкой, открыл сперва один замок, потом другой. Притолока сплошь была покрыта зигзагообразной резьбой и стилизованными цветочными мотивами — азиатские, скифские узоры, вошедшие в моду у русских художников, когда Зоя была еще ребенком.

Линдквист плечом открыл дверь. Напротив была кухня, темная, с закрытыми ставнями, но безошибочно пахнущая несвежей пищей и жиром. Эллиот увидел несколько медных сковородок над плитой, старый холодильник пятидесятых годов, тяжелые дубовые буфеты с железными ручками, большой стол, испещренный ножевыми зарубками. Посреди стола нелепо стояла жестяная банка и лежал консервный нож.

Признаки жизни.

— Здесь до сих пор никого?..

Линдквист нашел выключатель. Над столом вспыхнула голая лампочка.

— А. Еще работает. Это хорошо.

Он закрыл дверь, снял перчатки и энергично потер руки. Завывания ветра стали тише. Эллиот слышал, как дом скрипит, словно галеон, плывущий по бурному морю.

— Когда его построили?

Линдквист поднялся по невысокой лестнице.

— Лет восемьдесят назад. Ремонт бы не помешал, но вы не беспокойтесь, стоит он крепко. Бумаги наверху.

Эллиот последовал за доктором в узкий коридор. Напротив лестницы лежал скатанный ковер. В стеклянной вазе у двери стояли пшеничные колосья и сухие цветы. Шаги эхом отражались от голых половиц.

— Полагаю, вы собираетесь продать его? — спросил Эллиот, стараясь поддержать беседу, пока они поднимались на следующий этаж.

Дом был пропитан влажным древесным запахом.

— Конечно. Весной. Как и все остальное. Мне надо заплатить налоги.

Посередине пролета висела икона. Четыре на четыре дюйма. Георгий Победоносец невозмутимо восседал на белом коне и пронзал змея длинным копьем, за плечами святого трепетал алый плащ с неровными краями. Стиль и сюжет принадлежали Новгородской школе конца XVII столетия, хотя эта копия была по меньшей мере на сто лет моложе.

— Так значит, вы ничего не сохраните?

Окна на лестничной площадке были закрыты ставнями. Летом здесь, должно быть, просторно и светло, но в пропахшей сыростью темноте это представлялось с трудом.

Линдквист остановился перед филенчатой дверью.

— Полагаю, вы считаете меня несентиментальным.

— Вовсе нет, я…

— Зоя лишь несколько лет назад решила оставить дом мне. Я уверен, вы уже слышали об этом, а если и нет, то скоро услышите.

Огромные глаза моргали. Похоже, Эллиот задел его за живое.

— То же и с картинами, — продолжал Линдквист. — Полагаю, Зоя собиралась раздать их близким друзьям и родственникам. Но вышло так, что она всех пережила. У нее не было детей, как вы знаете. — Он вздохнул и налег на дверь. — Печально, что в последние годы самым близким для нее человеком стал врач. А я не хочу все время печалиться. Я уважаю мадам Зою за ее доброту и благодарен ей. Но мне необязательно каждый день видеть ее картины, чтобы чтить ее память.

— Конечно, — произнес Эллиот. — Я понимаю.

Линдквист кивнул.

— Хорошо.

Он провел его в гостиную: мебель в чехлах, пианино, изразцовая печь.

Света не было. Линдквист открыл окна, доходящие до пола, и распахнул ставни. За ними виднелся балкон и серое море, едва различимое сквозь деревья. Где-то вдалеке кричали чайки. Из залива простирался водный путь до самого Санкт-Петербурга.

Здесь она, «Китайская принцесса в Париже», и висела обычно. Франческа, студентка факультета истории искусств, раскопала упоминание об этом и черно-белый фрагмент картины в «Вог» шестидесятых. Отсутствие записи об официальной продаже в галерее или аукционном доме говорило о том, что Зоя продала ее прямо со стены несколько лет спустя. Или подарила — миссис Ханне Эллиот, урожденной Карлсон.

Он осмотрел стены в поисках пятна и понял, что оно, вероятно, рядом с ним, где свет как будто ярче. Он стоял на том же месте, что и его мать за две недели до смерти.

Линдквист закрыл окна.

— Сюда. Все бумаги здесь.

За плечом Эллиота частично скрытый диваном стоял высокий книжный шкаф-бюро. Георгианской эпохи, с откидной доской, ящиками внизу и зеркальными створками наверху, серебряное покрытие которых, испещренное темными прожилками, давно потускнело. Он мог бы представлять ценность, если бы не очевидные следы повреждений и непрофессионального ремонта.

Линдквист выудил еще один ключ, маленький латунный.

— Нам пришлось долго искать его. Уже почти отчаялись.

Он отпер замки. Вокруг того, что на крышке, виднелись царапины, словно кто-то пытался взломать его ножом.

Линдквист опустил крышку, за которой обнаружились полки, и на одной их них в ряд стояли прямоугольные коробки: черный картон, серый картон, металл. На некоторых были ярлыки с чернильными каракулями, складывающимися в неразборчивые слова.

— Взгляните, — предложил Линдквист. — Вот то, за чем вы пришли.

Эллиот подошел, пробежал пальцами по полке, остановившись на черной металлической коробке. Когда-то на ручке висел ярлык, но сейчас от него остался лишь обрывок.

Он вынул коробку и осторожно открыл ее.

На него пахнуло затхлостью старой бумаги и клея. Эллиот сунул палец в коробку и подцепил пачку писем, конвертов, открыток в добрый дюйм толщиной. Он вытащил одну страницу наугад, она оказалась надписана по-французски торопливым наклонным почерком:

Я ужасно скучаю по тебе, малыш. Кажется, вечность прошла с тех пор, как твои губы касались моих. Неужели ты забыл меня?..

Наверху стояла дата: 1 июля 1930 г.

Раздалась громкая трель, Эллиот вскинул голову. Смущенный Линдквист полез в куртку и достал мобильный телефон. Он выглядел так неуместно в его руке, что Эллиот едва не рассмеялся.

Линдквист произнес пару слов и нахмурился, выслушивая ответ. Похоже, сигнал был слабым.

— Спущусь-ка я лучше, — сказал он. — Прошу прощения.

Он вышел из комнаты, оставив Эллиота одного. Его шаги простучали по коридору и стихли.

Неужели ты забыл меня?

Подписи не было. Как и обращения. Это был черновик письма. Зое двадцать семь, девять лет назад она покинула Россию, девять лет назад вырвалась с Лубянки. В 30-м ей взбрело в голову отправиться в Северную Африку, никто не знал почему. В художественном отношении это был непродуктивный период, увенчавшийся серьезным заболеванием, предположительно — неврологическим. В большинство жизнеописаний Зои он вообще не входил. Но одно можно было сказать точно: к моменту возвращения домой ее брак с Карлом Чильбумом, коммунистом-спасителем, фактически распался.

Эллиот взял следующую коробку. Письмо, лежавшее сверху, было написано раньше и на этот раз по-русски. Бумага шероховатая, припудренная на ощупь. Автор хотел быть аккуратным во всем: прямые поля, ровные буквы, одинаковые интервалы между строками. Но на середине страницы все начало разваливаться: почерк стал кривым, судорожным, строки залезали на поля, набегали друг на друга словно под сокрушительной тяжестью чувства.