Дмитрий Добродеев - Каирский синдром

• Название: Каирский синдром
• Автор: Дмитрий Добродеев
• Издательство: Franc-Tireur, USA
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-1-105-90032-7

---

Но есть и другая сторона, которую не афишируют. Разнузданная половая жизнь гостей Каира. К их услугам не только местные, но и африканские девчонки. Эфиопки и сомалийки.

Они приходят в бары на Замалике поздно вечером. Изящные и стройные в отличие от египтянок. Но и у них — тагмиль. Женское обрезание. Оно очень распространено в Африке. Пожилые египтяне тагмиль хвалят — это хорошо, чтобы не было лишней похоти. По их понятиям, похоть является привилегией мужчины.

Веселая жизнь для мужчин была в Египте всегда. Флобер прибыл в Египет осенью 1849 года. Вместе с другом Максимом Дюканом он искал развлечений.

Дюкан одним из первых делал фотографии Египта, и оба познавали тайны Востока.

Флоберу еще не исполнилось двадцать восемь лет. И для двух молодых холостяков услада чувств была главным интересом. Они посещали танцовщиц и куртизанок при первой же возможности.

В путешествии друзей сопровождал драгоман (толмач) Джузеппе.

Они наняли корабль на Ниле.

В городе Сива друзья посетили шатер куртизанки Кучук Ханем. Здесь было полно жриц любви. Они извивались в сладострастном танце и окуривали гостей благовониями.

Дюкан сразу уединился с Кучук Ханем. Флобер пришел на ее ложе позднее.

Примечательно, что все арабские дамы, а также музыканты пили ракию.

Флобер запомнил, что во время секса с Кучук Ханем ее колье врезалось ему в зубы.

Они заснули обнявшись. Во время сна куртизанка похрапывала и покашливала.

Флобер пишет, что это была незабываемая ночь, подарившая ему пять сеансов любви. Минуты первозданной радости, которой он не испытывал в борделях Европы.

Глубокой ночью Флобер вышел на улицу. Над ним ярко сияли звезды. Вокруг все было темно, из шатра Кучук-ханем доносились звуки музыкальных инструментов и женское пение.

Таким Флобер запомнил Египет эротический.

А МОЖЕТ — ЖЕНИТЬСЯ И ПРИНЯТЬ ИСЛАМ? (25 марта 2010-го)

На пятый день пребывания в пансионе «Дахаби» я подумал: почему бы не остаться здесь навсегда? Почему бы не жениться? Может быть, принять ислам? И закончить дни здесь, в Каире. Заснуть вечным сном на старом мусульманском кладбище.

Жениться на египтянке лет тридцати, с ребенком…

Сидишь, пьешь чай на коврике.

А ребятенок Магды (ее зовут Магда), маленький черноглазый Гамаль, подбежит, дернет за рукав, спросит:

— Баба, йа баба, иззей ас-саха? (папа, папа, как здоровье?)

И на сердце станет теплей. Они здесь больше уважают родителей, чем в Европе.

Конечно, придется подкидывать деньжат родственникам из Дельты. Зато будет весело в большой семье.

Она, конечно, с тагмилем, и страсти от нее ждать не придется. А может, это и лишнее? Зато будет отдаваться в любое время суток, подчиняясь прихоти мужа и господина.

На обед сварганит добротный фуль, овощное рагу. И будешь есть руками, макая лепешку в тахину, пожевывая травку гыр-гыр. А мальчик Гамаль будет держать опахало над твоей лысой головой.

Поужинав, выйду на улицу в просторной белой галабие. Бауаб и все соседи будут дружными возгласами приветствовать меня. Ведь я — богатый чужестранец. Мое немецкое социальное пособие — пятьсот евро в месяц — кажется им фантастическим.

Усядусь в кофейне на углу, закажу шишу (кальян) и кофе «масбут». Хозяин раскурит трубку, поставит кофе. Я начну дымить кальяном, беседуя с другими шейхами.

Мы — самая продвинутая часть Гелиополиса. Никаких искусств и философии. Разговоры — все больше о ценах на бобы и дыни, а также о «войне на истощение» 67-73-го годов…

Время течет незаметно. Обсуждаем прохожих, девушек, проезжающие машины…

И бездумное курение шиши на улице становится одним из главных жизненных занятий.

Под вечер прибегает маленький Гамаль и дергает меня за рукав галабии:

— Йа буя, йа буя, папа, папа, пора домой!

Я возвращаюсь, мы располагаемся на ночь по-арабски: не на кроватях, а на больших тюфяках. В спальных комнатах.

Снова повторяю ритуал любви: глажу ее плотное, хорошо откормленное, гладко выбритое тело и завершаю ритуал безо всякого внимания к женщине, безо всякого ее участия, как и полагается на мусульманском Востоке. Зато мужское удовольствие полное. А эрекция несгибаема.

Потом она уходит на омовение. Я поворачиваюсь на бок и храплю.

Ставни закрыты. Темно. Даже крысу не увижу, если появится.

И в этом саркофаге я думаю прожить всю оставшуюся жизнь.

В Европе мой выбор, вероятно, сочтут духовным самоубийством. Меня осудят и вскоре забудут. Но я останусь непреклонен.

Я обрету вторую жизнь здесь, в Гелиополисе.

Секрет прост: здесь, в безвременье Востока, нет страха смерти, здесь нет чувства вины, здесь все подчинено воле Аллаха. И здесь отказ от самости и своенравия сладок и приятен.

Единственная нагрузка — общение с родственниками Магды. Их очень много, и когда мы собираемся по праздникам, приходится тереться щеками, чмокаться и обниматься, говорить бесчисленные «йа вахишни (соскучился)». Но это можно стерпеть.

Когда моя душа улетит синеньким дымком на небо, мое бренное тело похоронят по исламскому обычаю: завернут в саван и отнесут на руках на старое кладбище, где я, конечно же, купил себе участок. Похороны пройдут быстро, а потом жена и родственники будут по праздникам приезжать на эту могилу и здесь отмечать мою память сладостями и фруктами.

Такая история случилась со многими европейцами. Точно так же остались жить в Каире солдаты Бонапарта, нацистские военные преступники, заблудшие хиппи и многие другие гяуры. Они приняли ислам и слились с местной общиной.

О СМЯГЧЕНИИ ЗЛЫХ СЕРДЕЦ

Даже в преклонном возрасте этот седовласый, атлетического сложения немец совершал ежедневные многочасовые прогулки по Каиру. Соседи знали его под именем Тарик Хусейн Фарид. Он выходил из второразрядного отеля «Каср аль-мадина» в шумном центре города и шел в направлении мечети Аль-Азхар, где в середине 60-х принял ислам. Дальнейший маршрут вел его к кондитерской «Гроппи» на углу улицы Каср аль-Нил, где он покупал пирожные и шоколадные конфеты для соседских детей, которые звали его дядя Тарик.

Он был страстный фотолюбитель, всегда носил с собой камеру и снимал бытовые сцены. Но никогда не давал себя фотографировать. И неспроста: ведь его настоящее имя — Ариберт Фердинанд Хайм. Он, офицер СС, служил врачом в самых страшных концлагерях, где получил прозвище Доктор Смерть. Он проводил бесчеловечные эксперименты над заключенными, при упоминании о которых леденеет кровь. До начала 60-х он работал врачом в Баден-Бадене, пока его не разоблачили как военного преступника. Он вынужден был бежать.

Ему удалось перебраться на Ближний Восток. Путь его был долог — через Францию, Испанию, Тунис и Ливию — в Египет.

Здесь-то, в Каире, и произошла странная трансформация его сознания. Что-то произошло в душе жесткого и надменного человека. Он подружился с местным людом, выучил арабский, принял ислам и стал читать Коран.

Он жил одиноко в скромной квартире на седьмом этаже, где часто отключался кондиционер, куда ходил старый трескучий лифт. На стенах он развесил фотографии родных и флажки хоккейной команды, за которую играл в Германии. А душой он все сильнее чувствовал, что настоящая жизнь — здесь.

Доктор Хайм, он же дядя Тарик, близко сдружился с семьей Махмуда, владельца отеля «Каср аль-Мадина». Сын Махмуда, Хусейн, сохранил оставшийся после смерти дяди Тарика портфель с документами и фотографиями.

Утирая слезы, Хусейн говорит:

— Он был мне как отец, он давал мне книжки и много со мной читал.

Это дядя Тарик купил Хусейну ракетки и установил теннисную сетку на крыше отеля. Там до захода солнца он играл с египетской детворой.

В начале 90-х у доктора Хайма обнаружили опухоль, и он вскоре умер. В его завещании значилось — отдать тело для медицинских целей. Однако мусульманские обычаи предполагают быстрое погребение и запрещают вскрытие.

Махмуд хотел похоронить чужеземца в семейном склепе, на старом кладбище. Он приехал в больницу за умершим, подкупил санитаров, но, когда они выносили покойника, уже на выходе, их остановили.

Наверное, кто-то стукнул в охранку — Мухабарат. Информация легла на стол генерала Бардизи. Того самого Бардизи, что занимался иностранцами в Египте c начала 60-х годов. Бардизи почесал в затылке: «Что делать с этим немцем»? И принял решение: «Уж раз он прибыл безымянным, то и уйдет безымянным. Иначе будет международный скандал».

Тарика Хусейна Фарида похоронили в общей могиле. Его тело и могилу впоследствии не удалось обнаружить: на кладбищах для бедных в Каире могилы перекапываются через несколько лет.

Нет тела, нет останков, нет ДНК, нет могилы. Абсолютная анонимность. Но есть глубина неба и горячий ветер пустыни. Есть сияние солнца и вкус кофе «масбут». Есть чувство вечной и неизменной жизни — здесь и сейчас.