Валерий Баранов - Жили-были други прадеды

• Название: Жили-были други прадеды
• Автор: Валерий Баранов
• Издательство: Река Времени
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009

Действие небольшой повести воронежского писателя Валерия Баранова «Жили-были други прадеды» переносит читателя и в дореволюционный период, и в дни Великой отечественной войны, и в советские годы застоя. Обращаясь к памятным страницам своей семьи, писатель создал очень ёмкое по времени действия произведение, важнейшей мыслью которого является историческая и родовая преемственность поколений. Автор призывает не забывать, что в нашей стране почти каждая семья была причастна к военным кампаниям двадцатого века, и что защищать свою Отчизну — дело чести всех её сынов.

Книга продолжает серию «Воронежские писатели: век XXI», издаваемую правлением Воронежского отделения Союза писателей России, которая представляет довольно обширный пласт воронежской литературы начала двадцать первого столетия. Книги этой серии безвозмездно передаются в библиотеки области, где они станут хорошими помощниками для педагогов, библиотечных работников и всех, кто занимается воспитанием молодёжи, литературным краеведением.

---

Если бы не проверяющие из шахтоуправления — из политотдела, — можно было бы и замять, отработал бы лишние две-три смены, загладил вину. А они с проверкой своей спозаранку встали в нужных местах. Стоят, караулят, отмечают, кто когда пришел, со списками сверяются. Ага, этот на пять минут опоздал, этот на десять, а этот уже совсем на все двадцать пять, да еще и как будто с похмелья.

Вот вроде и все прошли. Сверили окончательно с табелем — и сами себе не верят: один рабочий так и не явился. Слесарь. Из детской группы? Нет. Недавно перешел в молодежную? Куда недавно — год уже как. Фамилия больно знакомая — не родня ли начальнику? Сын родной, младший. Старший-то еще в сорок первом… Под Москвой. Может, больной или услали куда с поручением? Да нет вроде. Так разыскать и привести.

А Володька перед тем с девочкой разгулялся, до рассвета у речки пропадали. Завалился на сеновал, думал, часа два вздремнуть и «как раз успею на смену». Мать еще вчера уехала на похороны к родне, отец уходил на шахту потемну с утра, а из сестер только две младшие оставались дома, другие замужем, и не догадались проверить да разбудить. Он и проспал всё на свете.

Пришли, разбудили, привели. Составили акт. Можно в суд отдавать.

Но решили дождаться самого Черемныха — всё же отец, да и начальник. Тот с утра в забои спустился, должен скоро подняться.

Наконец, он пришел, прочитал акт, выслал сына за дверь и говорит проверяющим:

— Всё правильно, товарищи, разгильдяев надо отлавливать. И построже с ними. Но с Володькой вы поспешили. В армию он уходит. Завтра и поедет на сбор.

— Да ему ж семнадцать едва, до призыва-то еще — ого!

— Доброволец он… У меня эта чертова пацанва давно уж заявления написала, лежат в военкомате, да там не берут, а я тут не отпускаю, мне самому люди во как нужны, хоть и малолетки.

Еще за минуту до того, как читать акт, Ваньша и не думал ни о сыне, ни об армии, не знал даже, писал ли Володька какое заявление, хотя и слышал, что кое-кто из ребят и писал, и ездил в военкомат. Он, правду сказать, хотел пустить сына в забои, приставить к отбойному молотку — сила у парня есть! — выдвинуть в стахановцы, в лучшие, в незаменимые, и выхлопотать ему бронь. Одного убили, так хоть второго сохранить.

А как прочел акт, как представилось ему всё, что сейчас последует — и сегодня, и завтра, и год, и два, и днем, и ночью. И откуда вдруг взялась эта мысль — об армии? Но возникла, и сразу весь будущий позор истаял, показалось — это единственный выход. Теперь надо проверяющим сказать это так, чтобы поверили. Остальное он успеет сделать до завтрашнего утра.

— Повестка должна была сегодня быть. Ну, будет завтра. Звонил мне позавчера товарищ из района, намекнул, может, Володьку в училище возьмут, танковое, что ли. Семилетка же за плечами.

Так складно совралось, что проверяющие и не усомнились. А он погодя (сына отослал домой, наказал носа никуда не высовывать до утра, до его, отцова, возвращения) переговорил со своим заместителем, взял на шахтной конюшне служебную верховую лошадь и скрылся в тайге. Была там давно известная мужикам тропка-дорожка, коротко и быстро выводящая в райцентр. Надо лишь в двух местах умело пройти с лошадью в поводу, там с правой руки скальная стена, слева обрыв в ущелье, и тропиночка в камне слишком узковата — только смелому да умелому и пройти.

К вечеру он был у военкома, старого товарища еще по гражданской. Никакой разнарядки в военное училище у того не было и неизвестно, когда поступит. А вот в учебный полк можно хоть завтра. На полтора-два месяца. Потом — на фронт. И никакой отмазки. Даже если придёт разнарядка на училище, из полка его уже не взять. Другая власть. Да и полк далеко, в другой области. Так что решай, старый друг, выбирай сам.

Он выбрал повестку. В учебный полк.

…Через год Володька вернулся домой насовсем. Без правой руки, с рубцом на груди. Повезло парню — так все считали. Да и верно!

* * *

А Ирка все-таки умчалась к возлюбленному…

Как-то на днях я ее стал поддразнивать этим словом — «О, возлюбленная!» — так она меня, конечно, наградила разными словечками, но видно было, что втайне ей это очень понравилось.

Умчалась, чтобы стать женой, еще и объявила об этом. Факт несомненный, все слышали.

И в наступающую ночь состоится не рядовое свидание возлюбленных, а свершится брачное слияние возлюбленного мужа с возлюбленной женой (во, как я их!). Факт? Грядущий, но — факт!

Сразу их столько свалилось, этих фактов и послефактов, что родня просто отказалась думать и размышлять.

Оставалось — действовать!

Первым, к удивлению всех, проявил себя Алексей Иваныч.

— Транспорт! — воскликнул он.

И на него долго смотрели с интересом и ожиданием, пока он решился, наконец, объяснить:

— Транспорт — это артерия жизни. И — любви! Люди едут далеко, чтобы начать там новую жизнь. А человек мчится к любимому через весь континент.

Сначала его не поняли: какой транспорт, какой континент?

— Автобус! — с досадой стал он разжёвывать очевидные вещи. — Завтра утром мы садимся все в автобус и едем на лесной кордон к Тихону. Там и свадьбу справим.

(Мамин Камень в километре от кордона, а вообще-то Колька шастал по всему заповеднику и у лесника Тихона, сына деда Володи, только ночевал.)

— Так уж и свадьбу? Сразу?! — возмутилась мать.

Остальные молчали. Несусветное взгородил Алексей Иваныч. Так ведь от него чего иного редко дождешься. А уж обсуждать его запальчивое предложение и язык не повернётся.

Слова не шли. Слово не молвилось. Молчат — да и всё тут.

— А где ты автобус возьмешь?

И не сообразили, кто спросил. Словно само как-то откуда-то прозвучало.

Но — прозвучало!

И уже, как будто, было принято всеобщее решение ехать и справлять свадьбу. Мать обводила всех пытливым взглядом, выискивая зловредные уста, но каждый недоуменно пожимал плечами, а то и руками разводил.

— Да что же это такое? — тихо удивилась она то ли произнесённому невесть кем, то ли незримо и неслышимо утверждающемуся решению. Но Алексей Иваныч уже взыграл. И указал на дядю Женю:

— А вот он! Вот, кто возьмет автобус! У себя на заводе. Сумеет!

И дяде Жене пришлось пообещать. Всё же не последний человек у себя на производстве — дадут!

И снова у них пошли разговоры-споры. Кого брать с собой в поездку? Как быть с роднёй Ирки — звать или не звать? А продукты и прочие свадебные припасы? А деньги? То, другое, пятое, десятое.

— Вы совсем уж очумели! — кричала мать.

Мне надоел «базар», и я по привычке пошел в свою комнату, забыв, что там спит прапорщик. Вошел — а его и нету. Тогда я обследовал коридор — рюкзака и фуражки тоже нет. И тут слышу — лифт заработал. Я выглянул на лестничную площадку, а они там, голубчики, у лифтовой двери стоят — прапорщик и Ларионыч.

— Василию Петровичу надо срочно по своим делам. Города не знает, так я решил сопровождать, чтоб не плутал.

Прапорщик был немой и мрачный и первым шагнул в раскрывшуюся кабину лифта. Ларионыч хлопнул меня по плечу:

— Так и скажи там.

Я так и сказал матери, но она отмахнулась: не до того. Потом она вытребовала у меня Иркин домашний телефон, потом послала по магазинам, потом по квартире — подай то, сделай это, принеси, отнеси.

Замотала своего недоросля так, что я, усталый, но всё же очень сытый, свалился у себя на постель и сразу отключился.

* * *

Выехали не рано утром, как собирались, а уже заполдень. Пока дядя Женя добыл заводской автобусик, пока грузились, заезжали за теми-другими, пока выехали из города на трассу.

Вообще-то меня сначала хотели оставить дома: и якобы сторожить, и «на телефоне», и на всякий другой случай. Такова печальная юдоль всех бесправных существ. Именно существ. Если бы они держали меня за человека, то и речи не было бы. Даже обещали взамен завтра же купить новые кроссовки и джинсы, из старых я уже вырос до стыдобы. Но это их отговорки, все равно купят к школе, потерплю.

Глубоко, втайне, я предполагаю, что они опасались меня как потенциального пакостника, мол, выудит подробности о каждом из них (в лесу-то — из гостиной не выгонишь), выудит и выдаст потом что-нибудь такое-этакое прилюдно, и не столько из своей врожденной вредности, сколько от школярского, мол, недомыслия. Хотя, может быть, это всего лишь моя самовлюбленная самонадеянность?

Я изобразил такую беззащитность, что каждый должен был меня слёзно пожалеть. И пожалели! Затем — такую искреннюю самоотверженность, что каждый мог сказать: с этим-то парнем я с легкой душой пойду в разведку.

Так что — взяли!

…Чуть ли не все места в автобусе были заняты. С Иркиной стороны было шесть или семь родственников, с нашей — побольше. К Ларионычу на квартиру тоже заезжали, но дома его не оказалось и никаких известий о себе не оставил. Мать еще посмотрела на меня подозрительно: может, что знаю, да скрываю. Я честнейше затряс башкой — ничего не ведаю! Догадки, конечно, были, но я их обычно держу при себе.