Федор Бурлацкий - Мао Цзэдун и его наследники

• Название: Мао Цзэдун и его наследники
• Автор: Федор Бурлацкий
• Издательство: Международные отношения
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1979

В 1976 году издательство «Международные отношения» выпустило книгу Ф. Бурлацкого «Мао Цзэдун», получившую широкое признание у читателей. В новой работе автор исследует как период деятельности Мао Цзэдуна, который в течение многих лет руководил Компартией Китая и стоял во главе страны, так и последние события. Здесь рассматриваются основные моменты идейной и политической борьбы вокруг наследия Мао Цзэдуна после его кончины и дается характеристика основных участников этой борьбы.

http://fb2.traumlibrary.net

---

В разгар «культурной революции» в университетах внезапно вспыхнула борьба между различными группировками, сопровождавшаяся насилием, убийствами и самоубийствами. Как всегда, застрельщиком выступил пользовавшийся высоким престижем Пекинский университет. Там выдвинулись молодые люди, распалившие пламя мятежа, которое вскоре вылилось в прямые акты террора — и против профессуры, и внутри самой студенческой массы.

Как сообщает сама супруга Председателя, события в Пекинском университете озадачили ее. Было ли студенческое восстание — кровавый инцидент 18 июня 1966 г. — контрреволюционным (направленным против Мао) или революционным и, следовательно, заслуживающим поддержки как позитивная тенденция молодого поколения? Впоследствии она публично признавалась, что положение, судя по сообщениям, было крайне «ненормальным»: «Я с удивлением узнала, что некоторых молодых людей из безупречных семей (крестьянских и пролетарских), из чьих дацзыбао и других выступлений явствовало, что они хотят участвовать в революции, заклеймили как контрреволюционеров». Это обвинение свело многих из них с ума, а некоторых толкнуло на самоубийство. Во время беседы с Р. Уитке она снова выразила недоумение, почему столь многие молодые люди «хорошего классового происхождения» решили покончить жизнь самоубийством. В самом деле, почему?

Чему больше удивляться: наивности этих пассажей или странной игре случая, которая дает в руки таких людей власть над миллионами?

Чтобы узнать настроение студентов, она решила посетить Пекинский университет и почитать их дацзыбао. Когда она сообщила о своих планах Лю Шаоци, у него «вытянулась физиономия». Она быстро связалась с Чэнь Бода, Кан Шэном и другими членами группы по делам «культурной революции», расспросила их об обстановке в Пекинском университете и сообщила их мнение Председателю. В университете ее встретила Не Юаньцзы, автор первой подстрекательской дацзыбао. Они вместе бродили между старыми зданиями, построенными в стиле времен династии Мин, внимательно изучали расклеенные на стенах дацзыбао и останавливались, чтобы поговорить со студентами и преподавателями, которые были, конечно, ошеломлены внезапным визитом товарища Цзян Цин. Только после многочасовых расспросов она поняла, что мятежные студенты и преподаватели, которых недавно подавляли «рабочие группы», — не контрреволюционеры, как об этом первоначально сообщали, а «революционеры, откликнувшиеся на первую волну дацзыбао».

Что же волнует Цзян Цин в этом эпизоде? Бесчинства юнцов? Их невероятная жестокость, разнузданность страстей, вызванная к жизни в борьбе за цели, о которых они ничего даже не подозревали? Нет, ее волнует сакраментальный вопрос: является ли осуществляемое насилие «революционным» или «контрреволюционным». Ее сердце не затронуто. Взволнован только мозг и бьется в нем один только пульсик: «за культурную революцию или против революции» убивают друг друга «пролетарские» студенты? Наконец, она все же приходит к выводу, что это все же революционно, и успокаивается — раз революционно, стало быть, и говорить нечего о жестокостях, о насилии, о крайностях. Ее бедный ум, слабо вооруженный критериями для суждения, терялся в догадках. А Мао Цзэдун, по-видимому, помалкивал, что еще более затрудняло дело. Скажешь, что движение контрреволюционное— а потом будет дана ему положительная оценка, и тебе самой, того и гляди, придется выступать с покаянием…

Но если поскрести эту псевдореволюционную оболочку, то под ней легко обнаружить совсем другие мотивы, совсем другой психологический пласт: не искренняя, пускай ложно понятая, революционность, а лишь личные и отнюдь не возвышенные страсти: зависть, властолюбие, тщеславие. Она завидовала давно и упорно супруге Лю Шаоци, которая успешно выступала в роли его помощницы и соратницы. Поэтому у нее не находится ни слова сочувствия по поводу драматической судьбы этой женщины и ее детей. Она была лично задета Пэнь Чжэнем: он отнесся Пренебрежительно к ее вторжениям в сферу культуры. И в ее душе нет места для жалости к этому старому деятелю и человеку, когда его публично подвергает пыткам разнузданная толпа хунвэйбинов. Лю Шаоци был потенциальным конкурентом Мао Цзэдуна, а значит, и ее конкурентом, и она требует, чтобы толпа разбила его голову, как тухлое яйцо. Ее революционное фразерство на деле оборачивается низменной борьбой за власть, сведением личных счетов, насильственным утверждением своего превосходства.

«В наш век уж так заведено: бьется человек, выходит в люди и давай давить других», — писал Бернард Шоу. Это сказано как будто специально о Цзян Цин, которая приложила поистине «героические» усилия для того, чтобы выбиться в люди, идя к этой цели любыми средствами. Бернард Шоу тонко почувствовал и другое свойство этих авантюристических натур — страсть к разрушению, неспособность к сколько-нибудь здравой конструктивной работе. «А какая польза людям от разрушения? — вопрошал Шоу. — Перебей они полицию, кто будет охранять их же безопасность? И пойдут жечь дома и, конечно, начнут с дворцовых палат, когда прежде всего надо было спалить дотла свои лачуги и трущобы. И потом голыми руками их возьмет первый же толковый авантюрист, который под маркой спасителя отечества наберет армию, обучит ее, оденет, будет платить ей жалование. Возьмите Кромвеля, Наполеона, да кого угодно! Убереги, господи, народ от самого себя!».

Народ нередко становится беззащитным и обманутым орудием таких авантюристических деятелей, поскольку в его недрах накапливается законный протест против унижения и угнетения, которым он подвергается со стороны властей, и первый его порыв — разрушить все общественное здание, на котором покоится несправедливая система.

Судя по рассказу Цзян Цин, Чжоу Эньлай сделал попытку остановить террор «леваков». Он выступил на митинге 17 сентября 1966 г. На митинге присутствовали также Чэнь Бода (которого подозревали в «ультралевых» настроениях) и Кан Шэн. Премьер-министр осудил вооруженных активистов, назвав их «мелкобуржуазными анархистами», упорно не желающими прекратить гражданскую войну. Что касается Цзян Цин, то она восторгалась «развернувшейся гражданской войной», ее замечания ограничились защитой лишь своей группировки и своей резиденции. Она сообщила слушателям, что накануне группа из 30 с лишним человек «по-бандитски» разгромила редакцию партийного журнала «Хунци», а десять человек из провинции Ганьсу силой проникли в Чжуннаньхай (резиденцию высшего руководства КПК) и ворвались даже в штаб-квартиру Председателя Мао, где и были схвачены.

В ходе разговора с Р. Уитке Цзян Цин с осуждением отозвалась о некоторых других нигилистических акциях хунвэйбинов, в частности о поджоге официальной резиденции английского поверенного в делах. Перед тем как поджечь здание, китайские юнцы и девицы пинали ногами английских служащих обоего пола, плевали на них и подвергали всевозможным сексуальным надругательствам. Однако Цзян Цин ни словом не обмолвилась о бесчинствах в советском посольстве: что делать, политика есть политика, «ревизионистов» не следует жалеть даже в случаях прямого разгула террора.

В июле 1966 года Председатель Мао написал ей письмо с «блестящими предсказаниями», вспоминала Цзян Цин. В своем письме он выдвинул задачу — ниспровергнуть правых в партии и во всей стране. Конечно, добавила Цзян Цин, ниспровергнуть их всех не удастся. Через семь-восемь лет развернется новое движение под лозунгом «Уничтожить демонов и чудовищ». И тогда будет еще больше «чисток». Председатель ясно дал понять, что любой «правый коммунист», который попытался бы совершить в Китае государственный переворот, будет уничтожен. Любое действие, направленное против 95% населения, обречено на провал. Написанное Председателем в 1966 году — не досужие домыслы, заявила Цзян Цин, его предсказания сбылись.

Сбылись, конечно, но совсем не так, как думал Председатель. «Правые коммунисты», в том числе изгнанный Дэн Сяопин, легко сумели взять реванш после смерти Мао, и в жертву на этот раз была принесена Цзян Цин.

Даже рассказывая об этом эпизоде, Цзян Цин не вполне отдавала себе отчет в подлинных целях Мао и подлинной подоплеке «культурной революции». Она хваталась то за одно, то за другое звено в происходящем — свои вторжения в сферу культуры, личные обиды на Лю Шаоци, его жену, борьбу с «ревизионизмом», заговоры Линь Бяо, — ее бедная головка не могла вместить весь этот поток и понять его главное направление. Все дело было в ложной исходной посылке: она полагала себя чуть ли не пружиной всех событий, тогда как была не более чем суетливой марионеткой. Ею играли многие — сам Мао со своего недоступного возвышения, Кан Шэн, Линь Бяо, Яо Вэныоань. Марионетка была повсюду, во всем участвовала, и потому ей казалось, что все исходит от нее. Эта иллюзия кружила голову, в которую заползали все более тщеславные надежды и замыслы.