Федор Бурлацкий - Мао Цзэдун и его наследники

• Название: Мао Цзэдун и его наследники
• Автор: Федор Бурлацкий
• Издательство: Международные отношения
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1979

В 1976 году издательство «Международные отношения» выпустило книгу Ф. Бурлацкого «Мао Цзэдун», получившую широкое признание у читателей. В новой работе автор исследует как период деятельности Мао Цзэдуна, который в течение многих лет руководил Компартией Китая и стоял во главе страны, так и последние события. Здесь рассматриваются основные моменты идейной и политической борьбы вокруг наследия Мао Цзэдуна после его кончины и дается характеристика основных участников этой борьбы.

http://fb2.traumlibrary.net

---

Хорошо схвачено: «государственный муж Великой Поднебесной». Да, Мао уже давно заботливо взращивал в себе и насаждал среди окружающих образ государственного деятеля, национального лидера, мудрого правителя. Такое раннее и преждевременное пробуждение чувств политического лидерства, по-видимому, и есть род призвания. Мы говорим — раннее, преждевременное, поскольку до действительного положения правителя всего Китая яньаньскому лидеру было еще очень далеко. И тем не менее Мао, судя по всему, уже тогда чувствовал себя чем-то большим, чем одним из руководителей одной из Партийных групп в одной из провинций гигантской страны.

Да, все-таки это род призвания — что бы ни говорили его враги в КПК. Оно характерно и для других печально известных и просто неизвестных политических деятелей XX века. Мао рано почувствовал некую предназначенность. Он стал играть отведенную ему историей роль задолго до того, как история сколотила подмостки, достойные этой роли.

Что было причиной такого внутреннего прозрения? Сказать трудно. Причинно-следственная зависимость между личностью и ее исторической ролью, если не верить в провидение, всегда представляется не вполне ясной. То ли уверенность личности в своей исторической предназначенности передается окружающим ее людям, массе и действительно выдвигает ее на страстно желаемую роль; то ли исторические обстоятельства из множества вариантов человеческого материала выбирают тот, который наиболее адекватно отвечает обстоятельствам и моменту, — кто знает? Вернее всего предположить, что здесь существует некое взаимодействие между историей и личностью. Они ищут и находят друг друга. Но одно представляется несомненным, когда читаешь воспоминания и Владимирова, и Эдгара Сноу, и других политически мыслящих наблюдателей яньанских событий: Мао уже тогда усердно рисовал свой образ национального правителя в расчете не только на ближнюю, но и на дальнюю перспективу.

Он без устали работает ночами — и Цзян Цин без устали всем рассказывает об этом. Он ходит в залатанной одежде и фотографируется в ней; он не снимает даньи; он ест чумизу и другую скудную пищу — и афиширует это; он постоянно говорит о народном благе. Ему, видите ли, чужда забота о своих личных удобствах. Собственно, ему не нужно уж очень притворяться. Его личные вкусы действительно недалеко ушли от вкусов крестьянской среды, из которой он вышел. Но вот что важно: он не делает секрета из своих простонародных привычек. Напротив, он выставляет их напоказ. Солдаты, кадровые работники наслышаны о скромности, о доступности своего председателя…

Эдгар Сноу в период посещения. Яньани немало услышал о таких качествах народного вождя, как забота о простых людях, его готовность разделить с ними кров, одежду. Э. Сноу — любитель сенсаций — со всеми свойствами своего восторженного темперамента клюнул на это. И вот легенда о народном крестьянском вожде вышла за пределы Яньани и пустилась гулять по всему миру, рисуя образ, хорошо отработанный самим его создателем. В ту пору ни Сноу, ни другие еще не ведали о ставшем впоследствии знаменитым изречении Мао о народе как «чистом листе бумаги, на котором можно писать любой иероглиф». И первыми иероглифами на самой первой странице чистого, как белый лист, народного сознания стали иероглифы Великого Народного Вождя Великой Народной Революции.

Но Мао не только народен, значителен, скромен и доступен — как лидер он непогрешим, он безошибочен. Все предшественники Мао в руководстве КПК постоянно ошибались, скатывались то «вправо», то «влево» — и Чэнь Дусю, и Цюй Цюбо, и Ли Лисань, и Бо Гу, и Ван Мин. Только Мао не ошибался никогда.

Сколько усилий надо было затратить самому Мао и его сторонникам, чтобы изобразить в лучшем виде доморощенные суждения о классах китайского общества, чтобы обелить его идейные шатания к гоминьдану, чтобы оправдать его авантюры в период восстаний «осеннего урожая», его военные ошибки в борьбе против гоминьдановских войск, чтобы скрыть факты его послушного следования в фарватере правой политики Чэнь Дусю, а затем левой линии Ли Лисаня, чтобы исказить подлинную картину событий в Цзуньи!

И тем не менее этот простой и грешный мыслитель был достаточно сообразителен, чтобы уже в яньаньскую пору заботливо взращивать семена своего культа, который достиг таких беспрецедентных форм и масштабов в период «культурной революции». («Культурная» — в смысле создания культа, быть может?) В этом отношении Мао Цзэдуну надо воздать должное. Будучи еще яньаньским затворником, он уже обнаружил великое мастерство подлинного создателя культа собственной личности!

Его прекрасные актерские качества этому в немалой степени содействовали. Общеизвестно, что политическая деятельность — это нередко род игры, зрители которой — миллионы. Китайцу в большой мере свойственна способность к актерству. Не случайно маски китайских актеров наиболее театрализованы в сравнении с аналогичными масками актеров любых других народов. Забота о «сохранении лица» предполагает умение быстро приноравливаться к обстоятельствам, скрывая свои чувства.

Мао мастерски владел этим искусством. Он такой, каким его должны видеть. Вот он принимает иностранных послов у себя в спальне, в постели — немощный, больной старик, которого покидают последние силы. Это не он руководит, политикой страны, не от него исходят идеи антисоветизма— что вы! Он отошел от мирских дел и думает лишь о встрече с богом… А через месяц фотографии в журналах (или фотомонтаж — какая разница?) сообщают о его заплыве по Янцзы, который должен оповестить весь китайский народ и весь мир о здоровье, силе и мужестве Правителя. Вот Мао на площади Тяньаньмэнь в Пекине перед несколькими миллионами восторженно ревущих хунвэйбинов. Он монументально неподвижен. Он молчит, едва поднимая руку, едва поворачивая голову в ответ на восторженные крики миллионов молодых глоток.

«Какой великий актер пропадает», — сказал когда-то о себе Нерон, глядя на подожженный им Рим. Мао не говорил ничего подобного. Но можно предположить, что он думал о себе в таком роде нередко…

Присмотримся теперь к Мао Цзэдуну как руководителю группы, к его поведению среди других деятелей КПК. Именно это приоткрывает завесу над механизмом, с помощью которого насаждался новый режим в партии.

«Китаизация» марксизма

Как выглядело высшее руководство КПК в тот период? Сошлемся прежде всего на характеристику О. Брауна в его статье «Как Мао Цзэдун шел к власти».

«Самым энергичным и самым ловким среди руководителей был Чжоу Эньлай. Человек, получивший классическое китайское и современное европейское образование, обладавший большим международным опытом и выдающимися способностями, он всегда умело лавировал и приспосабливался»1. Он руководил политическим отделом в военной академии Вампу, когда Чан Кайши был начальником академии и главнокомандующим Народно-революционной армии гоминьдана. В 1927 году он был одним из организаторов восстаний в Шанхае и в Наньчане, однако как постоянный член ЦК и Политбюро с середины 20-х годов он совершал такие же ошибки, как Чэнь Дусю и Ли Лисань, либо же относился снисходительно к ним. Одновременно он укреплял свои собственные позиции в армии. Многие командиры были выпускниками академии Вампу.

Дополним эту характеристику наблюдениями американца Роберта Элеганта, который встречался с Чжоу Эньлаем еще до революции 1949 года. Он пишет: «Чжоу Эньлай мог быть только тем, кем он есть, так как он является верным сыном своих предков-мандаринов с их талантом выступать в качестве посредников. Его средство самовыражения — стол конференции, он ищет достижения целей в интригах и в сложном маневрировании, что в крови у китайских политических деятелей, независимо от партийного и политического убеждения. Он прекрасный администратор и верный посредник. Но едва ли творец большой политики»2.

Ни в период Яньани, ни в последующие периоды Чжоу не претендовал на ведущую роль и не выступал в качестве возможного конкурента председателя КПК. В глазах Мао у него было еще одно огромное достоинство: он не претендовал на роль идеолога. Видимо, он очень давно понял, что этот пункт является самым болезненным для Мао, который не терпит ни малейшей конкуренции в области теории. И хотя Чжоу Эньлай был едва ли не одним из самых образованных руководителей КПК, он целиком сосредоточился на организационной работе. Всем своим видом он как бы говорил: я исполнитель, не я формирую идеологию и политику. Кроме того, он предпочитал стоять в стороне от фракционной борьбы и спешил лишь вовремя присоединиться к группировке победителей. Одним словом, незаменимый помощник при первом человеке в партии и стране. Мао хорошо понял натуру Чжоу и всеми средствами старался привлечь его на свою сторону. И преуспел в этом.