С. И. Смирнов - Духовный отец в Древней Восточной Церкви

• Название: Духовный отец в Древней Восточной Церкви
• Автор: С. И. Смирнов
• Издательство: Православный Свято–Тихоновский Богословский институт
• Жанр: Религия
• Год: 2003
• ISBN: ISBN 5–7429–0117–8

Книга проф. С. И. Смирнова (1870–1916) посвящена истории развития института духовничества в Древней Церкви (рассматривается период Вселенских Соборов). Старчество в древних восточных монастырях и его организация, особенности совершения исповеди и покаяния в миру и монастыре — эти вопросы получают всестороннее освещение в широком контексте истории древнего монашества. Несмотря на то, что книга вышла отдельным изданием еще в 1906 году, она не утратила своего значения и поныне.

---

Эту организацию и санкционирует православная иерархия, которая искала средств борьбы с ересью. Преп. Феодор, находясь под стражей, налагал заочно епити- мии ученикам своим и вызвал упреки своего сторонника, монаха Феодора. Оправдываясь от обвинения, великий ревнитель иконопочитания ссылается на авторитет епископов и даже патриарха: «Осуждающие пусть осуждают не нас, а господ епископов, которым мы, уничиженные и подвластные, следуем, ими быв вынуждены, мы и доселе назначали епитимии сказанным порядком и назначаем, когда случится»[841]. Но преп. Феодор был пресвитер, и наложение им епитимий представляется делом естественным.

Однако имеется довольно ясное указание на то, что право вязать и решить в иконоборческую эпоху официально получили и простые, не имеющие священного сана монахи. Указание мы находим в одном послании преп. Феодора Студита. К тому же монаху Феодору, стороннику иконопочитания и, значит, своему союзнику, преп. Феодор пишет обличительное письмо. Письмо Студита вызвано окружным посланием этого монаха, направо ленным против кажущихся ему беспорядков в покаянной дисциплине иконопочитателей. Послание монаха Феодора приводится здесь в дословных извлечениях; сам преподобный обстоятельно опровергает нападки ревностного монаха, и в общем послание Студита дает целый ряд черт, которые очень ценны для характеристики покаянной дисциплины в Византийской Церкви начала IX в. в связи с влиянием на эту дисциплину иконоборческой смуты и монашеского вмешательства. Остановимся на этом интересном для нас послании преп. Феодора[842].

Монах Феодор в своем окружном, или «врачебном» (оно имело целью уврачевать болезнь Церкви — беспорядок в дисциплине), послании восставал «против иерархов и священников, монахов и игуменов» (κα\ ταύτη έπιστόλη — κατεξανίστασ&αι Ιεραρχών τε και \ερωμένων, μοναστων τε κα\ καθηγουμένων), издавал свои правила, подвергал «укоризнам и обидам, осуждениям и отлучениям все общество исповеднического братства». Они (иерархи, священники и монахи), — по словам окружного послания монаха Феодора, «хотя и не все поборники истины (исповедники иконопо- читания), лицемерно принимая покаяние, подобно тому как принадлежали к противной стороне (иконоборцам. — С. С.), злоупотребляют названием благочестия, точно так же дурно обращаются с истиною и покаянием, уязвляя тяжкими выражениями и привнося сор жалких суждений, возбуждая распри, унижая непорочную веру, оскорбляя Распорядителя, Правителя и Создателя всего, враждуя друг с другом, из корыстолюбия придумывая способы получения доходов, из угождения единомышленникам нечестивых оскорбляя исповедников и подвергавшихся опасности за истину, а тех, которые особенно искажали и преследовали ее, предпочитая и уважая, подвизающимся за истину оказывая неприязнь и страдания ради Христа считая за ничто, не понимая и жестоко и несправедливо забывая, за что те подвергались опасности». Преп. Феодор осуждает эти нападки простого монаха на Церковь и грозит ему наказанием. Далее он говорит, что «мы имеем архиерея, от которого может быть издано окружное послание по данной ему власти от Духа. Он (архиерей. — С. С.), если бы узнал в происходящем что–ни- будь незаконное и неполезное, то, конечно, изрек бы должное. Но так как он видит, что господствует ересь и обстоятельства со всех сторон стеснительны, то предоставил всем желающим врачевать приключившиеся болезни, как может каждый, и хорошо сделал он, достопочтеннейший, так что и совершаемое не есть закон, и душа, за которую умер Христос, не осталась без врачевания. Это продолжится до православного собора, когда сделанное хорошо будет одобрено, а сделанное иначе будет отвергнуто[843]; и это есть дело, весьма угодное Богу, Который желает всем спастись — не тем ли более прибегающим к врачевству покаяния»? Судя по тому, что преп. Феодор упоминает, с одной стороны, об архиерее — защитнике Православия, а с другой — о господстве ереси, можно думать, что его послание относится ко времени имп. Льва Армянина, когда жив был свергнутый с престола и находившийся в изгнании патр. Никифор[844]; К этим годам (815–820) и относится разрешение патриарха «всем желающим врачевать приключившиеся болезни» — другими словами, предоставление без особого поручения всем православным священникам и всем монахам, как ревностным врагам иконоборства, совершать покаяние (епископы, конечно, имели это право сами). Одобряя эту меру, преп. Феодор считает ее временной, исключительной, вынужденной борьбо&с ересью. Из дальнейших слов подвижника можно видеть, что она имела и цель свою — содействовать успехам иконопочитания. «Епитимии, употребляемые в настоящее время, суть врачевства… не соблазн производят эти действия, а служат доказательством истинной любви». И действительно, епитимии эти содействовали успехам Православия. «Народ Божий ежедневно очищается и дом Саулов, изнемогая, уменьшается (иконоборцы. — С. С.), а дом Давидов, возвышаясь, умножается (иконопочита- тели. — С. С.)». Далее, сравнивая ересь с повальной болезнью, подвижник находит странным, если бы в такое время «нигде не было видно врача, не были принит маемы врачебные меры». «У врачей телесных мы видим великое усердие и много средств врачевания… и даже находящемуся в звании слуги не запрещается заниматься этим по мере приобретенного ими врачебного звания, высшего или низшего,… Тем более в душевных болезнях все должно быть сообразно усматриваемо и совершаемо». Монах Феодор считал незаконным разрешать грешников до времени, когда они выполнят всю епитимию. Он стоял на точке зрения древних канонов или был так же строг к согрешающим, как известный нам пресвитер Хариклий. Преп. Феодор, однако, его оспаривает[845].

Подвижник порицает высокомерие и неразумную ревность монаха. Далее приводит ряд подлинных слов его окружного послания, направленных против образа совершения покаяния. «Такой‑то лживо исповедался, скрыв постыдный грех свой; другой, скрыв свое постыдное дело, рассказывает одно вместо другого; как же врачующий может сказать, что они получили исцеление»? Однако преп. Феодор сомневается в возможности того, чтобы добровольно пришедшие на исповедь скрывали свои грехи. «Все, — пишет затем монах Феодор, — простирают ногу выше меры, дерзают на недозволенное или стремятся к высшему… все присвояют себе превышающее силы их и считают других низшими себя; неудержимо и без призвания стремятся разрешать и связывать и стараются всех привлечь к ногам своим; не хотят, чтобы кто‑нибудь другой был или считался разрешающим и завидуют делающим это; принимают только тех, которых сами разрешили, а принявших епитимию от других отвращаются и осуждают за то, что те не к ним прибегли и не от них испросили прощения»[846]. Все эти обвинения подвижник объясняет просто завистью монаха, который не пользовался популярностью и сам не имел покаянной практики[847].

Из приведенных выдержек посланий двух Фео- доров можно видеть, как организована была покаянная дисциплина среди иконопочитателей — студитов, к которым принадлежали не одни простые монахи, но и епископы с пресвитерами, — среди студитов, боровшихся с иконоборством именно этим пастырским средством. Исповедь и покаяние были добровольными. Разрешение давалось вслед за исповедью и до окончания епитимийного срока и предписанных подвигов. Строго соблюдалось правило о единстве лица, налагавшего епитимию и разрешавшего, — о единстве духовного отца. К сожалению, недостаточно ясно, кого считал монах Феодор незаконно употреблявшими власть вязать и решить — простых ли монахов, не имевших священного сана, но таким он был сам и, видимо, претендовал на покаянную практику среди мирян[848], или епископов и священников недостойной жизни, как учили об этом Ориген, преп. Нил Синайский, Исидор Пелу- сиот и Псевдо–Дионисий, или, что нам представляется более вероятным по всему ходу рассуждений посланий Феодора монаха и преп. Феодора Студита, монахов и пресвитеров, которые не заявили себя исповедниками иконопочитания. Ревностный защитник иконопочитания, нам кажется, в исповедничестве и видел источник власти ключей.

Из разобранного еще другого письма Студита к тому же Феодору монаху выходит, что уже в то время у студитов довольно прочно организовалась, так сказать, духовная семья — нравственно–бытовой союз отца духовного со своими духовными детьми. Из первого письма мы видели, что соблюдалось правило о единстве духовного отца, сообщавшее нравственную крепость духовной семье. Из второго письма ясно, какой характер носили епитимии, налагаемые духовными отцами. Строгий монах обвинял преп. Феодора Студита за неправильное наложение епитимии. Подвижник оправдывается: «Назначая епитимии по принуждению от самого первого дня, и притом из заключения под стражею посредством писем, ибо посредством писем же просили об этом монахи и священники, я отвечал не в виде определения, а в виде совета от меня касательно епитимии. Почему? Потому, что я не иерарх, но священник, делающй внушения своим ученикам, другим же нет[849], а, как сказано, предлагающий им свое мнение до времени мира, с тем чтобы тогда принять то, что будет определено святейшим патриархом с утверждения святого собора к увеличению епитимии или уменьшению. И думаю, я поступил не несправедливо, простирая человеколюбиво руку падшим, впрочем не присвояя себе власти, что было бы нелепо»[850]. Итак, власть духовного отца, в данном случае пресвитера, ограничивалась семьей учеников, не простираясь далее. Границы духовной семьи определяли, следовательно, и границы духовно- отеческой власти — другими словами, пастырская и покаянная практика здесь вполне совпадали. Притом же власть духовного отца была чисто нравственная: он налагал епитимии на своих учеников как совет, а не как принудительную заповедь. Следовательно, покаяние, как и исповедь, было добровольное. Епитимии давались «различные по различным грехам». В данном случае преп. Феодор отмечает только те, которые он налагал на клириков из монашествующих, уклонившихся в ересь. «Священник или диакон, — пишет Студит, — обличенный или в подписи[851], или в общении с еретиками, должен быть совершенно отлучен от священства, равно как и от причащения, а по исполнении епитимии причащаться Святых Тайн, но отнюдь не священнодействать до самого собора; благословлять же или молиться может как обыкновенный монах, а не священник, и притом по исполнении епитимйи». Из приведенных слов видно, что для клириков преп. Феодор употреблял как особую дисциплину (запрещение священнослужения), так и общую (епитимии). Но последнее допустимо только в монастырской покаянной дисциплине[852]. Уже было отмечено, что, оправдываясь от упреков монаха, подвижник ссылается на авторитет патриарха и епископов. Очевидно, дело покаянной дисциплины, черты которой мы собрали, было санкционировано церковной властью. Но все указанные нами черты мы уже встречали в старческом покаянии.