Саид Насифи - На полпути в рай

• Название: На полпути в рай
• Автор: Саид Насифи
• Издательство: Издательство иностранной литературы
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 1960

Роман «На полпути в рай» принадлежит перу известного прогрессивного иранского писателя Саида Нафиси.

Саид Нафиси не только писатель, но и учёный, автор ряда работ по филологии и литературоведению.

Активный борец за расширение международных научных и культурных связей, Саид Нафиси ещё в 30-х годах пропагандировал в Иране русскую литературу, выступал с докладами о творчестве Пушкина, Крылова, Некрасова. Когда в 40-х годах в Иране было создано Иранское общество культурных связей с СССР, Саид Нафиси, один из организаторов общества, стал активным его членом. Он неоднократно приезжал в Советский Союз, был участником Второго Всесоюзного съезда писателей СССР.

---

Видно, хищные птицы обладают немалым вкусом и когда они слетаются на этот пир, то сперва набрасываются на самые лакомые куски, а затем уже пожирают остальное.

Аббас, увидев эту картину, содрогнулся, но всё же, зажав пальцами нос, хотел ещё немного постоять на плечах Иззата-Оллы, чтобы лучше разглядеть всё, что происходит в башне. В это время стая крупных стервятников которая до его появления была занята дракой, завидев человека, бросилась к нему. Аббас в ужасе спрыгнул вниз, схватил Иззата-Оллу за руку, и они бегом спустились с холма.

С того дня каждый раз, когда Аббас страдал бессонницей или когда он съедал на ночь варёный рис, лапшу, кашу или ещё какую-нибудь тяжёлую пищу, его преследовали кошмары — ему снилась башня, полная костей, мяса и клочков от разодранных саванов. Весь мир представлялся теперь Аббасу не чем иным, как «башней молчания» гябров.

Если кто-нибудь из гябров на улице поскользнётся и упадёт, отдав богу душу, вокруг него сразу же собирается толпа и все начинают бить себя кулаком в грудь, вопить, плакать и жаловаться на бренность земного существования. Затем покойника поднимают и несут к «башне молчания». Здесь к стене приставляют лестницу, на плечах втаскивают покойника наверх, а потом опускают с другой стороны и подставляют ему под мышки два костыля, чтобы он не упал.

Убедившись, что покойник укреплён прочно, люди расходятся, а родственники тут же начинают делить его наследство. Каждый стремится захватить себе как можно больше из того, что имел этот несчастный. Сам же он остаётся один-одинёшенек в башне, с двумя костылями под мышками. Он стоит так до тех пор, пока у него не оторвётся нога и он не грохнется головой о землю или же пока с его скелета не свалится всё мясо.

Время от времени к башне приходят родственники, приставляют к стене лестницу и смотрят вниз. Если мясо полностью отделилось от скелета, они собирают кости и хоронят их где-нибудь.

Для того чтобы обрести вечный покой, тело несчастного должно подвергнуться страшным истязаниям. С того самого дня как труп спускают в «башню молчания» и до тех пор, пока птицы не раздерут на кусочки его тело, даже самые близкие родственники несчастного не считают его мёртвым и не имеют права похоронить.

Да, господин Плешивый Аббас, таков мир! А разве эта картина не отражает в какой-то степени нашу жизнь?

Те стервятники, которых ты видел в гябрской «башне молчания», являются прообразами этих самых аристократов, благородных людей, министров, директоров, депутатов и других властителей мира, которые на твоих глазах важно выходят из великолепных автомобилей разных цветов и проходят в «лавку» господина доктора Тейэби. В жизненной «башне молчания» они стремятся ухватить своими когтями и кровожадными клювами лучший кусок.

Несчастный, который попадается в лапы этих стервятников, не сможет избавиться от них, пока они до последнего кусочка не сдерут с его костей кожу, мышцы и сухожилия и не сожрут всё это тут же на месте или не снесут часть добычи своим друзьям, знакомым, подручным и соучастникам.

Эти питающиеся падалью стервятники, проходившие и днём и ночью перед лавчонкой Аббаса, были в его глазах настолько низкими и подлыми, что Аббас, самый ничтожный человек, до сегодняшнего дня ни разу не удостоил их даже прямым взглядом в лицо. Всякий раз, когда они проходили мимо его лавочки, он отворачивался, чтобы, не дай бог, глаза его не встретились с их глазами, чтобы снова не раскрылись раны его сердца, чтобы перед его взором снова не возникла та ужасная картина, которую он видел в «башне молчания» гябров.

О, если бы он не был занят своими покупателями, если бы не эта горсточка женщин и детишек, которые заходили поесть у него мороженое и рисовый кисель, если бы не бесконечные споры с Мешхеди Мохаммедом Голи и болтовня с Хавой Солтан, на нём, наверное, от этих переживаний уже давно сгнили бы семь саванов.

Однако ничто так не облегчало сердце Аббаса, как те полчаса, которые он проводил в чайной, расположенной недалеко от переулка Сарчамбак, беседуя с Иззатом-Оллой.

Каждый раз когда он замечал, что у господина доктора Тейэби в этот день больше посетителей, чем обычно, у него возникала острая потребность повидаться с Иззатом-Оллой. Человеку всегда радостно поглядеть в глаза своему другу, и, если он не будет иметь возможности видеться с ним, делиться с ним своими горестями, весь мир померкнет в его глазах. Ведь и Аббас, несмотря на свою плешивость и бедность, имеет сердце и тоже разбирается в том. что хорошо и что плохо, и к тому моменту, когда ему придётся покинуть бренную землю, он хочет понять, что же происходит вокруг него. Поэтому, когда он видит этих проходящих перед его лавкой аристократов, у которых и руки и одежда запачканы кровью, ему особенно хочется повидать Иззата-Оллу.

Ему хочется хотя бы полчаса посидеть с ним рядом на нарах чайной, выпить вместе по стаканчику чаю вприкуску, выкурить одну-две трубки его табака и раскурить на двоих одну ушнуйскую сигарету.

Посидев с Иззатом-Оллой каких-нибудь полчаса и побеседовав о всякой всячине, Аббас обретает полный душевный покой. Тогда он глубоко вздыхает, вытягивает на потёртом коврике босые ноги, снова надевает свои гиве, целует Иззата-Оллу и, измусолив ему щёки и подбородок, отправляется домой.

В ту ночь Аббас тоже направился в чайную, чтобы рассказать своему другу всё, что он видел за последние дни, в особенности во время сильного дождя, и снять со своей души этот тяжёлый груз. Иззат-Олла немного запаздывал. Аббас, сидя в кругу своих знакомых и сверстников, выпил два стакана чаю и уже начинал терять надежду на то, что Иззат-Олла придёт, как вдруг тот появился на пороге.

После традиционных поцелуев, к которым они привыкли с мальчишеских лет, Иззат-Олла поднялся на нары и сел. Сняв свои гиве, он скрестил по-турецки ноги и внимательно осмотрелся. Аббас сразу почувствовал, что у друга что-то неладно.

— Иззат, чтоб тебе не видеть добра, ты чего опять надулся? У тебя что-нибудь случилось?

— Нет, ничего. Но сегодня с самого утра у меня почему— то тяжело на душе.

— Ты что, поругался с кем-нибудь?

— Нет, как раз сегодня Хадиджа была более обходительной. чем всегда, и не бросалась на меня, как собака.

— Ну, так отчего же ты хандришь?

— Ей-богу, я и сам не могу понять. Ты знаешь, у меня это бывает — ни с того ни с сего вдруг начинаю киснуть.

— Да, но ведь ничего не бывает без причины. И плохое настроение тоже.

— Я и сам удивляюсь. В последнее время на меня частенько находит такая меланхолия, охватывает такая злоба, что в эти минуты мне не хочется никого видеть.

— Может, твой хозяин груб с тобой?

— К этому мне не привыкать. Он всегда грубый.

— Но, может, в последние дни всё-таки произошло что-нибудь неприятное?

Услышав эти слова, Иззат-Олла погрузился в раздумье.

— Мне кажется, ты прав, хотя я сам не могу разобраться в том, что произошло.

— Иззат, милый Иззат, человек ведь сделан не из камня. Есть вещи, которые он видит и вначале не задумывается над ними, а то и вообще забывает о них. Но то, что он видел, оставляет след в его душе. Исподволь оно завладевает его мыслями. Человек становится скрытным, начинает таиться от друзей. Может, и с тобой произошло что-то подобное?

— Да, ты, кажется, угадал. Я сам сначала как-то не задумывался над этим, а теперь, после твоих слов, вижу, что ты прав. Ну ладно, рассказывай, что там ещё задумали эти господа.

— Разве у них узнаешь! Судя по тому, что они зачастили в квартиру доктора Тейэби, видно, готовится что-то новое.

— То есть?

— С позавчерашнего дня и до сих пор к нему без конца приходят люди, звонят из американского посольства. И все разговоры вращаются вокруг нефти. Среди его посетителей появилось много новых, довольно-таки странных людей — какие-то толстяки в очках и с сигарами в зубах. Может, они замышляют что-нибудь против американцев?

— Нет, по-моему, дело обстоит как раз наоборот. Только позавчера вечером один из этих толстяков рассказывал об американцах, расхваливал их честность и благородство, их щедрость и умение дружить. У моего хозяина от радости сердце прямо таяло, и он без конца курил и пил виски.

— Что же теперь, по твоему мнению, должно случиться?

— А что ты ещё хочешь чтоб случилось? Все они из одной компании. Что может быть хуже той жизни, которой мы живём? Эх, братец, не думай об этом. Разве от этого что-нибудь изменится?

— Да, но хотелось бы по крайней мере умереть спокойно.

— А какая разница, кто из них нас съест — тот или этот? Да, милый мой Аббас, теперь я понимаю, что со мной творится. Как ты сказал, так оно и есть. Эти хождения, эти сговоры заставили меня глубоко задуматься. Как бы там ни было, но у каждого человека есть своя гордость и достоинство. Если хочешь знать правду, я не могу примириться с тем, что теперь, на склоне лет, мы попали в зависимость от каких-то американцев. Вот что гнетёт меня.