Дайзетцу Судзуки - Дзен-буддизм и психоанализ

• Название: Дзен-буддизм и психоанализ
• Автор: Дайзетцу Судзуки
• Издательство: Весь Мир
• Жанр: Философия
• Год: 2007
• ISBN: 5-7777-0023-3

Дзен-буддизм возник на Востоке, психоанализ — на Западе. На первый взгляд, между двумя диаметрально-противоположными системами, порожденными различными цивилизациями, не может быть ничего общего. Однако начиная с 30-х годов нашего столетия последователи психоанализа все чаще и чаще обращают свои взоры к дзен-буддизму, а к концу 50-х многие становятся его увлеченными сторонниками. Это произошло, вероятно, потому, что в центре внимания обеих систем — Человек; в одном случае его психическое, а в другом — духовное здоровье. Точки соприкосновения дзен-буддизма и психоанализа очевидны, о чем свидетельствует эта книга. Своим появлением она обязана симпозиуму, посвященному проблемам взаимоотношений дзен-буддизма и психоанализа, который был проведен в Автономном национальном университете в г. Мехико.

http://fb2.traumlibrary.net

---

Здесь мы вновь наблюдаем близость позиций дзен-буддизма и психоанализа. «Обучающий» метод дзен заключается в том, чтобы загнать ученика в угол; коан делает невозможными уловки интеллекта; коан подобен барьеру, устраняющему возможность дальнейшего полета. Аналитик делает — или должен делать — нечто подобное. Ему следует избегать той ошибки, когда пациента кормят с ложечки истолкованиями и объяснениями, которые только мешают ему совершить скачок от мысли к опыту. Наоборот, он должен устранять рационализации одну за одной, отнимать один за другим костыли, пока у пациента не останется выхода, и он оставит попытки сбежать от реальности в мир фикций, пройдет сквозь них к реальности, то есть осознает то, что им не осознавалось ранее. Этот процесс зачастую сопровождается ростом тревоги — иногда страх препятствует такому прорыву и преодолевается лишь благодаря присутствию аналитика. Но чувство уверенности в своих силах экзистенциально, а не вербально: слова лишь препятствуют пациенту испытать то, что может дать только опыт.

До сих пор мы обсуждали некоторые точки соприкосновения дзен-буддизма и психоанализа, говорящие об их близости. Но сравнение этих направлений полностью может считаться удовлетворительным лишь в том случае, если мы прямо обратимся к центральному пункту дзен, просветлению, и к центральному пункту психоанализа — преодолению репрессии, трансформации бессознательного в сознательное.

Подведем итог сказанному выше относительно последней проблемы. Цель психоанализа — сделать бессознательное сознательным. Однако субстантивация сознания и бессознательного означает принятие слов за некие реальности. Нам следует держаться того, что сознательное и бессознательное — это функции, а не место или содержание. Тогда мы, собственно, можем говорить лишь о меньшей или большей степени подавления, то есть о степени осознания того опыта, которому удается проходить сквозь социальные фильтры языка, логики и содержания. В той мере, в какой я избавляюсь от этих фильтров и ощущаю себя универсальным человеком, иначе говоря, по мере уменьшения репрессии, я могу прикоснуться к глубочайшим источникам, лежащим внутри меня самого, то есть ко всему человечеству. Если подавление снято целиком, то бессознательного, противостоящего сознанию, больше нет; есть прямой, непосредственный опыт. Насколько я не чужд себе самому, настолько никто и ничто мне не чуждо. Более того, мое восприятие мира ложно ровно настолько, насколько я отчужден от себя самого, а мое «бессознательное» обособлено от моего сознания (то есть Я как целостный человек отделен от Я как социального человека). Оно ложно, во-первых, за счет паратаксических искажений (перенос): восприятие другой личности осуществляется моим целостным Я, но расколотым, инфантильным Я, а потому другая личность предстает не такой, какова она есть на самом деле, а в качестве некой значимой личности моего детства.

Во-вторых, при репрессии мир воспринимается ложным сознанием. Человек не усматривает подлинно сущее, а налагает на него свои мысленные образы, он видит вещи в свете своих фантазий, а не в их реальности. Его страсти и тревоги созидаются искажающей завесой мысленных образов. Вместо того чтобы воспринимать вещи и людей, в состоянии репрессии человек воспринимает лишь продукты церебрации… Ему кажется, что он соприкасается с миром, но это иллюзия, поскольку соприкасается он лишь со словами. Паратаксическое искажение, ложное сознание и церебрация не представляют собой каких-то четко разграниченных модусов нереального: это различные, но частично накладывающиеся друг на друга грани одного феномена. Нереальное существует до тех пор, пока универсальный человек отделен от социального. Когда мы говорим, что личность, живущая в состоянии репрессии, является отчужденной, мы лишь описываем тот же феномен другими словами. Человек проецирует свои мысли и чувства на объекты, а потому не ощущает себя субъектом собственных чувств; он управляем объектами, заряженными его чувствами.

Противоположностью отчужденного, искаженного, паратаксического, ложного, церебрального опыта является непосредственное, прямое, целостное уловление мира, которым наделен ребенок — до того, как благодаря усилиям образования эта форма опыта претерпела изменения. Для новорожденного еще нет обособления Я от не-Я. Такое отделение происходит постепенно, и конечным его результатом является сформированное Я ребенка. Но и после этого ему еще свойственно относительно непосредственное и спонтанное восприятие мира. Играя с мячом, он видит его в движении, он полностью захвачен этим опытом, а потому способен вновь и вновь предаваться ему с непрестанной радостью. Взрослому также кажется, что он видит катящийся мяч. Это бесспорно, ведь он видит объект-мяч, катящийся по объекту-полу. Но как раз катящегося мяча он не видит. Он мыслит мяч и поверхность пола. Говоря «мяч катится», он утверждает только следующее: а) свое знание того, что круглый объект называется «мяч»; б) свое знание того, что круглые объекты при толчке катятся по ровной поверхности. Его глаза служат подтверждению такого знания и дают ему возможность безопасного пребывания в мире.

Не-репрессивное состояние вновь дает непосредственное, неискаженное схватывание реальности, детскую простоту и спонтанность. Однако, пройдя через процесс отчуждения, через развитие интеллекта, не-репрессивное состояние после возврата к невинности оказывается на более высокой ступени. Возвращение к невинности возможно лишь после ее утраты.

Эта идея получила самое яркое выражение в ветхозаветной истории грехопадения и в пророческом учении о мессии. Согласно библейской истории, человек оказывается в состоянии недифференцированного единства в райском саду. Здесь нет сознания, нет дифференциации, нет выбора, нет свободы и греха. Человек является частью природы, он не осознает дистанции между собой и природой. Это состояние изначального, до-индивидуального единства разрывается первым актом выбора — первым актом неподчинения и свободы. Действие ведет к появлению сознания. Человек отдает себе отчет в себе самом, в своей обособленности от женщины — Евы, — от природы, от животных и от земли. Опыт обособленности вызывает у него чувство стыда — точно так же мы до сих пор чувствуем стыд (пусть бессознательный), когда чувствуем свою обособленность от других. Человек покинул сад Эдема, и с этого момента начинается человеческая история. Он не может вернуться в первоначальное состояние гармонии, но все же способен стремиться к новому состоянию гармонии, полностью развивая свой разум, свою объективность, совесть, любовь — чтобы, как говорили пророки, «земля полнилась знанием Бога, подобно тому как полон воды океан». В мессианской концепции истории есть то место, в котором произойдет это развитие от до-индивидуальной, до-сознательной гармонии к гармонии новой, основанной на расширении и совершенствовании процесса развития разума. Это новое состояние гармонии называется мессианским временем, в котором исчезнут конфликты между человеком и природой, человеком и человеком, в котором пустыня сделается плодоносной долиной, ягненок и волк возлягут рядом, а мечи будут перекованы на орала. Мессианское время есть время сада Эдема, и все же оно противостоит ему: единство, непосредственность, целостность принадлежат здесь полностью развитому человеку, сделавшемуся вновь ребенком — но и переросшим детство.

Та же идея получила развитие в Новом Завете: «Истинно говорю вам: кто не примет Царствия Божия, как дитя, тот не войдет в него»[71]. Смысл речения ясен: нам нужно снова стать детьми, нужно обрести опыт творческого, неотчужденного понимания мира; и все же, став детьми, мы оказываемся не детьми, но полностью развитыми взрослыми. Тогда мы приходим к опыту, который следующим образом описан в Новом Завете: «Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицем к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан»[72].

«Осознать бессознательное» — это значит преодолеть репрессию и отчужденность от себя самого, а тем самым и от другого. Это означает пробуждение, сбрасывание с себя покрова иллюзий, фикций, лжи, восприятие реальности такой, как она есть. Пробудившийся — это освобожденный человек, свободу которого более не ограничивают ни другие, ни он сам. Осознание ранее неосознававшегося представляет собой внутреннюю революцию в человеке. Это подлинное пробуждение, лежащее в основании как интеллектуального творчества, так и непосредственной интуиции. Ложь возможна только при отчужденности, когда реальность воспринимается лишь посредством мысли. В состоянии открытости реальному, которая приходит вместе с пробуждением, ложь невозможна, так как она расплавляется силою совершенного опыта. В конечном счете, осознать бессознательное — значит жить по истине. Реальность уже не отчуждена; я открыт ей; я предоставляю ей быть такой, как она есть; следовательно, и мой ответ на нее «истинен».