Кэрол Макклири - Алхимия убийства

• Название: Алхимия убийства
• Автор: Кэрол Макклири
• Издательство: АСТ, Астрель, Полиграфиздат
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-074858-7, 978-5-271-37595-8, 978-5-4215-2580-6

Всемирная выставка 1889 года в Париже могла обернуться кошмаром.

От рук неуловимого убийцы один за другим гибли люди — и одновременно в столице разразилась странная эпидемия, уносившая все новые жизни…

Полиция оказалась бессильна, врачи — тоже. Кому же удалось предотвратить катастрофу?

Группе интеллектуалов, каждый из которых в совершенстве владел какой-то информацией, важной для расследования.

В составе группы были:

Луи Пастер — гениальный ученый, основатель микробиологии.

Жюль Верн — писатель-фантаст, одержимый новыми возможностями науки.

Оскар Уайльд — умный циник, способный вызвать на откровенность любого человека.

А во главе стояла мисс Нелли Блай, первая знаменитая журналистка XIX века, не раз доказывавшая в своих статьях, что обладает талантом прирожденного детектива-любителя…

---

Он небольшого роста и сгорбленный под тяжестью прожитых лет и всего того бремени, что несет. У него маленькое сморщенное лицо, испещренное морщинами, как у обезьяны, безобразное, циничное и радостное одновременно. В пыльной коричневой сутане он выглядит не как священник, а скорее напоминает мощи средневекового монаха, найденные в углу заброшенной кельи старинного монастыря.

— Мадемуазель, пожалуйста, следуйте за мной.

В первый раз моя уверенность в том, что я встречусь с Красной Девой, поколеблена — она считает Церковь таким же тираном, как и правительство, и едва ли станет прятаться в храме и пользоваться услугами священника в качестве гида.

Куда я опять угодила?

Мы поднимаемся по лестнице в северной башне и переходим в южную. По пути мы проходим мимо горгулий и каменных монстров, в том числе стриги — вампира, который денно и нощно взирает на город, подперши подбородок руками.

«Каменная симфония» — как неподражаемый Виктор Гюго назвал кафедральный собор. В этом зловещем каменном лесу, где обитают существа из ночных кошмаров, злые псы, змеи и чудища, я слышу мрачную, таинственную симфонию, написанную Эдгаром Алланом По — кровью. В готическом стиле повествование с таинственными подземными ходами, темными зубчатыми стенами и потайными дверями, одна из которых ведет в лабораторию Франкенштейна, где он создает современного Прометея, а за другой скрывается странный мир доктора Джекилла и мистера Хайда.

Пока у меня вовсю играет воображение, мы входим в клетку, где висит громадный колокол, тринадцатитонный монстр в который звонил по особым случаям Квазимодо, влюбленный горбун, вошедший в литературную жизнь подкидышем с соборной паперти.

Священник, читающий при свече, встает и откидывает на плечи капюшон своей сутаны. Это не мужчина, это Луиза Мишель, и она улыбается мне.

Я вскидываю брови при виде ее в таком наряде.

— Разве вы не собирались сжечь дотла этот собор?

Она встает и с опаской оглядывается вокруг, как будто мой вопрос может восстановить против нее сами стены.

— В пылу страстей, порожденных несправедливостью, может родиться несправедливость. Нет, лично я не устраивала костра из скамеек хоров, от которого чуть не сгорел собор. Я раздавала бидоны с керосином, чтобы создать стену огня в городе и сдержать наступление версальских войск. Когда некоторые из моих товарищей испугались и убежали, я сама заряжала пушку и стреляла из нее.

— Louise La Petroleuse, — говорит старый священник и выходит шаркающей походкой, оставляя нас одних.

Я не слышала до этого, чтобы ее так называли, и со своим не очень хорошим знанием французского как могу перевожу: «Луиза Поджигательница». Я киваю на священника:

— Случайный знакомый? Или он в таком виде закладывает бомбы анархистов?

— Он — настоящий священник, но также думал разжечь костер из скамеек хоров. Иногда он разрывается между преданностью Богу и чувством справедливости.

— Я восхищена тем, как вы выбираете места, чтобы скрываться.

— Мои товарищи предпочитают водостоки. Честно говоря, уж лучше лечь в постель с папой римским, чем оказаться там в сырости.

Я сажусь на табурет, зажимаю руки между колен.

— После нашей встречи мне показалось, что вы и ваши друзья скорее прикончат меня, чем будут вести беседу со мной.

— Если бы ваша смерть способствовала делу освобождения труда, я лично вогнала бы кол в ваше сердце, мадемуазель Блай.

— Приятно слышать. Как вы узнали мое имя? — Единственный человек в Париже, кому известно мое настоящее имя, — это убийца.

— Я узнала вас. Ваша фотография как-то раз появилась во французской газете радикального толка. Там говорилось, что вы образец современной женщины.

— По вашему тону не скажешь, что вы согласны с этим.

— Вы не начали революцию, вы перешли в стан врага. Вы работаете на богатого владельца газеты, чью меркантильную душу взяли внаем собственники предприятий с потогонной системой, предоставляя ему рекламу. Вы пишете о преступлениях на улицах, но не о преступлениях правительства, притесняющего народ.

— Это не так. Я революционерка, но мое оружие не пушки, а личный пример. Я тружусь не покладая рук, чтобы добиться положения, которое прежде не занимала ни одна женщина. Другие женщины получили работу в газетах благодаря моим успехам, тысячи по моему примеру нашли применение своим способностям в иных сферах, миллионы женщин теперь знают, что можно быть кем-то еще, а не рабыней в своем собственном доме. Это только начало, но революции начинают делать единицы.

— Вы способны на большее. Вы можете обратить свое перо в меч. Мир меняется — и здесь, и в вашей стране. Революция уже началась. И вашей стране не избежать ее. Миллионы американских граждан выполняют рабский труд в шахтах и на заводах за нищенскую плату, а горстка толстых свиней только еще больше жиреет на их поте.

— Прогресс идет медленными темпами, — продолжаю я защищаться, — но придет день, когда женщины будут иметь право голоса и право на образование, когда мужчинам и женщинам, получившим травму на производстве или лишившимся работы, не будет грозить голод. Если я отказываюсь от насилия, это не значит, что я не обратила перо в меч. Хоть и медленно, перемены происходят. Насилие не приводит к быстрым переменам, оно замедляет их.

Она пожимает плечами.

— Я усвоила горький урок, когда была подавлена Коммуна. Моих товарищей расстреливали тысячами. Кровь лилась по улицам, убитых хоронили в братских могилах. Мы не поступали так с оппозицией. Мы сражались, когда на нас нападали, но никогда не устраивали бойню. «Пропаганда действиями» — вот моя нынешняя доктрина. Убивать руководителей, удерживающих пролетариат в рабстве, справедливо и необходимо.

— Человек, которого я ищу, нападает не на руководителей, он убивает простых женщин.

— Вот поэтому я и встречаюсь с вами. Я не только анархистка, но и борец за права женщин. Я не одобряю преступления, о которых вы рассказали. Когда мы сражались с версальскими войсками, женщины Монмартра, как и мужчины, взялись за оружие. Проститутки встали на защиту Коммуны бок о бок со швеями и школьными учителями. Когда кто-то отказывался принимать их в свои ряды, я говорила, что они такие же жертвы эксплуатации, как и бедные, и настаивала на том, чтобы их не отвергали. Когда мы, женщины, своими телами закрывали пушки, не давая солдатам стрелять по приказу офицеров, среди нас были и проститутки.

— Значит, вы согласны помочь мне поймать безумца?

— Я мало чем могу помочь по многим причинам. Люди ошибаются, полагая, что анархисты — члены сплоченной организации. Это не так. Анархизм — это общественно-политическое течение, в котором участвуют миллионы людей. Существуют сотни, если не тысячи, различных анархистских организаций. Я имею не большее представление о каком-нибудь соратнике-анархисте, бросающем бомбу под карету члена кабинета министра, чем о том, что у вас сегодня на завтрак. И у меня есть другая, более важная проблема. Я должна вернуться в Англию и продолжить борьбу оттуда. Буржуазные свиньи, управляющие моей прекрасной Францией, решили упрятать меня в сумасшедший дом, если поймают.

Я начинаю что-то говорить, но она поднимает вверх указательный палец, как учительница, которой она и была раньше.

— До меня доходят слухи.

— Какие слухи?

— Разные. Правдивые, ложные, преувеличенные. Говорят, что тот, кого вы разыскиваете, — русский.

— Русский, да, возможно. Мы называли его «немецкий доктор», но в Америке многих иностранцев называют «немцами» только потому, что иммигрантов из Центральной и Восточной Европы очень много. Что…

— Это все, что я могу сказать вам. Хоть режьте меня, все равно ничего не скажу. Ищите ответы на свои вопросы в другом месте. Здесь. — Она дает мне листок бумаги, на котором написано: «С. И. Чернов, улица Антуана-Жозефа, 292».

— Кто это?

— Буржуазная свинья, русский, агент царской охранки. За революционерами, которых они не казнят или не сажают в тюрьму, ведется тайный полицейский надзор.

— Что он мне может сказать?

— Если интересующий вас человек — русский, и он в Париже, этот человек будет знать.

— Луиза, я…

— Не благодарите меня. Я лучше дам на отсечение руки и ноги, чем буду доносчицей. Я делаю это не для вас или нанявших вас эксплуататоров. Вы видите этот шарф? — Она распахивает монашеский балахон и показывает черные одежды и красный шарф. — Он цвета крови и проституток Монмартра. Они смело сражались на баррикадах на площади Бланш и умирали. Ни одна из них не была убита выстрелом в спину.

В гневе она кажется еще более решительной и непреклонной.

— Жиль де Рэ. Вот с кем вы имеете дело. А сейчас уходите, пока я не передумала.

Когда я встаю, она произносит:

— Мадемуазель Блай, если этот человек такой, как вы говорите, то у него нет ни сердца, ни совести, и он убьет вас. Но если он анархист, то люди, сидевшие вчера за моим столом, убьют вас, прежде чем вы остановите его. Для них вы — буржуазная свинья, а он — их товарищ.