Мишель Ловрик - Книга из человеческой кожи

• Название: Книга из человеческой кожи
• Автор: Мишель Ловрик
• Издательство: Книжковий Клуб «Клуб Сімейного Дозвілля»
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-966-14-1391-6

Кожа, на которой написана человеческая жизнь!

Марчелла с рождения обречена на страдания. Ее одержимый жаждой богатства брат Мингуилло не остановится ни перед чем, чтобы стать единственным наследником. Он преследует девушку и однажды решает… подстрелить ее. Молодой врач Санто, будучи не в силах отвести глаз от ее излучающей чистоту кожи, влюбляется в Марчеллу. Одного его нежного взгляда в ее сторону было для Мингуилло достаточно, чтобы упрятать сестру в отдаленный монастырь, а самому полностью отдаться своей чудовищной страсти – коллекционированию книг из человеческой кожи…

---

Мне показалось, что по меньшей мере один из этих мягких черных глаз ласково посмотрел на меня.

Марчелла Фазан

Говорили, он стоит миллион песо. В Арекипе такими состояниями обладали разве что семейства Тристанов и Гойенече. Я боялась, что им не нужны ни наши жалкие гроши, ни наше пустяковое дело. Но Санто настаивал, что только такие люди знают, как правильно оспорить или доказать истинность завещания, а потом и распорядиться им.

Именно Жозефа предложила отдать Хуану Пио де Тристану-и-Москозо не только наши песо, но и маленькую картину Мантеньи с изображением святого Себастьяна из моего приданого. На следующее утро Фернандо отнес картину, завернутую в шаль, в резиденцию Тристанов. Он не стал торговаться насчет цены, оставив маленький светоносный холст говорить за себя, что у нею получилось намного лучше, чем у Фернандо.

А завещание мы передали Хуану Пио де Тристану через Джанни, одетого в платье венецианского камердинера. Мы научили Джанни, что он должен сказать, будто прибыл по поручению «наследника великого Фернандо Фазана», и это непременно откроет перед ним двери особняка.

И если дворецкий Хуана Пио де Тристана-и-Москозо счел Джанни, с его ломаным испанским, посланцем Мингуилло, в том не было нашей вины.

Джанни дель Бокколе

– Tragado сото media de cartero, – сказала мне Жозефа. – Все в порядке. Все хорошо.

Это означало «проглотил, как чулок почтальона». Уж столько-то по-испански я разумел. Так испанцы отзываются о тех, кто влюбился без памяти.

Она поняла все раньше меня. Она пришла в мое гнездышко у очага в ночь того дня, когда я убедил Хуана Пио де Тристана-и-Москозо взяться за наше дело, и накрыла меня своим платьем, и проглотила, как чулок почтальона.

Доктор Санто Альдобрандини

Не прошло и недели, как Хуан Пио де Тристану-и-Москозо вошел в наши комнаты, размахивая документом с большой печатью. Улыбка его увяла в сомнениях, когда он обвел взглядом наше убогое убранство, но гордость быстро заставила его взять себя в руки. Потому как он выиграл наше дело: с помощью венецианского завещания он доказал, что Марчелла является законной наследницей своего отца.

Друг Пио Тристана, управляющий,[173] отправил солдат вышвырнуть Мингуилло прочь из фамильного особняка. Не успели солдаты ступить на дорогу, ведущую к Casa Fasan, как Жозефа, к которой все окрестные слухи слетались, как на крыльях, бросила стирку и поспешила туда, дабы насладиться спектаклем в компании таких же недоброжелателей. Запыхавшаяся Жозефа вскоре вернулась и сообщила нам, что двое офицеров выволокли Мингуилло из дома, закинули его на повозку, шлепнули лошадь по крупу, и та потрусила в сторону tambo.

Жозефа рассказывала:

– Он все время орал как резаный: «Моя сестра умерла!» А офицеры ответили ему: «Если вы и дальше станете угрожать ей убийством, то окажетесь в тюрьме, а не в публичном доме!» И им пришлось взять вторую повозку, чтобы увезти из дома все его костюмы.

На следующий день Беатриса и Фернандо вернулись в свой прежний дом. Мы с презрением отвергли паланкины и отправились в особняк пешком, а вдоль тротуаров выстроились жители, провожавшие нас дружными аплодисментами и криками одобрения. Было так трогательно наблюдать, как Беатриса обнимала своих плачущих слуг, трогала пухлыми ручками свои любимые занавески и открывала дверцы шкафов, заглядывая внутрь и принюхиваясь. В сундуке на чердаке мы нашли все ее старые платья, аккуратно и бережно переложенные бумагой. Это экономка спрятала их там, надеясь на то, что ее хозяйка когда-нибудь вновь вернется домой.

И хотя мы приняли самое деятельное участие в процессе счастливого возвращения в особняк, мы с Марчеллой не остались в Casa Fasan. Мы вернулись в свои жалкие комнатки. Нам более ничего не было нужно, и, говоря по правде, мы боялись покидать их. Они стали для нас чем-то вроде благословенного убежища. Мы уже решили, что если и переедем отсюда, то только туда, где было наше настоящее место и куда звали нас сердца – в Старый Свет, в Венецию.

В восторге от своей победы, Хуан Пио де Тристан-и-Москозо уже поговаривал о том, чтобы представлять наши интересы в Венеции, потому что аппетит приходит во время еды, чтовполне естественно. Но мы не сомневались, что разберемся в ситуации и установим правых и виноватых без привлечения громкоголосого и велеречивого перуанского адвоката.

Тем временем между Кадисом и Арекипой началась оживленная переписке. Сесилия Корнаро предложила нам селиться в ее дом в Мираколи, чтобы не повергать мою новую тещу и золовку в шок своим неожиданным прибытием. Марчелла была слишком добра, чтобы говорить об этом, но мы оба не питали особых надежд на то, что Доната и Амалия с распростертыми объятиями примут меня в свою семью. Им скормили ложь, будто я домогался Амалии, стремясь стать ее любовником. Сама же Амалия и не подозревала о том, что не кто иной, как я, спас ее от яда, который Мингуилло регулярно подмешивал ей в еду и питье. Кроме того, она была Фоскарини, и родословная ее надменных предков насчитывала уже восемь поколений. Вряд ли она будет в восторге, увидев во главе своего стола скромного и смиренного лекаря.

Марчелла настойчиво уверяла меня в том, что не испытывает к Амалии ничего, кроме сестринских чувств. Но контесса, вольно или невольно, принимала участие в заговоре, который едва не погубил нашу любовь. И как могла Марчелла после этого мирно и радостно проживать с ней под одной крышей? Кроме того, не следовало забывать о маленьких дочерях Мингуилло: им с детства внушали, что их тетка сумасшедшая. Я тосковал о Венеции, но при этом отнюдь не спешил превращаться в обитателя Палаццо Эспаньол, где меня прилюдно унизили и где я вполне мог ожидать повторения столь печального опыта.

Сесилия писала: «В Мираколи понадобится проветрить постели и белье. Они – ваши. А меня стошнит, если я увижу, как вы воркуете и нежно держитесь за руки. Посему я удаляюсь в свою мастерскую до тех пор, пока в Палаццо Эспаньол не произойдет революция и он не будет готов вновь принять вас».

Кроме того, она прислала нам несколько чеков одного из испанских банков: «Разве можно найти лучшее применение деньгам, полученным от малевания лиц Бурбонов? Рассматривайте их в качестве аванса за ваше возвращение домой, к нам».

А Джанни разрывался на части. Венеция была для него и отцом, и матерью, но он без памяти влюбился в молодую samba Жозефу. И она ответила ему взаимностью. Мы с Марчеллой с почти материнской гордостью наблюдали за тем, как развивались и крепли их чувства. Джанни спросил у меня:

– Как получилось, что я дожил до сорока лет и ни разу не влюбился?

– Быть может, это потому, что ты не встретил Жозефу раньше? – отшутился я.

Он обхватил голову руками.

– Что же мне делать? – простонал он.

Я с легкостью решил для него эту проблему.

– Женись на ней, – предложил я, потому что женитьба представлялась мне панацеей от всех бед и болезней, – тогда вы оба вернетесь в Венецию вместе с нами.

Он уставился на меня так, словно узрел перед собою саму Деву Марию.

– А она согласится выйти за меня? – с благоговейным страхом пролепетал он.

– А разве она уже не принадлежит тебе душой и телом? – улыбнулся я.

Тут к нам присоединилась Жозефа и жестом собственницы обняла Джанни за талию. Прижавшись к нему, она заметила:

– В монастыре Святой Каталины вновь начались волнения. Priora выздоровела. И теперь сестре Лорете пришел конец.

Сестра Лорета

Легкомыслие и профанация вновь восторжествовали. Меня сместили с Моей должности.

Однажды в Мой кабинет вошли святые отцы вместе с какими-то головорезами и приказали им связать Меня, а потом перевести в кладовую позади новициата. Меня приковали цепями к мешку с мукой. Мне сказали, что Я предстану перед судом магистрата Арекипы по обвинению в убийстве сестер Софии и Рафаэлы, а также покушении на убийство priora и доктора из Венеции. Меня даже обвинили в том, что Я уронила мраморную плитку на голову одной из монахинь из лазарета, отказавшей Мне в доступе к больным, еще в прошлом веке, и в том, что Я утопила в ванне другую монахиню из лазарета в том же самом году. Мне показали рисунок безбожницы Рафаэлы, без вуали, со следами синяков на лице и отеком на виске.

– Как вы могли? – выплюнул кто-то.

– Я потеряла слух, – ответила Я им. – Я не слышу лжи и богохульств.

По дороге в суд Меня провели по улице, привязанную к уродливой лошади. Люди кричали:

– Привяжите ее к столбу и сожгите на костре, а потом развейте пепел!

Такие же оскорбления и позор обрушились на головы святой Розы и святой Каталины. Я возрадовалась тому, что наконец-то пройду тем же самым путем, что и они. Deo gratias.

В суде Я говорила отчетливо и доходчиво. Я рассказала им о Моих невидимых стигматах, о Моем нимбе, об ангелах, которые навещали Меня в солнечных лучах, о многих чудесах, которые Я сотворила, и как все эти годы только Я одна претворяла в жизнь Божий замысел в Святой Каталине. После Моей речи в зале суда воцарилась тишина, и злобные насмешки и выкрики сменились благоговейным изумлением. Все присутствующие начали вытирать лица носовыми платками.