Антонин Ладинский - Собрание стихотворений

• Название: Собрание стихотворений
• Автор: Антонин Ладинский
• Издательство: Русский Путь
• Жанр: Поэзия
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-85887-310-3

Имя Антонина Ладинского(1896–1961) хорошо известно российскому читателю. Его исторические романы печатались в России с конца пятидесятых годов, в восьмидесятые попали в популярнейшую «макулатурную» серию, издавались миллионными тиражами и многократно перепечатывались. Гораздо меньше известен Ладинский-поэт. Хотя стихи его включаются во все многочисленные антологии поэзии ХХ века, его сборники не перепечатывались ни разу и в настоящем издании собраны впервые. Тем более никогда не перепечатывались стихотворения, разбросанные по эмигрантской периодике и не входившие в сборники.

В основу тома легли пять прижизненных сборников стихов в авторском составе, к ним добавлено более 70 стихотворений, не включавшихся в сборники. В примечаниях приведены большие фрагменты рецензий на книги Ладинского, указаны первые публикации стихотворений и учтены наиболее существенные разночтения в ранних вариантах стихов.

---

117. «Может быть, ты живешь в этом доме…»

Может быть, ты живешь в этом доме,
Надеваешь прекрасное платье
В этот час, в этом мире зеркал.
К волосам из пшеничной соломы
Так подходит открытое платье,
Чтобы ехать в театр иль на бал.

Ничего… Ни жестокость мучений,
Ни тяжелых высоких сомнений,
Ни заломленных в ужасе рук,
Только сердца спокойного стук.

Только чистый проветренный воздух,
Только в оранжерейном морозе
Плечи — мрамор, как жар в холодке.
Только капля духов. И весь воздух
Стал подобен химической розе,
Одуванчик — пуховке на жаркой щеке.

1937

118. В ИЕРУСАЛИМЕ

Да, не прочнее камень дыма,
И русским голосом грудным
О камнях Иерусалима
Мы с музой смуглой говорим,

A у нее гортанный голос,
И видел я: на поле том
Она склонилась, чтобы колос
Поднять, оставленный жнецом.

Все розовое в этом мире —
Дома и камень мостовой,
Холмы и стены, как в порфире,
Как озаренные зарей.

Счастливец я! Бежав от прозы,
Уплыв от всех обычных дел,
На эти розовые розы
Я целый день с горы смотрел.

1937

119. АТЛЕТ

Н.Н. Берберовой

Пшеница спеет в солнце лета,
В амбар струится, как вода.
Спартанец легкий плащ атлета
На землю сбросил без стыда.

В поту, на солнечной площадке,
И улыбаясь — солнце, свет! —
Стоят лицом к лицу, как в схватке,
Весь мир и молодой атлет.

Как радостно он дышит миром,
Бросая в крепкий воздух мяч!
Отметим лёт мяча пунктиром,
Улыбкою — завистниц плач.

Как высоко грудную клетку
Вздымает марафонский бег!
Протянем лавровую ветку
Всем, кто опережает век.

Не пища, не иищеваренье,
А только тело, воздух, звон,
Где пульсом кровообращенья
Холодный мрамор оживлен.

Олимпиада: воздух, лето,
Торжественный латинский слог,
Легчайшая душа атлета,
Полет мяча и топот ног.

1936

120. «Ты — гадкий утенок, урод…»

Ты — гадкий утенок, урод.
И нет у тебя ничего:
Ни сил лебединых, ни вод,
Ни голоса, как у него.

Не крылья, а лужа. И в них
Кусочек далеких небес,
Таких непонятных, как стих,
Таких невесомых на вес.

Но даже за то, что тебе
Послали — за лужу, за нос,
Такой неуклюжий! — судьбе
Ты был благодарен до слез.

Пленительный лебедь из рук
В балетном пространстве летит
Под музыку скрипок, и вдруг
Гром рукоплесканий гремит.

Весь мир, как огромный цветок.
Ты плачешь от счастья, без сил.
При мысли, что хоть на часок
И ты этот мир посетил.

1936

121. АННА

Средь бурь и прекрасных ненастий,
Как мачта средь звезд и морей,
Как гибкая ива во власти
Гитарных кастильских ночей,

Трепещет, склоняется Анна
Над синей и страшной водой
Пленительных глаз Дон-Жуана,
Где мир отразился пустой.

Не верь никаким уговорам,
Мужским непонятным слезам,
Красивым и ловким танцорам,
Поэтам и синим глазам —

Все только начало разлуки,
Ты будешь сгорать от стыда,
Ты будешь заламывать руки,
Покинутая навсегда.

О, в шорохе платьев туманных
В темнице своей кружевной
Останься для вздохов гитарных
Запретной страной.

122. РОМАН

Ты — африканское объятье,
Ты — пальма, ты — высокий храм.
Ты в черном шумном бальном платье
По лестнице нисходишь к нам.

И с легкомысленным поэтом
Дыханье делишь, пьешь вино,
Усталая, перед рассветом
Ты говоришь: «Мне все равно»…

Но угасает жар романа,
Как тлен шампанских пузырьков.
Увянут милые румяна,
Умолкнет музыка балов.

Ты располнеешь в жизни душной,
У мужа в клетке золотой,
Ты станешь теплой, равнодушной,
Благополучной и земной.

Меняет голоса эпоха.
А легкомысленный поэт?
Наверное, он кончит плохо
Среди своих житейских бед.

И прочитав о том в газете,
Твой муж, солидный человек,
Вздохнет и скажет о поэте:
— Стихи в американский век…

1937

123. ВЕРНОСТЬ

В слезах, в одиночестве вечном,
В терзаниях — ночи без сна,
В прекрасном порыве сердечном
Склоняется к слабым она.

Как Троя, как крепость в осаде,
В которой воды больше нет.
Представлен к высокой награде
Ее комендант и поэт.

О, верность и ум коменданта
Отмечены на небесах:
Бессмертьем — душа, и талантом,
Звездою алмазною — прах.

И новая там Андромаха
Стоит на высокой стене,
Взирает на битву без страха
В прелестной своей тишине.

Ты, льющая слезы над телом,
Когда погибает герой,
Зачем ты к нему не слетела
На помощь средь битвы такой?

Зачем не склонилась спасеньем
К слабейшему, к мукам таким,
Его не оплакала пеньем
И не разрыдалась над ним?

1937

124–126. КОЛОДА КАРТ

1. «В колоде 52 карты…»

В колоде 52 карты.
Это — Наварра и Арагон,
Франция, роза Декарта,
И Кастилия — гитарный звон.

Четыре короля и дамы,
Строй пик и сердец.
Зеленые поля и храмы,
Где золотой телец.

Четыре игральных масти:
Кастилии каравелльный флот,
В Атлантике божьи страсти,
Где «Санта-Мария» плывет…

2. «И в золоченой карете…»

И в золоченой карете
(Не профиль, а бог, медаль)
Людовик — как на монете —
Едет в прохладный Версаль.

О лилии тучных бурбонов
И под глазами мешки!
О фавориток и тронов
В темных боскетах грешки!

А если звон шпаги,
Взмах шляпы с пером и поклон,
И глоток из плетеной фляги,
Это — Наварра и Арагон.

Но смерть голубую колоду
Тасует костяшками рук,
Ставка — жизнь за свободу.
Угодно, любезный друг?

3. «И, потирая руки…»

И, потирая руки,
Садится бледный игрок,
Сначала так, от скуки,
Потом вызывая рок.

И в этой схватке с роком
Все кажется сквозь туман,
Что золото тяжким потоком
Течет в дырявый карман.

Но смерть прикупает к восьмерке.
Туз! И во цвете лет
Гибель на апельсинной корке.
Девятка, и ваших нет!

И республика в буре ломает
Лилии и дубы,
Карточный домик сдувает
С зеленых полей судьбы.

1937

127. ШУМ ПЛАТЬЯ…

Шум платья на балу, — как парусина
Высоких и прекрасных парусов,
Шум корабля… А мачты — древесина
Воспетых столько раз дубов…

Ты — роза! В бальной зале
Ты поднимаешь радостно бокал,
И пузырьки рождаются в бокале,
В шампанском, в царстве люстр, зеркал.

Но мир другой — огромный и печальный
Бушует тайно за твоим челом,
И даже в суматохе бальной
Нельзя забыть под музыку о нем.

И, вспомнив про моря, дожди и слезы,
Ты умолкаешь… Облака плывут…
И две слезы, как маленькие дозы
Соленых вод, из глаз твоих текут…

1937

128–132. ПОЭМА О ДУБЕ