Юрий Пахомов - Прощай, Рузовка!

• Название: Прощай, Рузовка!
• Автор: Юрий Пахомов
• Издательство: журнал "Наш современник"
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012

Автор этих воспоминаний, перу которого принадлежат четыре романа, повести и рассказы, родился в 1936 г. в Горьком в семье военнослужащих. Поступив в Военно-медицинскую ордена Ленина Краснознамённую академию им. С. М. Кирова в Ленинграде, закончил её в 1954 году. Служил на подводных лодках и кораблях Черноморского и Северного флотов. В 1972 году закончил командно-медицинский факультет Военно-медицинской академии, и после вся его служебная деятельность прошла в центральном аппарате ВМФ СССР. Полковник медицинской службы, был главным эпидемиологом Военно-морского флота, сейчас в отставке. Занимаясь литературным творчеством, стал лауреатом всероссийских и международных литературных премий. Член Союза писателей России с 1979 года. Живёт в Москве и постоянно сотрудничает с журналом «Наш современник». Его воспоминания о годах учёбы в знаменитой Военно-медицинской академии, курсантском житье-бытье в Рузовке, как называли своё общежитие-казарму курсанты, написаны живо и увлекательно.

---

…Наш взвод опять кинули на уборку территории академического городка. Листья облетели, в сквозном гулком пространстве орали вороны. Мы собирали листья в кучу и на тачках свозили к грузовику, замершему у здания клиники военно-морской хирургии. Славка Филипцев подхватил тачку и запел:

А двое враскорячку
Везли большую тачку,
А в ней сидел пузатый генерал…

Я вяло шевелил граблями, имитируя работу. Накануне схватил два наряда вне очереди за сон на лекции, и настроение было неважное. Чапающая по тропинке старушка-санитарка с отёчными ногами сказала Славке:

— Ишь ты, ухарь, генерала он повёз, глаза бесстыжие. Небось девки от тебя плачут.

— О, синьорина, вы ошибаетесь. Я женат, и у меня четверо детей.

Шестипудовая «синьорина» улыбнулась беззубым ртом, шамкнула:

— Балабол. — А, взглянув на меня, добавила: — А ты генералом никогда не станешь, потому что работать не любишь.

Как припечатала, старая ведьма!

Генералом я так и не стал. Сбылось вещее предсказание престарелой санитарки, хотя мои предшественники, случалось, носили штаны с лампасами.

Сладкой жизни у Главного эпидемиолога в ту пору не было, да и быть не могло. Огромный флот, боевая служба — на пике. Корабли плавают в любой точке Мирового океана. Мой рабочий день начинался в 7.30 утра на Центральном командном пункте ВМФ. Нужно было успеть изучить обстановку, в случае необходимости самостоятельно принять решение, подготовить телеграмму, подписать у начальника Главного штаба, сдать связистам. И в результате корабли оперативной эскадры, направляющиеся в Коломбо пополнить запасы воды, свежих овощей и фруктов меняли курс, ибо в Коломбо возник эпидемический очаг холеры. Представляю, что думали обо мне моряки, мечтающие погулять под пальмами, — ведь давно уже в море, и вот какой-то хмырь лишил их этой радости.

Как-то утром часовой не пустил меня на ЦКП, секретчик забыл поставить в мой пропуск соответствующую звёздочку. Я пошел к заместителю начальника управления контр-адмиралу Константину Валентиновичу Макарову.

— Что за чепуха? — удивился адмирал. — Ведь вы каждый день у нас работаете. Исправим глупость. — Внимательно посмотрел на меня и добавил: — Доктор, а ведь вас нельзя пускать за границу. Как поедете, либо начинается государственный переворот в стране, либо полномасштабная война, как в Сомали.

— По-видимому, я играю роль своеобразного детонатора. Кстати, эпидемии, войны и революции развиваются по одному закону.

— Вот как? И по какому же?

— Источник инфекции, механизм передачи и восприимчивый организм. Если эту цепочку переложить на язык политологов и военных теоретиков, — всё сойдётся…

Константин Валентинович — яркий, талантливый флотоводец — сделал блестящую карьеру. Вскоре его назначили начальником штаба Балтийского флота, затем командующим, а в отставку он ушёл с должности начальника Главного штаба ВМФ в звании адмирала флота.

Судьбы иногда закручиваются в удивительный узел. Как-то раз Саша Гаврушев рассказал:

— Атомоходом, на котором я служил, командовал Константин Валентинович Макаров, моряк отличный, но человек жёсткий. Драл всех подряд. Мне тоже доставалось. Как-то в конце трехмесячного похода в Атлантику я окончательно выдохся. Свет не мил. Сижу в каюте на койке в полной прострации. Спирт выпит, в голову ничего не лезет. По отсеку проходил командир, глянул на меня и спрашивает:

— Ты что такой мрачный, доктор? Заболел?

— Надоело всё. Мне бы сейчас стакан «шила».

— Ну-ну.

Минут через десять заходит в каюту, в руке стакан спирта.

— Давай дерни и ложись спать. Скоро дома будем.

Когда адмирал Макаров командовал Балтийским флотом, начальником медицинской службы флота стал Александр Гаврушев, — командир лодки и доктор встретились, но уже в ином качестве.

…Старая голубая тетрадь с мальчишескими записями дала энергетический толчок, а желание воплотить замысел усилило другое событие — пятидесятилетие выпуска нашего курса.

По традиции мы встречались каждые пять лет в академическом городке у памятника Николаю Ивановичу Пирогову. Собирая материал для романа, я перелопатил кучу книг по истории медицины — пласт нераспаханный — и всё же докопался, откуда такая традиция взялась. Оказалось, её инициатор — выпускник Военно-медицинской академии 1860 года, известный гигиенист, эпидемиолог и санитарный просветитель, действительный статский советник Илинский Пётр Алексеевич. Именно он предложил однокурсникам встречаться у памятника барону Виллие. Мы выбрали памятник Пирогову.

Пятидесятилетие выпуска — дата серьезная, для многих, возможно, последняя встреча. Юра Кондратьев прилетел из США, приехали ребята из Финляндии, с Украины, из Белоруссии. Собирались мы, пожилые мужики, у памятника великому хирургу, кто с палкой, кто с костылем. Постаревшие жёны, взрослые дети, внуки. Поцелуи, объятия. И не было здесь удачливых учёных, академиков, профессоров и тех, чьи судьбы не состоялись, — собрались однокашники, объединенные нерушимым курсантским братством. И так же, как многие годы назад, по осеннему парку летали серебристые паутинки, с кустов свисали тяжёлые гроздья боярышника и сладковато-бражно пахло опавшими листьями…

…Первым ушёл Володя Зубков.

Я хорошо помню то январское утро 1961 года. Севастополь, Корабельная сторона, солнце, иней на крышах, пустые, прозрачные сады. И запах, скорее осенний, чем зимний: солений, перебродившего виноградного сока и еще дыма костров — в садах жгут листья.

Мы с женой снимали крошечную комнату в доме, стоящем на улице, скатывающейся к морю, и ночами было слышно, как ворочается, живёт, погромыхивает Корабельная сторона, а утром этот равномерный, неумолчный гул пробивали пронзительные трели боцманских дудок, а чуть позже, во время подъёма флагов на кораблях, трубили горнисты.

В нашей комнатке стояла старинная кровать с медными шарами на спинках, пузатый комод, а в кухне над печью висели гирлянды лука и чеснока. Во дворе, за сараем, прилепилась коптильня. Хозяйка, вдова моряка, коптила в ней янтарную, с золотыми прожилками барабульку. В ветреную погоду ветви миндаля с лёгким звоном стучали в окно.

Я шёл, представляя уютную тишину комнаты, нашего временного жилья, прибежища среди дорог, перестука вагонных колес, тоскливого крика паровоза, сулящего печаль разлуки и радость встреч. Я был счастлив в то утро, с жадностью вдыхал горьковатый дымок костров, чадящих за высокими каменными заборами, и всё вокруг виделось отчетливо, остро и так же остро запоминалось. Я миновал площадь, на которой стоял пустой троллейбус с опущенной дугой и молочно-белыми, запотевшими за ночь стёклами, и тут увидел их. Три офицера и мичман шли какой-то странной походкой, будто плыли, поддерживая друг друга. И я не сразу понял, что они пьяны. Я знал этих парней — вместе столовались в бригаде подводных лодок.

«Что это они с утра пораньше?» — подумал я и пошёл навстречу, вглядываясь в их окаменевшие лица, еще не испытывая, а как бы предчувствуя тревогу.

— Привет! — сказал я. — Со свадьбы, что ли?

— Какая свадьба, — хмуро отозвался старший лейтенант, штурман. — «С-80» не вернулась из полигона. — Губы у него дрогнули. — А у меня на ней друг, на соседних койках в училище спали.

«С-80»? Лодок с таким номером в нашей бригаде не было.

— А где? В каком полигоне? — растерянно спросил я.

— На Северном флоте. Второй день ищут. Гробанулись, видно…

И они прошли мимо, унося на плечах тяжёлую ношу горькой вести. А вокруг всё кричало о жизни, о скорой крымской весне с влажными ветрами и розовой пеной цветущего миндаля…

О подводной лодке «С-80» ходили невероятные слухи, один, самый нелепый: лодка со всем экипажем ушла к… супостату. Говорят, семьям погибших какое-то время даже не выплачивали пенсии. Пресса в те годы угрюмо отмалчивалась. Первые сообщения появились лишь в 1990 году.

Из рассказов участников ЭОН — экспедиции особого назначения, документов, публикаций мне удалось более-менее точно восстановить события, происшедшие много лет назад.

27 января 1961 года подводная лодка «С-80» под командованием капитана третьего ранга Ситарчика шла под перископом в режиме РДП — работы дизеля под водой. Штормило. В том районе Баренцева моря всегда неспокойно. Выдвижные устройства покрылись коркой льда. Когда волна захлёстывала шахту РДП, дизель начинал стучать с перебоями, в отсеках падало давление, и рулевой-горизонтальщик морщился, удерживая штурвал. Где в этот момент был Володя Зубков? Скорее всего, на «боевом посту» во втором отсеке.

Командир лодки не отходил от перископа. Ударил снежный заряд, видимость резко снизилась, а тут, как всегда бывает по закону подлости, забарахлила радиолокационная станция. Командир развернул перископ и сквозь белесую муть с трудом различил тень судна, скорее всего траулера, пересекающего курс лодки, коротко скомандовал: «Лево на борт», пытаясь разойтись с траулером, но через несколько минут понял: опасность столкновения сохранена, и тогда последовала команда: «Срочное погружение!» Дизель замер. Наступившую тишину разорвал нарастающий гул поступающей воды, и лодка стала стремительно проваливаться на глубину. Трагедия произошла в 14 часов 20 минут.