Джакомо Казанова - Любовные и другие приключения Джиакомо Казановы, кавалера де Сенгальта, венецианца, описанные им самим - Том 2

• Название: Любовные и другие приключения Джиакомо Казановы, кавалера де Сенгальта, венецианца, описанные им самим - Том 2
• Автор: Джакомо Казанова
• Издательство: Ленинград “Васильевский остров”
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1991
• ISBN: 5-7012-0064-7

Мемуары знаменитого авантюриста Джиакомо Казановы (1725—1798) представляют собой предельно откровенный автопортрет искателя приключений, не стеснявшего себя никакими запретами, и дают живописную картину быта и нравов XVIII века. Казанова объездил всю Европу, был знаком со многими замечательными личностями (Вольтером, Руссо, Екатериной II и др.), около года провел в России. Стефан Цвейг ставил воспоминания Казановы в один ряд с автобиографическими книгами Стендаля и Льва Толстого.

Настоящий перевод “Мемуаров” Джиакомо Казановы сделан с шеститомного (ин-октаво) брюссельского издания 1881 года (Memoires de Jacques Casanova de Seingalt ecrits par lui-meme. Bruxelles, Rozez, Libraire-editeur, 1881.) и составляет приблизительно одну четвёртую его часть.

Для включения в русский перевод были отобраны те части “Мемуаров”, которые:

во-первых, отражают существенные события в жизни автора;

во-вторых, представляют исторический интерес (встречи с Руссо, Вольтером, Фридрихом II, путешествие в Россию) и показывают нравы века;

в-третьих, наиболее обработаны в отношении драматургии и стиля повествования;

и, наконец, просто занимательны, как житейские рассказы.

---

На следующий день явился возница и объявил о своей готовности ехать сразу после обеда. Я позвал обеих Кортичелли и в их присутствии обратился к нему: “Вот те две особы, которые поручаются вашему попечению. Вы получите от них деньги по прибытии с багажом в Турин через четыре дня, как это оговорено в контракте, один список коего находится у вас, а другой — у них”.

Через час начали запрягать лошадей. Кортичелли заливалась слезами. У меня не достало жестокости отправить её без некоторого утешения. Впрочем, она и так была достаточно наказана. Я посадил её с собой обедать и вручил рекомендательные письма для синьора Раиберти, а также двадцать пять луидоров, из коих восемь предназначались вознице. Она просила у меня сундук с тремя платьями и отменно красивой пелеринкой, которые подарила ей мадам д'Юрфэ, однако я отвечал, что поговорим об этом в Турине. О шкатулке уже не было и речи, а её слезы нисколько меня не разжалобили. Я отправлял её с куда большим имуществом, чем она привезла из Праги, — у неё появились роскошные наряды, красивое бельё, украшения и подаренные мною дорогие часы. Всё это стоило много дороже, чем она заслуживала. При расставании я отвёл её к экипажу, и отнюдь не ради этикета, а дабы ещё раз поручить заботам возницы. Когда они уехали, я почувствовал, что избавился от тяжкого груза.

Я получил два письма от синьора Раиберти, в которых сообщалось, что он исполнил мои инструкции касательно Кортичелли и что она должна получить ангажемент на карнавал в качестве первой фигурантки. Теперь уже не оставалось никаких дел в Женеве, а мадам д'Юрфэ, согласно нашему уговору, ждала меня в Лионе.

Отправился я рано утром и на следующий день уже достиг сего города. Однако мадам д'Юрфэ там не оказалось — она поехала в Бресс, где у неё было имение. В оставленном письме она выражала желание видеть меня, и я без промедления поспешил вслед за нею. Встреченный обыкновенной её любезностью, я, не отлагая, заявил, что должен ехать в Турин, где буду дожидаться Фредерико Гвальдо, главу Ордена Креста и Розы, и при посредстве оракула передал ей, что он прибудет вместе со мной в Марсель, и тогда исполнятся все её желания. Оракул также не советовал помышлять о Париже ранее этой встречи, а дожидаться известий от меня здесь, в Лионе.

По возвращении в сей город мадам д'Юрфэ понадобилось пятнадцать дней, чтобы изыскать пятьдесят тысяч франков, необходимые для моего путешествия. Она также отдала мне три платья, обещанные Ласкарис, которые, впрочем, Кортичелли так и не увидела. Одно из них, отделанное соболиным мехом, было совершенно исключительной красоты. Я выехал из Лиона с княжеской роскошью и направился в Турин, где меня должен был ждать тот самый Гвальдо, бывший на самом деле никем иным, как обманщиком Асканио Погомассом, коего я выписал из Берна, полагая, что легко смогу заставить сего фигляра играть нужную мне роль. Как увидит читатель, я жестоко заблуждался.

Когда я подъезжал к Турину, в Риволи меня встретила Кортичелли, которую кавалер Раиберти упредил о моём приезде. Она вручила мне письмо этого обязательного человека, где был указан нанятый им для меня дом, ибо я не желал останавливаться в гостинице. Сделавшаяся послушной как овечка, Кортичелли покинула меня при въезде в город. Я обещал навестить её и поспешил на свою квартиру, оказавшуюся удобной во всех отношениях.

Любезный кавалер Раиберти не замедлил нанести мне визит и, сделав отчёт в деньгах, потраченных на Кортичелли, возвратил оставшееся. Я сказал ему:

— Я совершенно не стеснён в средствах и намереваюсь возможно чаще приглашать к себе и угощать моих друзей. Не найдётся ли у вас хорошего повара?

— У меня есть истинный артист кулинарного художества, вы можете взять его хоть сегодня.

— Вы не человек, а золото, синьор кавалер! Договоритесь с этим маэстро, но предупредите, что на меня трудно угодить.

— Вам уместно сделать визит графу Аглие, — посоветовал мне Раиберти, — он уже знает, что вы содержите Кортичелли, и я должен сообщить вам, что дама Пиаченца, у коей она остановилась, имеет формальное распоряжение не оставлять вас наедине с нею.

Сей приказ показался мне весьма забавным, но поскольку я уже был равнодушен к Кортичелли, то нимало не огорчился, тогда как достойный кавалер, полагавший меня влюблённым, выражал своим видом искреннее соболезнование.

— Её поведение здесь, — сообщил он, — вполне безупречно.

— Я рад слышать это.

— Вы могли бы устроить так, чтобы она взяла несколько уроков у балетмейстера Дюпре, который тогда непременно поставит её в карнавальное па-де-де.

Я обещал сему милейшему человеку во всём следовать его советам и сразу же отправился к викарию. Этот последний принял меня весьма любезно и даже поздравил с возвращением в Турин, после чего улыбаясь сказал:

— Должен предупредить вас, что мне известно о вашей танцовщице. Однако же честная женщина, у которой она живёт на пансионе, имеет строжайшее предписание не допускать никаких визитов без своего присутствия.

— Это доставляет мне величайшее удовольствие, тем паче, что матушка девицы, по-моему, не слишком строга. Синьор кавалер Раиберти, коему я поручил сию юную особу, в точности исполнил все мои желания. Надеюсь, эта девица окажется достойной вашего покровительства.

— Предполагаете ли вы оставаться здесь на карнавал?

— С позволения Вашего Превосходительства.

— Сие зависит лишь от вашей благонравности.

— Если не считать кое-каких мелких слабостей, моё поведение всегда безупречно.

— Но есть слабости, которые у нас не дозволяются. Вы уже видели кавалера Осорио?

— Я рассчитываю засвидетельствовать ему своё почтение сегодня или завтра.

— Сделайте любезность, передайте от меня поклон. — С этими словами он позвонил, и я удалился.

Кавалер Осорио принял меня в департаменте иностранных дел со знаками величайшего благоволения. Когда я рассказал ему о своём визите к викарию, он с улыбкой спросил, расположен ли я подчиниться запрету видеться без помех с моей любовницей.

— Да, — отвечал я, — поскольку сам предмет уже не интересует меня.

На что он возразил:

— Ваше безразличие может рассердить поставленного при ней неподкупного стража.

Я понял его, однако же запрещение бывать наедине с Кортичелли и в самом деле устраивало меня. Имея некоторую склонность к скандальным происшествиям, я не сомневался, что возникнут всяческие толки, и мне было любопытно, что из всего этого получится.

XXXVI МОИ ПРИКЛЮЧЕНИЯ В ЛОНДОНЕ 1763 год

Англия имеет своё особенное лицо, совершенно отличное от государств континента. Это страна дождей и туманов, где солнечный свет кажется проникающим как бы сквозь промасленную бумагу. Нужно долгое время прожить на Британских островах, чтобы привыкнуть к здешнему климату, и в особенности к характеру самих англичан. Когда вступаешь на землю Британии, к горлу подступает тошнота из-за отвратительного запаха, исходящего от моря, избежать которого нельзя никакими средствами. Он пронизывает всё: хлеб, мясо и даже напитки, за исключением самых лучших вин; исходит от белья и посуды. В Англии везде чувствуется близость и влияние моря. Весь народ буквально пропитан им — это истинная нация моряков. Вследствие общего для всех народов предрассудка англичане льстят себя мыслью, что по сравнению с остальными обитателями земного шара они принадлежат к высшей расе.

По дороге от Дувра к столице я имел случай наблюдать красоту ландшафтов, исправность домов и царящие повсюду порядок и величайшую чистоту. Не прошло и шестнадцати часов после отъезда из Дувра, как мы уже были в Лондоне.

Я взял трость и шляпу и, выйдя на улицу, пошел куда глаза глядят. По своему неведению я попал в кофейню “Оранж” — нечто среднее между таверной и погребком, где собирались все проходимцы из Италии, равно как и со всего света. В Лионе мне говорили об этом заведении и советовали избегать его. Однако же каприз судьбы словно за руку привёл меня именно туда. И вот я сижу в углу перед графином лимонада, а какой-то незнакомец подошёл читать около моей свечи. Сия личность держала в руках карандаш, зачёркивала некоторые слова, добавляя другие. Я приметил, что газета у него итальянская, а вся правка — сплошные ошибки. Моё чувство пуриста не могло этого вынести:

— Как, сударь, уже четыреста лет anchora пишется без h, а вы позволяете себе вставлять его!

Он посмотрел на меня с улыбкой и отвечал:

— Согласен и готов присоединиться к вашему мнению, хотя здесь на моей стороне авторитет Боккаччо.

— Поскольку вам известен сей автор, я вынужден просить прощения. Сударь, конечно, учёный?

— В некотором роде. Моё имя Мартинелли.

— Уж не родственник ли Кальсабиги?

— Его самого.

— Я с наслаждением читал ваши сатиры.