Антон Бринский - По ту сторону фронта

• Название: По ту сторону фронта
• Автор: Антон Бринский
• Издательство: Волго-Вятское книжное издательство
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1966

Герой Советского Союза А. П. Бринский в годы Великой Отечественной войны командовал партизанским соединением, действовавшим в Белоруссии, в западных областях Украины и в Польше. Отряды, входившие в партизанское соединение Бринского, совершили за время войны свыше пяти тысяч диверсий в тылу врага.

В книге «По ту сторону фронта» автор рассказывает, как советские люди, находясь на временно оккупированной врагом территории, выполняли указание Коммунистической партии — создать невыносимые условия для фашистских захватчиков и их пособников. Герои книги — подрывники, разведчики, связные, радисты. А. П. Бринский хорошо показывает боевую дружбу народов Советского Союза, связь партизан с местным населением, с народом, ярко рисует героизм советских людей, их глубокую веру в победу над врагом.

---

«Гитлеровские разбойники рассчитывали задавить Сталинград танками, но за два месяца боев потеряли у стен города восемьсот своих стальных машин. Немцы хотели проложить дорогу в Сталинград бомбами, но за два месяца потеряли в приволжских степях свыше тысячи самолетов. Немцы хотели своими дивизиями сбросить в Волгу защитников Сталинграда, но за два месяца уложили навсегда в землю свыше 100 000 своих солдат и офицеров».

— Эх, сколько! — не выдержал Дмитриев. — Получили русскую землю!

— Тише!

«Мы можем и должны очистить советскую землю от гитлеровской нечисти», — читает диктор, делая особый упор на эти слова. И я повторяю за ним.

— Мы можем и должны! — шепчут рядом.

— Можем и должны! — говорит кто-то почти вслух.

А диктор заканчивает:

— Будет и на нашей улице праздник!

— Будет? Нет, он уже есть!

— Ура! — выкрикивает Есенков.

— Ура! — подхватывают десятки голосов.

— Тише! Чего вы расшумелись? — останавливаю я, но и мне самому хочется крикнуть во все легкие что-то необычайно хорошее, чтобы до серых осенних туч долетели слова, чтобы болота и перелески Белоруссии далеко понесли эхо. Хочется запеть, позабыв и про усталость, и про погоду, и про врагов, которые, может быть, ждут нас где-нибудь недалеко, может быть, крадутся по нашим следам.

…Партизаны сидят у костров, примостившись кто на чем — на пеньке, на груде валежника, на стволе поваленного дерева. Дремлют, не выпуская из рук оружия. Один обнимает винтовку, другой прижался щекой к холодному стволу автомата. Усталость берет свое…

Возвратился Анищенко и доложил, что баран куплен. Крывышко занялся стряпней — обед будет. Будет. А пока необходимо позавтракать. Всей группой отправились в деревню. В хате, куда я зашел с несколькими товарищами, хозяйка сразу засуетилась вокруг стола. Появилась миска сметаны с творогом, хлеб, картошка.

— Садитесь, не побрезгуйте! Чем богаты…

— Это, как по-заказу, для меня. Люблю.

Хозяева, хотя и знали уже от Анищенко о начавшемся наступлении, снова попросили рассказать о нем — точнее, подробнее, полнее. Хозяйка вздыхала.

— Ой, какая радость!.. Поскорее бы!.. До чего тяжело жить в неволе!..

Тут же за столом я начал и деловой разговор:

— Надо бы вызвать секретаря сельуправы, собрать людей.

— А не опасно будет? — спросил хозяин. — Ведь к нам немцы заглядывают.

— Ничего. Мы выставим охрану.

Хозяин сходил за секретарем сельуправы, с которым уже раньше связан был сазоновский командир группы Сидельников, сопровождавший нас в этом походе. Я рассказал ему о наших планах — создать в Вйльче специальную группу, на обязанности которой лежало бы переправлять наших связных через Припять и через линию железной дороги Пинск — Калинковичи. Он согласился помочь, тут же наметили людей и через каких-нибудь сорок минут собрали их в хате. Я рассказал им, в чем дело, подробно объяснил задачу и сообщил пароль. Группа была создана.

А когда после этого короткого совещания я вышел на улицу, по деревне только и разговору было, что о наступлении — под Сталинградом. Как в праздничный день, люди ходили по улице, собирались группами, поздравляли друг друга.

Подошло время обеда. Крывышко постарался — приготовил два блюда, и неплохо приготовил. И обедали бойцы не по-партизански, а как полагается хорошему семьянину: за столами в теплых хатах. И настроение было праздничное после победы.

— Хорошо! Лучше я от самого Челябинска не едал, — заявил Есенков, уверенный, как и многие другие, что у него на родине все — самое лучшее.

Но в середине обеда, только было начали подавать второе, на улице раздался испуганный крик одного крестьянина:

— Товарищи, вас окружают немцы!

Все выскочили наружу, побросав и ложки, и миски. Никто нас не окружал, но фашисты действительно показались недалеко от околицы. Незаметно, огородами, провел я партизан на другую окраину деревни, и там около самой лесной опушки, у каких-то колхозных построек, хорошо замаскировавшись, заняли мы оборону. В промежутках между домами нам было видно, что враги дошли до околицы, задержались там недолго, затем изменили направление и дальней улицей покинули деревню. После выяснилось, что они только спросили кого-то из крестьян: «Партизаны есть?» — «Есть», — ответил тот. И немцы не посмели остаться.

Не могу не дополнить этот эпизод еще одним случаем, по моему мнению, интересной деталью. Анищенко, выбежав по тревоге на улицу, вдруг вспомнил, что в хате остался табак («дюбею», как он называл, а на самом деле обыкновенная крестьянская махорка), который он положил сушиться на печку. Вернулся и видит, что Крывышко торопливо укладывает в свое ведро жареное мясо с картофелем — великолепное жаркое, которого партизаны еще не попробовали.

— Какого черта ты тут делаешь? — крикнул Анищенко.

— Неужели мы этот обед приготовили для поганых фашистов? — ответил партизанский повар. — У нас хватит для них и свинцовых гостинцев.

— Чудак… Марш за мной! Живо!

И Крывышко, вздохнув, захватил с собой только то, что успел уложить в ведро.

Оба они тотчас же присоединились к остальным. А когда немцы скрылись из виду (вся эта история не заняла и часу), Крывышко, посмеиваясь, заявил:

— Ну что же, товарищи, вы из-за швабов остались полуголодными, а у нас с товарищем Анищенко есть что покушать а, главное, есть что покурить.

Некоторые засмеялись. Я приказал:

— Вот что: товарищи Анищенко, Крывышко, ну и еще Дмитриев сходят на село и проведут разведку — не осталось ли там немцев. А заодно пускай Крывышко посмотрит, не растерял ли он впопыхах жаркое по дороге.

Тут засмеялись все. Но я не шутил. Эти трое произвели разведку, и, когда доложили, что деревня свободна, мы продолжили обед, хотя теперь его вернее было бы назвать ужином: время близилось к вечеру.

* * *

Когда стемнело, мы взяли в деревне две подводы, погрузили на них лодки и отправились к Припяти. Надо было переправляться. Подморозило. Грязь затвердела. Корявые комья ее, как камни, стучали под колесами. Спускаясь с берега, мы спотыкались об эти комья. Ночь была черная, и река была черная, только кое-где на берегу белесыми пятнами лежал снежок, да на реке покачивался красный огонек бакена. Свет его дрожащей дорожкой отражался в воде. Тяжёлые и холодные осенние волны лениво плескались у берега. На бугре ветер посвистывал в лозняке. Люди еле слышно переговаривались между собой. Перед этой широкой рекой у всех было какое-то особенно торжественное настроение — мы стояли на новом важном рубеже.

Вот невидимая в ночи лежит за нашими спинами Белоруссия. Сколько мы пережили в ней и вместе с ней — с ее благородным и самоотверженным народом! Больше года мы ощущали этот народ, как свою громадную семью. Его несчастья стали и нашими несчастьями, его радости — нашими радостями! Несчастий на земле, захваченной фашистами, было, конечно, несравненно больше, а радости, суровые радости военного времени, приходили к людям через немецкие запреты, через фашистские кордоны — слухами о наших успехах, вестями о победах Красной Армии. Мы всеми силами старались помочь народу, связанные с ним на жизнь и на смерть. И он, как мог, помогал нам, оказывая гостеприимство под угрозой расстрелов и виселиц. Больше года мы вели бой, не одну тысячу врагов истребили, но и своих товарищей не один десяток потеряли на белорусской земле.

На Волчьем островке, окруженном болотами и заваленном буреломом, — маленькая полянка и скромный холмик, обнесенный простой изгородью из жердей. Могучие сосны и плакучие березы шумят над невысоким обструганным топором столбиком с короткой надписью:

«НИКОЛАЙ КРИВОРУЧКО»

С какой жадностью он брался за любое задание, как проникновенно он сказал когда-то: «У нас три самых близких слова: Родина, Партия, Москва!» И мы потом не раз повторяли эту фразу. Не дошел Криворучко до своей Украины…

На берегу Лукомльского озера похоронен Василий Нелюбов. И в лесах Витебщины, и в Березинских чащах, и в болотах Полесья могилы наших братьев. Святые могилы! Горячей кровью героев и нерушимой клятвой о мести сроднили они нас с Белоруссией. Как же нам расстаться с тобой, родная земля!..

Невидимая в ночи лежит впереди нас Украина. Некоторые из нас родились там, некоторые работали и жили, оставили своих близких. У меня там тоже отец с матерью и две сестры. Почувствуют ли они, что я близко? А может быть, они заочно похоронили меня?.. Живется им не лучше, чем нашим белорусским друзьям. Фашисты хозяевами ходят по украинским селам. Нет, не хозяевами! Не может быть, чтобы покорились потомки Наливайки и Хмельницкого. Ведь оба эти народа — и белорусы и украинцы — свободны не только по рождению, но и по духу. Они боролись с польскими панами, с татарами, с турками рука об руку с великим русским народом, свято веря в помощь, которую он, как старший брат, оказывал им в самые трудные моменты их истории. И снова окажет!.. Они ждут этой помощи и твердо верят в нее. Упрямо сопротивлялись они напору чужеземцев с запада и с юга в течение стольких веков! Да и теперь… Ведь даже мы, заброшенные в глуши лесов и болот, слышим, что делается на белом свете, знаем, как наши далекие братья отстаивают свою родную землю. И вот сейчас мы идем к ним на помощь. Мы расстаемся с родной землей Белоруссии и вступаем на родную землю Украины, готовые снова целиком посвятить себя борьбе и мести. И не сложим оружия, пока последний фашистский убийца не будет выброшен из пределов Советского Союза.