Антон Бринский - По ту сторону фронта

• Название: По ту сторону фронта
• Автор: Антон Бринский
• Издательство: Волго-Вятское книжное издательство
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1966

Герой Советского Союза А. П. Бринский в годы Великой Отечественной войны командовал партизанским соединением, действовавшим в Белоруссии, в западных областях Украины и в Польше. Отряды, входившие в партизанское соединение Бринского, совершили за время войны свыше пяти тысяч диверсий в тылу врага.

В книге «По ту сторону фронта» автор рассказывает, как советские люди, находясь на временно оккупированной врагом территории, выполняли указание Коммунистической партии — создать невыносимые условия для фашистских захватчиков и их пособников. Герои книги — подрывники, разведчики, связные, радисты. А. П. Бринский хорошо показывает боевую дружбу народов Советского Союза, связь партизан с местным населением, с народом, ярко рисует героизм советских людей, их глубокую веру в победу над врагом.

---

Мы постучали, на вопрос хозяина ответили условными словами, и только тогда он нас впустил.

Вошли в кухню, освещенную висячей лампой.

— Для начала закусим. Я ведь еще не обедал, только что вернулся.

За столом он подробно рассказал как его вызывали в Холопиничи, как районный бургомистр и немецкий офицер, комендант района, выспрашивали, прощупывали его, а потом, угрожая расстрелом, заставили принять назначение. Теперь он, как представитель фашистской «власти», в курсе всех событий. Он знал о начале наступления советских войск под Москвой, о том, что Ростов снова взят нашими, а в оккупированных областях день ото дня растет партизанское движение. Для нас это не было новостью. Батя прислал в отряд письмо, в котором более подробно излагалась обстановка. Но от Конопелько мы узнали о настроениях фашистов и о тех мероприятиях, которые они проводят, встревоженные положением на фронтах: вводится строгий учет всех бывших военных и контроль над советским активом, увеличиваются силы полиции, особое внимание обращается на наши места, на районы действия отрядов Бати. Фашисты знают его прозвище и то, что он прислан из Москвы, и хотят во что бы то ни стало захватить его. Мы узнали также, что в нашей Кащинской волости полицию формирует Булько — бывший колхозный бригадир из Гоголевки и гурецкий житель Корзун — дезертир и предатель, сам напросившийся на эту должность. Оружие он уже получил и приступил к набору полицаев, а сам сидит в Краснолуках. Начались аресты и засылка в партизанские деревни агентов гестапо. Конопелько назвал фамилии некоторых из них, чтобы мы могли их выследить и обезвредить.

Сведения, сообщенные Конопелько, были очень важны. Утром на другой день я собрал отряд, рассказал о том, что замышляют фашисты, и поставил ряд конкретных задач, которые должны сорвать все мероприятия врага по нашим районам, выделил группы, дал задания.

После собрания услышал где-то около кухни голос Сураева:

— Тише, ораторы, ваше слово, товарищ маузер!.. Языком маузера будем говорить с изменниками!

Я его вызвал и тут же при всех поправил:

— И не только языком маузера. Любое оружие — и веревка, и спички — пригодно в борьбе с врагом. На иного предателя жалко патроны тратить… И листовки наши, наше слово — это тоже сильное оружие.

* * *

Не могу обойти молчанием одной смешной мелочи, относящейся к этому времени. Сделавшись партизаном, я отпустил усы. Не потому, что лень было бриться, а потому, что с усами я сам себе казался солиднее. Усы были темные с рыжиной и висячие, как у запорожца. И вот на одном хуторе возле Лукомли, куда мы с Александровым заехали поужинать, старуха лет шестидесяти, взглянув на меня, крикнула за перегородку:

— Дочка, собери старичку покушать!

Дочка на вид была не моложе меня, но усы обманывали, и она с той уважительной ласковостью, которая обычно звучит в обращении к старикам, пригласила:

— Сидайте, диду.

Александров, усаживаясь рядом со мной, смеялся:

— Скажите — какое почтение!.. Нет, уж вы побрейтесь, товарищ командир, а то так в дедах и останетесь.

Мне самому было смешно и досадно.

— Бабушка, есть у тебя ножницы?

— Как не быть.

— Давай!.. А зеркало вон на стене. Сейчас и обкарнаю до ужина.

Александров держал зеркало и подсказывал:

— Вот тут прихватите… вот тут… Да, нет, все равно без бритвы гладко не получится.

Женщины смотрели с интересом и удивлением на мои упражнения с ножницами.

— Уж вы не обиделись ли на мои слова? — спросила старуха.

— На свои усы обиделся. Я их вам на валенки оставлю… Ну что, молодой?

— Молодой — теперь и свататься можно.

С тех пор я опять начал аккуратно брить верхнюю губу, а Батя, приехавший к нам пятнадцатого декабря, только спросил:

— А где же усы?

— Нет больше усов. Шестидесятилетняя старуха и та посчитала дедом.

— Так-то лучше.

Григорий Матвеевич в этот приезд знакомился с районом, встречался со связными, беседовал с колхозниками, снова говорил с партизанами о наших задачах и о методах борьбы. Это заняло двое суток, и на второй день вечером я решил угостить Батю ухой. Мне вспомнилось, как в самом начале нашего знакомства он упрекнул меня, что я, приехав с озера, не привез с собой рыбы, вспомнилось, как он говорил об ухе и даже сам обещал сварить ее — «настоящую рыбацкую». Пускай варит! Наши ребята сходили к рыбакам на озеро, принесли рыбы, нажарили, сколько могли, да еще два ведра свежей оставили про запас.

Когда вернулись в наш партизанский шалаш, я как бы невзначай спросил Батю:

— А не пора ли поужинать?

— Да уж время.

На первое был обычный партизанский суп, но с «косточкой», как это любил Батя, а на второе — рыба. Батя был доволен.

— Это хорошо.

Но, принявшись за рыбу, спросил:

— А ухи нет?

— Нет.

— Что же вы?

— Да ведь мы не умеем.

— А рыба-то осталась?

— Осталась. Вот, глядите, специально для вас два ведра.

Батя улыбнулся.

— Догадались!.. Это вы, должно быть, вспомнили Ковалевичский лес, когда без рыбы приехали… Ну, давайте!

Сам выбирал рыбу, мелкую.

— Вот это будет получше… А картошка есть?

Сам и картошку резал тоненькими ломтиками.

— Учитесь, как настоящую уху варят!

Когда уха была готова, угощал нас. Не знаю, как другим, но мне она не особенно понравилась. Так и сказал:

— Ничего особенного. Я не очень уважаю.

— Ну, значит, вы не разбираетесь в рыбе. Вы понюхайте, запах-то какой! Это — самый лучший запах!

— Для нас, — сказал я, — сама гарна рыба — цэ ковбасз або сало.

* * *

Вместе с Батей прибыл к нам Ярмоленко. Теперь он стал начальником боепитания, если можно говорить о такой должности в партизанском отряде. Он был доволен.

— Как хорошо, что я вас встретил! Снова я в рядах действующих бойцов. Нашел свое место… Вот только… — И он мгновенно погрустнел. — Вот только семья где? Как-то моя Галочка? Вы не слыхали, товарищ комиссар, ведь они вместе с вашими уехали?

— Трудно сказать, — ответил я. — Черапкину кто-то говорил, что будто бы наш эшелон фашисты разбили у Зельвы. Но эшелон этот мы сами видели, не наш. А где наши, живы ли, кто же знает?..

— Да. Конечно. Но как вы думаете, все-таки доехали?

— Думаю, доехали. Теперь уж, наверно, в безопасности.

Мне, как и ему, как и всякому, несмотря на полную неизвестность, хотелось верить в лучшее. И, стараясь разогнать мучившие его сомнения, отвлечь от невеселых мыслей, я перевел разговор от личного к общему нашему горю. Мы должны бороться, мстить не только за свои семьи, но за весь народ и в сознании своего долга черпать силы.

…А Батя во время этого посещения снова серьезно напомнил нам о бдительности, о том, что бдительность — это тоже оружие, и сейчас оно нужно нам, как никогда. Враг коварен, он пользуется всеми возможностями, чтобы разрушить единство народа, применяет все методы, вплоть до провокации, подкупа и обмана, всеми мерами воздействует на неустойчивые элементы.

— Еще раз проверьте свои явочные квартиры. Вы сами знаете, какие факты бывали. Малейшая неосторожность может стоить жизни не одному партизану.

Как он был прав тогда!

Четверо против восьмидесяти

В Симоновичах, самой ближней от нашего лагеря деревне, мы еще с осени завязали знакомства с наиболее надежными людьми. Были у нас там и разведчики, и связные, и постоянные явочные квартиры, и одной из таких квартир была хата Соколовских. Ею мы пользовались особенно охотно. Хозяйка, вдова лет шестидесяти, прожила нелегкую жизнь; нужда научила ее справляться с самой тяжелой работой не хуже мужчины, и хотя грамоте выучиться ей не удалось, она отлично разбиралась в том, что хорошо, что плохо, видела на фактах, что несет крестьянству Советская власть, — жить становилось лучше день ото дня, дети учились, росли, выходили, как говорят, в люди. Подвижная, энергичная, несмотря на годы, Соколовская до войны была активисткой, а во время оккупации стала помогать нам. Была она по-женски говорлива и по-женски упряма, из тех, за которыми всегда остается последнее слово. Это не мешало ей успешно выполнять любые наши поручения, даже такие, с которыми другой и не справился бы. Берет старуха корзину с рыбой или с яйцами и идет куда-нибудь — в Черею, в Лукомлю, в Чашники, будто бы на базар или в гости. Везде у нее знакомые, со всеми надо поговорить. И невинными казались эти расспросы говорливой и любопытной женщины. А она умела навести собеседников на нужную тему, из многословных ответов отсеять драгоценные для нас сведения, умела передать кому надо маленькую помятую записку или незаметно сказать несколько многозначительных фраз. А у себя дома она всегда готова была радушно принять наших товарищей, накормить и обогреть.

Дочь ее Нина, девушка восемнадцати лет, окончила среднюю школу и поступила бы в медицинский техникум, если бы не война. Такая же бойкая, как и мать, она деятельно участвовала в комсомольской работе и выполняла наши задания. Шумливая, веселая, задорная, и запоет, и спляшет, и других увлечет своим весельем — такой ее знали все. Многие на нее заглядывались, ухаживали за ней, но время ее, должно быть, еще не пришло: она думала об учебе. До войны ухаживал за ней и Корзун, делал ей предложение, она отказала, и Корзун женился на другой.