Игорь Росоховатский - Законы лидерства [Журнальная версия]

• Название: Законы лидерства [Журнальная версия]
• Автор: Игорь Росоховатский
• Издательство: Госкомиздат СССР
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1989
• ISBN: ISSN 0131-6044

Подопытным животным в виварии научного института вводят особый полиген Л, который стимулирует их стремление к лидерству. Животные прибавляют в весе, но у них возрастает агрессивность, они не могут находиться в одном стаде с себе подобными.

В виварии убит подопытный шимпанзе, а за ним – директор института. Кто убийца? Под подозрение попадают многие…

---

– Не-е-ет, ничего не поделаешь! – он даже ногой нетерпеливо притопнул. – Тупо сковано – не наточишь. Вы бы думали не как возразить, а как понять. Речь идёт именно о сохранении человеческого – лучшего, что в нас есть. Расстаётся же человек с родным, кровным своим аппендиксом. Меняет челюсть, сердце, почки… Расстанется и с бо́льшим, когда прижмёт, когда поймёт…

– Не хочу, не желаю этого понимать, Виктор Сергеевич, – сказал я, глядя в его сверкающие антрацитом глаза. – Ни сейчас, ни потом.

– Не зарекайтесь на потом. Потом видно будет!

Он уже дошёл до опасной «стадии кипения». Но меня, как мама говорила, «несла нелёгкая»:

– Это видно уже сейчас. А вам, Виктор Сергеевич, с такими мыслями надо от нас уходить в другое учреждение. В институт кибернетики, например, или эволюционного моделирования…

Я испуганно умолк, поздно поняв, что перешагнул дозволенную грань. Но он не закричал: «Учить меня вздумали, мэтр?» Он оторопело посмотрел на меня, и скупая улыбка высветила его раскалённые, как жаринки, зрачки. Они вдруг начали тускнеть, словно подёргиваться пеплом. В них ещё оставались светящиеся точечки, но вот внезапно они исчезли, глаза изменились, будто повернулись ко мне другой стороной, устремив взгляд куда-то вовнутрь.

– Что ж, может быть, вы и правы, – задумчиво произнёс он. – Нет, нет, не спорьте. Есть некоторые азбучные истины. Вы вовремя напомнили мне одну из них: каждый должен заниматься в первую очередь своим делом. И отстаивать его. Вы лучше усвоили эту истину, чем я. Спасибо. Кто-то из поэтов хорошо сказал: «Пусть каждый своим путём идёт, пока пути не сольются…»

Он был сейчас совсем не похож на того Виктора Сергеевича, который кричал и топал ногой несколько минут назад. Его узкое лицо стало удивительно мягким, слегка печальным, глаза вбирали в себя свет, и вдруг снова засветились, но уже по-иному – матово, ласково:

– Знаете, – сказал он доверительно, – я очень счастливый человек, что имею таких сотрудников. Они не дают подавлять себя. И правильно делают. Иначе всем было бы неинтересно.

И опять он задумался о том же, потому что через секунду произнёс:

– …«Когда же сольются наши пути, увидим, куда мы шли, и что нас ждало в конце пути, и кто нас у финиша ждал…»

Мне показалось, что в комнате сгустились тени, стали часовыми в углах, за шкафами термостатов, легко легли на его выпуклый шишковатый лоб. Потом я понял, что на распределителе выключили фонари подсветки.

Виктор Сергеевич повёл плечами, будто сбрасывал оцепенение, лукаво улыбнулся и без всякого видимого перехода сказал:

– А Таня эта хорошая девушка, однако. Не побежала ведь оправдываться. Что скажете, холостой добрый молодец?

Погрозил пальцем, круто повернулся на каблуках и вышел из лаборатории.

«Всё-таки обиделся, – подумал я. – Надо будет зайти, повиниться, словно невзначай…»

* * *

Но он сам пришёл на второй же день. Это тоже было в его манере – совершенно не считаться с субординацией, – особенно если ему казалось, что кого-то обидел.

Походил по лаборатории, порасспрашивал о чём-то профессора Рябчуна, задышал над моим ухом. Я не оборачивался. Через полсекунды он сказал:

– Я снял «строгий» из выговора. А где Татьяна?

– Здравствуйте, Виктор Сергеевич. Извините, замотался, увлёкся…

– Это я уже понял, хитрый добрый молодец. Так где Татьяна?

– В виварии она, Виктор Сергеевич. Опал хандрит.

– Пойдёмте взглянем.

Он так и не уточнил, на кого «взглянем».

Таня снимала показания с датчиков. Увидев нас, поспешила навстречу с бумажной лентой в руке, поздоровалась с академиком.

– Ничего не пойму. Энцефалограф подтверждает активизацию мозговой деятельности, а в поведении шимпа она не наблюдается.

Виктор Сергеевич перехватил ленту, поднёс её близко к глазам (очки он забыл в кабинете), забормотал:

– Интересно. Очень даже. Verum index sui et falsi[2]. Жук. Жук-жучила. – Повернулся всем корпусом ко мне. – У коров и овец изменения стойкие?

– Вполне. Сказались даже на выборе пищи. Объективные показатели полностью совпадают с поведенческими. Поэтому и решились мы перенести эксперименты на стадо подшефного совхоза. Но вот с шимпанзе ничего не выходит. Полиген Л не срабатывает. Его действие как бы противоположно ожидаемому. Опал угнетён, поведение заторможено. Может быть, всё-таки перевести его к самкам?

Объект нашего разговора приподнял косматую голову, словно прореагировал на мои слова.

– Нет, пока ещё рано, – ответил Виктор Сергеевич. – У меня есть соображения. Вот выберу время как-нибудь после работы и понаблюдаю за ним. Если мои предположения верны… – Он так и не сказал, что будет, если его предположения верны, только засмеялся своим мыслям и довольно потёр руки. Затем посмотрел на Таню, а обратился ко мне: – Вы сейчас домой? Пожалуй, немного пройдусь с вами, если не возражаете.

Его автомобиля у подъезда не было. Он часто отпускал шофёра, когда задерживался.

Мы пошли втроём по утоптанной тысячами ног скользкой дорожке. Виктор Сергеевич взял нас с Таней под руки и стал вспоминать о коллективной поездке прошлой осенью по грибы, о том, как Таня заблудилась в лесу и её едва нашли. Мы посмеялись, и Таня спросила его о внуке и дочке – я понял из разговора, что она хорошо знакома с ними. Виктор Сергеевич рассказал о первом посещении внуком детского садика и о возникших там конфликтах с другими ребятишками. Внезапно он умолк, будто на что-то наткнулся. Я догадался: он в самом деле наткнулся – на новую мысль. На последующие вопросы Тани академик отвечал односложно или невпопад, думая о чём-то своём. И только когда Таня упомянула его жену – она, оказывается, и её знала, – он вспомнил, как впервые познакомился со своей Катей – на дискуссии по генной инженерии. Теперь он снова оживился, увлёкся, связал конфликты внука в детсадике с дискуссией, с проблемами генной инженерии. Я понял, что, даже говоря о своей семье, он думает об одном. Не это ли называют фанатизмом? Я тоже углубился в свои размышления, и словно через перегородку до меня долетали его слова:

– Мы все знаем, что человек – часть природы. Знаем, но не задумываемся, что отсюда следует…

Таня ухитрилась протянуть за его спиной руку и толкнуть меня в бок, привлекая моё внимание. А Виктор Сергеевич умолк, поймал несколько снежинок и слизнул их с ладони. Детство неистребимо жило в нём и прорывалось иногда в смешных жестах. Не оно ли являлось скрытой пружиной его мощнейшего воображения? И не был ли он, по сути, мальчишкой, заигравшимся в новую игру на всю жизнь?

– А следует отсюда, добры молодцы, между прочим, и то, что первая, нестираемо-жёсткая программа, заложенная в самой структуре человеческого организма, – это программа природы. Она строится на том, что человеку для жизни требуются воздух, пища, вода, пространство; его поведение во многом подчинено этим потребностям. А поскольку он живёт в мире, где всего этого не хватает, где постоянно идёт жесточайшая борьба за существование, его поведение запрограммировано природой как эгоистичное с самого начала. Конечно, воспитанием, подчинением законам общества мы во многом подправляем эту Первую программу, заставляем её работать в иных режимах, используя имеющиеся в ней прекрасные предписания, такие, как инстинкты материнства, забота о детёнышах. Но принципиально изменить её мы пока не в силах. Сие хорошо знали древние, когда говорили: Naturam expellas furca, tamen usque recurret[3]. И, кстати, это же отлично знают всякие изверги и пользуются, когда им нужно вернуть человека к животному состоянию, ибо сделать сие намного легче, чем совершить обратный процесс. Опять же – из-за Первой программы. А мы часто стыдливо называем эгоизм какими-то пережитками в сознании, а потом удивляемся, почему эти пережитки так трудно вытравить у людей, родившихся уже в наши дни, почему, к слову сказать, малыши в детском садике вырывают друг у друга понравившуюся игрушку и увещевания воспитательницы далеко не всегда помогают. Да потому, чёрт возьми, что это вовсе не пережитки, а проявление давно усвоенной истины: мы – часть природы и подчинены её программам. И величайшая заслуга того общества, которое пытается воздействовать на людей преимущественно человеческими стимулами, идущими вот отсюда, – он стукнул себя по голове так, что сдвинул шапку на лоб, – такими, как равенство, солидарность, дружба, забота о ближнем, самопожертвование наконец! Из человека легче выжать всё, опираясь на Первую программу, на его эгоизм, использовать надёжные рычаги, созданные самой природой. И неизмеримо трудней взывать к человечности, опираться на неё. Величайшая трудность, величайшая заслуга. Но когда-нибудь людям это всё равно надо делать, если они хотят идти к лучшему, стать из рабов природы – хозяевами, творцами!

Он говорил громко, размахивая руками. На нас оглядывались прохожие, думая невесть что. Не могли же они предполагать в этом невысоком жестикулирующем человеке известного всему миру академика. Тем более что одет он был в далеко не новое, видавшее виды драповое пальто и слегка вылезшую, правда, пыжиковую шапку. Академик терпеть не мог влезать в новую, как он говорил, «непритёртую» одежду, особенно в обувь.