Казимеж Тетмайер - Ha горных уступах

• Название: Ha горных уступах
• Автор: Казимеж Тетмайер
• Издательство: Издание В. М. Саблина
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1908

---

Якубек рассудил, что Войтек Хронец не из какого другого места приносит столько серебра и золота, а из Липтова, из за Татр, а тот огромный мужик, должно быть, никто иной, как посланец от разбойников, с которыми сошелся Войтек.

Да впрочем об этом не говорили. Заметил только Якубек, что его дядя держит Войтка в большом почете, кормит его как нельзя лучше, а иногда говорит:

— Из тебя, Войтек, когда-нибудь толк выйдет.

Знал Якубек и то, что Войтек хотел жениться на Касе Пенцковской, что она даже была у него тут два раза, так как Войтку нельзя было ходить на деревню, все из-за его дезертирства.

Слышал Якубек, как она поклялась Войтку, что не будет ходить в корчму, не будет плясать, а особенно с Брониславом Валенчаком.

И страшно возмутилось сердце Якубка, когда, покупая табак и водку, он увидел, как Каська плясала польку с этим самым Валенчаком… Он видел не только это, видел, что Валенчак обнял ее в толпе, поцеловал два раза в самые губы, а раз в лицо.

И еще больше возмутилось сердце Яська, когда он почувствовал Войтков талер в руке. Стоит он перед ним и говорит:

— Войтек! Я тебе скажу одну вещь…

— Ну?

— Каська пляшет.

Войтек вскочил:

— Пляшет?!

— Пляшет.

— Где?

— В корчме у костела.

— Сам видел?

— Видел.

— С кем?

— С Валенчаком.

Войтек соскочил с постели на пол.

Он был босиком и, хотя наступил на горящие угли костра, но даже не заметил этого.

— Правду ты говоришь? — крикнул он и схватил Якубка за горло.

— Ей Богу!

— Нa! — и бросил Якубку еще талер; Якубек его спрятал. Войтек бросился к стене, схватил сапоги, стал обуваться.

Два немых горца, неподвижно сидевшие у костра на низенькой скамейке, пододвинув к огню головы, в черных просмоленных рубахах, в поясах, усаженных медными бляхами, с волосами, спадавшими до плеч, подняли головы и переглянулись. На черных, покрытых копотью и загоревших лицах блеснули только синеватые белки глаз.

Войтек обулся.

— Куда ты идешь? — спросил его горец.

— Туда.

— Берегись! — предостерег его горец.

— Не бойсь! Утром вернусь.

— С Богом.

— Оставайся с Богом.

Подали друг другу руки.

Войтек взял чупагу и вышел из шалаша.

Два черных немых великана встали со скамьи и кивнули горцу головами.

— Иди с ним.

Тот отрицательно мотнул головой.

— Ну, как хочешь.

Немые вышли из шалаша и вытащили из стены чупаги, которые они в нее вонзили.

— На какого чорта ты ему это сказал, — обратился горец к Якубку.

— Да как же мне было не сказать; я ведь сам слышал, как она клялась, что не будет танцевать, а он ей все говорил, чтоб она особенно с этим Валенчаком не плясала.

— Эх! жарко там будет! — сказал горец вполголоса; и, вынув из костра раскаленную трубку, стал ее потягивать и погрузился в раздумье.

Войтек мчался так, что песок свистел у него под ногами. Промчался через поляну, промчался через лес, не слыша за собой горцев; он услышал их только на дороге. Но даже не оглянулся. Помчался дальше. Примчался в деревню, к корчме, взглянул в окно: Валенчак обнял Каську и носится с ней по корчме.

Вот он остановился перед музыкантами и поет:

Если б ты за мною,
 Как я за тобою,
Были бы мы, Кася,
 Днем и ночью двое.

А старик Хуцянский, веселый мужик, подпевает им из-за угла:

А тому она и рада,
Чтоб тянулась ночь-отрада!

И все хохочут.

Вошел Войтек в сени, из сеней в двери. Двое немых за ним. Кто-то дотронулся до его плеча.

— Как живешь, Войтек?

Он оглянулся.

Флорек Француз, немолодой, худощавый, маленький, некрасивый мужик, богач, который страшно любил Касю и, не имея данных соперничать с Волынчаком и Войтком Хроньцом, возненавидел Волынчака: «Уж если не я, так пускай ее Войтек берет».

— Здравствуй, — говорит ему Войтек. — Видишь, что тут делается!?

— А что тут делается?

— Каська пляшет с Волынчаком.

— Я из-за этого и пришел.

— Войтек!

— Будь, что будет.

— Вот тебе моя рука. Захочешь три дня пить, пей! Корову продам, коня продам, — пей! Войтек, сердце мое! Пей!!! А это что за черти с тобой пришли?

— Муранские горцы, немые.

— Ну, ну! Здоровые парни! Вот если б я такой был! Задал бы я Волынчаку!

— Не бойся, и я ему задам!

— Войтек, дорогой ты мой! Пей, сколько хочешь! Луга продам, поле продам, дом продам, — пей! Войтек, сердце мое! Если не могу я, так бери ее ты! Бери, бери, бери! Бррр!!

Флорек Француз заворчал, как собака, на губах у него выступила пена; он впился ногтями в руку Войтка, весь задрожал и переступал с ноги ка ногу, как петух.

— Видишь ее там?

— Вижу.

— Целуются, обнимаются, по ночам сходятся! Войтек! Бррр!

Флорек Француз наклонил голову и впился зубами в рукав Войтковой рубахи.

— Войтек!

— Ну!

— Буду всех детей у тебя крестить! Все им оставлю! Буду им, как отец родной! Бей!!!

И толкнул его в избу. Два огромных горца пододвинулись к двери.

В эту минуту лопнула струна у скрипача: танец оборвался. Каська увидела Войтка, страшно смутилась и покраснела, хотя и так она была вся красная от пляски. Стоит она и не знает, подойти к нему, или нет? Что сказать? Наконец, подходит, протягивает ему руку и бормочет:

— Войтек, ты тут?

— Здесь! — отвечает Войтек.

Волынчак, пьяный, вспотевший, стоит рядом: протягивает и он руку Войтку.

— Здоров, брат?

— Здоров!

Пожали друг другу руки так, что кости хрустнули. Музыкант провел смычком по струнам: опять можно плясать. Войтек широким движением снял шляпу перед Волынчаком, низко ему поклонился, опустился на одно колено, поднял голову вверх и сказал:

— Брат! Уступи!

Волынчак гордо покачал головой:

— Нет, брат!

— Уступи, прошу тебя, брат!

— Нет, брат!

— Не хочешь?

— Не хочу!

— Я тебе заплачу за три танца!

— Не хочу!

— Брат!..

Но Волынчак стоит уже перед музыкантами и снова поет:

Ты не пробуй, парень, хозяйничать в корчме!
Есть и лучше парни, спесь собьют тебе!

А Войтек Хронец отвечает ему, притворяясь веселым:

Иль меня убьют,
 Или я кого,
Ведь топор в руке
Так и рвется вверх!

Остановился Волынчак, взглянул на Войтка, Войтек на него. Смотрят, улыбаются и грозят друг другу глазами; горят они у них, как свечи. Мужики уж соображают, что дело неладно; отходят в сторону, собираются в кучки. Бабы бегут к своим мужикам и становятся около них, перемигиваясь друг с другом и ожидая: «тут что-то будет». Музыка играет, Волынчак пляшет. Пляшет, да что-то не так у него выходит. Кончать не хочет, на зло, из гордости, но вдруг останавливается перед музыкой и поет хриплым голосом.

Потом берет Касю за талию, хочет обнять ее и закружить в воздухе в заключение пляски. А Флорек Француз дает Войтку тумаки в бок и шепчет ему:

— Войтек!

Войтек бросается вперед, хватает Касю за косу, да как закружит ее в воздухе, да как бросит оземь! Застонало даже все вокруг! А она даже не вскрикнула.

— Ты, сука! Так вот где твои клятвы! — кричит Войтек и топчет ее грудь ногами.

Волынчак одурел, раскрыл рот, вытаращил глаза. Вдруг Сташек Пенцковский, брат Каси, выскочил с криком: «Бей! Бей!» И хвать Войтка за горло. Пришел в себя и Волынчак; бросился на Войтка.

Пять или шесть парней, друзья и родные, один со скамьей, другой с дубиной, третий с глиняным горшком, выливая себе пиво на голову, кинулись на Войтка, но в это мгновение люди у дверей рассыпались во все стороны, словно отруби в корыте, когда на них дунет корова, — и два огромных черных горца, сверкая медью своих поясов, подняли загорелые руки, до локтей обнажившиеся из широких рукавов. Словно кузнечные молоты, что поднимаются бесшумно, а бьют с грохотом, так беззвучно поднялись их руки и загремели по головам их огромные кулаки. В избе поднялся стон и крик. Сверкая синими белками и издавая какие-то хриплые звуки, муранские немые расшвыряли мужиков, как снопы в поле.

Хорошо еще, что не рубили, а то бы не приведи Господи!

Войтек Хронец повалил Волынчака на пол, придавил его коленом и схватил за горло; чупага упала рядом.

Люди начали пятиться и убегать из корчмы, музыканты в ужасе столпились в углу. Горцы гнали толпу в двери, и вокруг Войтка стало свободнее. Тогда к нему проскользнул Флорек Француз и толкнул его в плечо:

— Войтек!

А потом буркнул:

— Бррр!

Тогда Войтек схватил чупагу, встал, замахнулся и ударил топориком Волынчака в лоб, так что брызнул мозг; потом еще, и еще, и еще, куда ни попало.