Зое Вальдес - Детка

• Название: Детка
• Автор: Зое Вальдес
• Издательство: Лимбус Пресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 1999
• ISBN: 5-8370-0196-4

Роман «Те di la vida enlcra», в русском переводе названный «Детка», – это история девушки. Куки Мартинес, Детки, которая, едва отметив свое шестнадцатилетие, приезжает из провинции в предреволюционную Гавану. Одна дивная гаванская ночь погружает Детку в мир грез, из которого ее не в состоянии вывести даже последующие годы коммунистического абсурда. С отменной непринужденностью, демонстрируя мастерское владение словом. Зоя Вальдес написала пронзительный роман о любви, надежде и разочаровании.

В 1996 году благодаря этой книге Зоя Вальдес стала финалисткой премии за лучший испаноязычный роман.

---

– Так, как-то в голову не пришло, много было других забот…

– Каких?

– Революционных.

Со стороны мне кажется, что я слышу Марию Реглу – мою бедную свихнувшуюся девочку.

Какого черта он смеется? Катринка и Перфекто Ратон понимают, что они здесь лишние. Ласково глядя на нас, они тактично прощаются и, взявшись за лапки, исчезают за дверной решеткой. Подозреваю, что они на время переберутся к торговцу жареным арахисом, который устроил у себя постоялый двор для тараканов. Сдаваемые внаем щели оплачиваются в валюте, так как хозяин оборудовал их наисовременнейшим образом, в соответствии с запросами и нуждами насекомых: сахар, испепеляющая жара, мусор и разная гниль повсюду. Уан говорит, с трудом сдерживая смех:

– Так уж и не было у тебя ни одного мужа!

– Насинг, – «ни одного» – отвечаю я по-английски, дабы показать, что и в языках я достаточно образована.

– Е моё, у тебя же дырка заросла, придется отбойным молотком поработать!

– Не пошли. Я ни на миг не переставала тосковать по тебе с того самого дня, как ты ушел, так хлопнув дверью, что пришлось петли менять… и ничего не оставил мне, кроме брюха.

Лицо его становится трагически серьезным, словно он очутился на похоронах своей матери, да покоится она с миром. Дабы не усугублять ситуацию, я распахиваю настежь все окна: и те, что выходят на улицу, и в тесный дворик, и на море. У меня такое чувство, будто своими последними словами я разрушила его романтическую вселенную, позаимствованную из детективных романов, словом, сунулась туда, куда соваться категорически воспрещается.

– Что ты имеешь в виду – ничего не оставил?

Голос его заглушает птичий гомон: порхание колибри и воробьев, воркотня белых голубей. Утренняя свежесть затопляет комнату. Но легкий ветерок тут же превращается в пронзительный сквозняк, и я запираю все ставни на крючки. Во всем теле какая-то непонятная тяжесть. Тело Уана тоже источает густой поток непонятной энергии, сероватой, сковывающей. Через оконные жалюзи вихрь заносит в комнату клочки бумаги, листья, ветки, телевизионные антенны, газеты, пеленки и полотенца вместе с прищепками и веревками, на которых они сушились, знамена, двери, стекла, обрывки плакатов со стен Центрального комитета, пояса, ленты, пляжные халаты, парики, пудреницы, вставные челюсти – Уан ловит одну из них на лету и показывает мне с торжествующим видом. Предметы земные и небесные проникают в комнату сквозь щели, металл прилипает к нашим намагниченным телам. Жаркая, накаленная атмосфера давит нас примерно минут сорок. Внезапно тот же вихрь уносит все прочь – все, что принес, прихватив при этом кое-что не входящее в список: радиоприемник «Селена», мою вазочку с пластмассовыми подсолнухами, расшитые салфетки и прочие безделушки. Алтари остаются неприкосновенными. Фотография Великой Фигуры падает на пол, стекло бьется вдребезги: дурной знак. Но фигурки Богородиц с бледными, чуть кошачьими лицами остаются на местах, ничуть не изменив своих божественных поз, – вот чертовки! Внезапно Уан, вибрируя всем телом, плавно устремляется ко мне, и свою очередь и я, тоже трепеща, приближаюсь к нему. Нас притягивает друг к другу, будто мы – два магнита; тела наши слипаются, хотя в действительности никакого желания обниматься, щипаться и так далее у нас нет. Скорее, мы слипаемся, как два минерала. Холодные и бездушные. Бесчувственное объятие. Буря стихает, и звуки сона, исполняемого секстетом пропитых и прокуренных голосов, доносятся из соседней квартиры – ярость Эола сменяется мелодичной патокой.

Какое желанье рождает во мне этот ветер…

И каждая клеточка, каждая частица наших тел вступает в соитие – ветер оживил наши гормоны. Через коридор, куда выходят распахнутые настежь окна, нам слышна сексуальная повседневность каждого жильца, непредсказуемая симфония криков, стонов, воплей, жалоб – ведь трахаются молча только в Париже, где соседа раздражает даже щелчок вашего выключателя, как я недавно вычитала в «Elle».[25] Или это был «Привет»? Нет, скорей всего, «Elle» – этот журнал посерьезней, он не разрывает знаменитых артистов на части, хотя «Привет' я тоже обожаю, потому что только из него можно узнать что-нибудь новенькое о любимом певце. С этой макулатурой я молодею. Я уже говорила – журналы мне дает Фотокопировщица, которой привозит их ее грек, моряк-жених, он наверняка сейчас торчит в гавани, потому что с их посудины сперли мотор, и никто, разумеется, ни слухом ни духом. Нам с Уаном слышен голосище соседа, жена которого слегка глуховата, так как, совокупляясь, слушает послания от своих майамских родственников по Вражьему Радио. Громоподобный голос мужа перекрывает его:

– Эх, милашка, я тебе сейчас так вдую, что увидишь небо в алмазах: и Луну, и Марс, и Венеру, и звезды…

В ответ на что «милашка» напевает болеро, в свое время прославившее Педро Варгаса:

Пусть в бесконечности звезды угаснут,
и море пусть крохотной лужицей станет…
Черные очи, меня вы покоя лишили.
Так много красивых, но только лишь ты…

Торговец арахисом впал в неистовство и твердит свое:

– Милашка, дай мне твоего молочка, слышишь, дай, дай, ДАЙ!

Из другой квартиры раздается жалобный вопль рабочего-передовика:

– Дай ты ему, милашка, а он пусть даст нам спокойно поспать! Нам с утра на работу, мы что – железные?!

Наконец торговец испускает вопль, от которого волосы становятся дыбом, типа радостен миг расставания с материнской утробой, как написано в поэме Ламамы Мимы.

Тут же, в двенадцатой квартире на втором этаже, образуется новый контрапункт. Мужской голос просит:

– Солнышко, раздвинь ножки.

Женщина издает усталый, томный, удовлетворенный стон. Похоже, ей хватило.

– Мама, а что, у солнышка есть ножки? – спрашивает тоненький сонный детский голосок.

Молчание. Что тут скажешь?

Рядом Фала и Фана, то есть Мечунга и Пучунга, ликующе ржут в компании Мемерто Ремандо Бетамакса, которого они призывают устроить небольшой стриптиз, пока сами укладываются поудобнее, чтобы ублажить слегка опавшую плоть директора «Эгремонии». Шевеля ноздрями, в спущенных до колен трусах, Мемерто принюхивается:

– От кого из вас несет такой гнилью?

– Ты сиди, не возникай, сам только что напердел горохом. Слушай, и что это нам вечно достаются педерасты?! – воинственно атакует Мечу, в то время как Пучу все же засовывает палец куда следует и робко его обнюхивает. Я догадываюсь об этом по звуку оплеухи, которую отвешивает ей Мечу.

– Не будь дурой, ничем от тебя не пахнет! Ты еще будешь слушать этого импотента?!

Пучунга ставит запиленную пластинку Ольги Гильот и на полную катушку врубает старый проигрыватель «RCA Виктор», чтобы соседи не слышали, что происходит в их хоромах:

Знаешь, я о чем мечтаю?
Чтобы в пятницу заснуть
и проснуться в воскресенье.
Знаешь, я о чем мечтаю?
Чтобы солнце скрыла тьма,
чтобы ты сошел с ума,
стал в любви безумно щедрым…

– Не откажи, не откажи, – шепчет Уан, словно продолжая мексиканскую песню.

Однако мое старое тело не выдерживает таких перегрузок. Я вся горю, так что, если сейчас мне поставить градусник, он, пожалуй, лопнет, но интимная часть тела по-прежнему остается сухой, сморщенной, бессильной вспомнить былую славу. Тело мое отзывается на любовь нежностью, но не страстью. Как признаться тебе в этом, мой сладкий, как объяснить, что ты приехал слишком поздно, что теперь я – всего лишь никчемная старуха, у которой давно кончились месячные, а некогда пылкое сердце бьется медленно и печально. То самое сердце, где скопилось столько потаенной любви, столько сокровенной страсти. Пожалуй, я не стану рассказывать о своих похождениях – то была физиология, сеансы сексуальной терапии, а это не в счет. В счет может идти только любовь. Великая любовь. А если моей великой любовью был не он? Если я ошиблась и, проведя столько лет в ожидании этого дурня, проглядела свою настоящую великую любовь? По правде, разлука – плохая советчица, зато чертовски хорошая сводня, вот только времени на раздумья уже нет. Я должна протянуть руку этому человеку, ибо сомнительно, что в моей жизни появится кто-то еще. Но что это я? Разве можно так холодно и цинично рассуждать об отце моей дочери?! Что за мысли приходят тебе в голову, Кука Мартинес?

– Я ни в чем не могу тебе отказать, Уан, клянусь. Можешь взять мою жизнь, если она тебе нужна.

– Кукита, детка, я не прошу так много. Мне всего-то и нужно только этот чертов доллар.

А это что за новости? Неужели он думает, будто я, состарившись и настрадавшись, стану путаться с какими-нибудь грязными сутенерами? Ах, Господи, какая боль в груди, так и до инфаркта недалеко. Нет, я не могу поверить, что этот человек г кучей долларов в кармане хочет отнять у меня, единственный жалкий доллар, который мне удалось заполучить раз в жизни и то, по чистой случайности, ненароком подцепив его на улице? Лучше всего сейчас смолчать, прикинуться, что ничего не понимаю. А сам-то выкурил сигарету с марихуаной и даже не угостил!