Александр Богданов - Падение великого фетишизма / Вера и наука

• Название: Падение великого фетишизма / Вера и наука
• Автор: Александр Богданов
• Издательство: Издание С. Дороватовского и А. Чарушникова
• Жанр: Философия
• Год: 1910

В книге выдающегося отечественного философа и политического деятеля А. А. Богданова выясняются причины кризиса современной автору общественной идеологии и, шире, всей общественной системы, в том числе таких ее элементов, как деньги и власть. По его мнению, происходит не просто смена старых идеологических форм новыми, какая наблюдалась в прежних кризисах, но преобразование сущности идеологии, законов ее организации.

В книгу включена также статья автора «Вера и наука», содержащая ответ на критику взглядов А. А. Богданова в работе В. И. Ленина (публиковавшейся под псевдонимом В. Ильин) «Материализм и эмпириокритицизм».

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Чем становится тогда авторитарно-религиозная санкция различных общественных норм — обычая, морали и проч.? Слово «повеление» имеет реальный смысл тогда, когда дело идет о настоящем организаторе, обладающем личной волей антропоморфного типа и эмпирическими способами сообщать ее людям, а также вообще, материально проводить ее в жизнь. По отношению к существу бесформенному и бесконечному, свободному от всего эмпирического и всего человеческого, этот термин, очевидно, не может сохранить своего действительного значения, взятого всецело из трудовой жизни и трудовой связи людей: понятие «повеления» в свою очередь опустошается до степени метафизической абстракции. Формула: «божество повелевает не делать того-то и того-то» начинает лишь весьма несущественно отличаться от голой схемы: «существует норма, запрещающая такие-то и такие-то поступки».

Так постепенно преобразуются старые авторитарные нормы, проникаясь метафизической абстрактностью менового фетишизма.

XXI

Процесс превращения авторитарного фетишизма в меновой, совершаясь на протяжении многих веков, никогда, однако, не достигает своего логического конца — полного «обезглавления» всех норм и их оформления в «чистые императивы», ничем и никем не мотивированные. Нравственная философия Канта и кантианцев была попыткой теоретически завершить эту эволюцию, довести ее линию до предела; но и тут дело свелось к своеобразному компромиссу двух типов мышления, к их соединению в взаимной поддержке при количественном только перевесе одного из них. Правда, Кант в своем анализе нравственных норм пришел, казалось, к совершенно голой схеме — «чистого долга» или «категорического императива». В ней непосредственно не заключается уже никакой личной или коллективной санкции; «долг» есть долг, и требует исполнения, потому что он есть долг, — совершенно так же, как «стоимость» товаров требует, чтобы они обменивались в таких-то пропорциях, потому что она есть их стоимость. Но вне рынка буржуазное мышление не способно удержаться на этой абстрактной высоте, — оно начинает сейчас же искать какой-нибудь опоры, хватается за тусклые остатки авторитарной «веры», и при ее помощи делает «категорический императив», — повелением высшего существа. У Канта дело происходит таким образом, что самое существование нравственного императива в душе людей делается непреложной основой «веры» которая не есть «познание», но — выше познания, ибо «практический разум» признается выше «чистого разума». Само высшее существо в этой «вере», конечно, доводится до максимума отвлеченности; оно непознаваемо, принадлежит к существенно иному миру «ноуменов» или вне-опытных «вещей в себе», никакие определения и характеристики по отношению к нему невозможны. Но действительное содержание этого понятия, как и всякого иного, разумеется, вполне эмпиричное, — без чего никакой «идеи» божества и не было бы. Смутный, расплывающийся комплекс неопределенно-обобщенных представлений об организаторской функции, власти, могуществе, творчестве, — вот психологический материал, объединяющийся в идее верховного «ноумена», и составляющий ее из опыта почерпнутую жизненную «сущность».

Как видим, взаимоотношение двух типов мышления в этом случае таково: абстрактно-метафизическая нравственная норма менового общества никак не может обойтись без санкции старого авторитета, но и не может принять его иначе, как преобразованными в метафизическую абстракцию. Таков этот своеобразный «синтез», скрывающий в себе массу логических, и даже просто психологических противоречий.

Неизбежность такого сочетания объясняется прежде всего, несомненно, тем, что авторитарный тип сотрудничества отнюдь не вытесняется окончательно типом «анархическим» (выражающимся в обмене), а только оттесняется им, уступая ему область главнейших проявлений экономической жизни. Он сохраняется почти всецело во внутренней организации частного хозяйства; «семья» повсюду в буржуазному мире остается авторитарной. В измененном виде, он удерживается и в обширных производственных предприятиях эпохи капитализма: власть предпринимателя над служащими и рабочими. Авторитарным остается в наибольшей части также государственный механизм буржуазного общества — его светская, духовная и военная бюрократия. И даже в отношениях различных идеологов, — напр., политических вождей, лидеров научных школ и т. под., — к их последователям легко найти в различной мере и в разнообразно измененных формах, те же элементы власти-подчинения. Словом, практическая жизнь социальной системы дает достаточно условий для поддержания старых идеологических схем — организующих приспособлений, унаследованных от предшествующей фазы культурного развития.

Но все это само по себе не объясняет еще вполне той особенной живучести, которую обнаруживают авторитарные идеологические тенденции среди менового общества.

Идеология есть не более как орудие общественно-трудового процесса, это — система организующих его приспособлений. Если бы «анархическое» сотрудничество товарного мира было во всех отношениях высшей формой жизни, чем сотрудничество авторитарное, то новая созданная им идеология способна была бы всецело заменить, и, стало быть, окончательно сделать ненужными остатки прежней, авторитарной. Высшее орудие могло бы всегда исполнить функцию низшего — то, что идеологически «объяснялось» с точки зрения религиозной, было бы еще более удовлетворительно объясняемо с точки зрения метафизической, и вторая охватывала бы собой первую, как, скажем, в современной науке алгебраическое мышление охватывает «арифметическое», или как более общая формула более частную. Между статикой и динамикой, идеей неподвижного и идеей непрерывного движения существует именно такое соотношение: «неподвижность» оказывается просто моментом равновесия противоположных движений, и динамическая схема таким образом вполне подчиняет себе статическую, как схема действительно высшая. Но между авторитарным и «меновым» типами мышления зависимость, как мы видели, совершенно иная; авторитарный фетиш выступает как раз в роли верховной инстанции для норм, организующих жизнь менового общества, и в то же время сам глубоко проникается чертами, характеризующими «меновой фетишизм», — точнее, вообще метафизическую идеологию менового сотрудничества. «Высшее существо» санкционирует абстрактно-пустые нормы — но и само становится столь же абстрактно-пустым, как они.

В чем же, следовательно, причина этого явления? В том, что неорганизованное общественное разделение труда или «анархическое» сотрудничество товарной системы производства не представляет безусловно высшей формы трудовой организации по сравнению с авторитарной, основанной на отделении организаторского труда от исполнительного. Первая из них в общем, разумеется, выше второй, но в некоторых отношениях она и ниже ее с точки зрения жизненного совершенства. Первая несравненно шире, и даже допускает неограниченное расширение, — несравненно более пластична, и заключает в себе неизмеримо больше элементов и возможностей развития. Но зато она отличается неорганизованностью и вытекающей из нее дисгармоничностью, бесчисленными внутренними противоречиями, — правда, ведущими к развитию, но непосредственно образующими некоторый жизненный минус, связанный с растратою сил жизни. Вторая же, будучи узка и консервативна, является, однако, стройно-организованной, внутренне целостной и гармоничной. С этой стороны она выше «анархического» сотрудничества, и не может быть вполне им заменена.

Именно организованности и внутреннего единства не достает экономической системе менового общества, и за ними оно вынуждено обращаться к иным типам социально-трудового строения. Даже трудовой мелкой буржуазии необходим — для поддержания самого элементарного порядка в повседневной экономической борьбе — государственный аппарат, построенный отнюдь не на формальной независимости и конкуренции различных его звеньев, а на власти одних и подчинении других. Для эксплуататорской буржуазии такой аппарат необходим еще более, с еще усиленной авторитарной централизацией и дисциплиной, — чтобы охранять экономическое господство этой буржуазии от всякого сопротивления эксплуатируемых классов, и чтобы расширять поле ее эксплуатации военным путем, когда ей становится экономически тесно. В своем законодательстве буржуазные классы всячески культивируют строй семьи, основанный на подчинении женщины и детей, — потому что организовать семью на формальном разъединении, на обмене эквивалентов и постоянной конкуренции между ее членами невозможно, а высший тип организованности — товарищеская связь, опирающаяся на устранение всякого формального неравенства, — недоступен творчеству буржуазии.