Лу Синь - Повести. Рассказы

• Название: Повести. Рассказы
• Автор: Лу Синь
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1971

Предлагаемый сборник произведений имеет целью познакомить читателя с наиболее значительными произведениями великого китайского писателя Лу Синя.

---

Покойный государь пребывал в Байдичэне…[266]

Веселое мурлыкание вывело его из себя, он уже был готов наброситься с руганью на соседа, как вдруг увидел привратника, который шел с фонарем по двору. В свете фонаря он увидел кожаные ботинки, важно ступавшие за привратником, а выше — крупного мужчину с белым лицом и черными бакенбардами. Это был доктор Путис.

Он выбежал к нему с таким видом, словно набрел на бесценное сокровище, и сразу же повел к брату. Доктор подошел к постели больного, попросил принести лампу.

— У него жар, доктор… — Пэй-цзюнь с трудом перевел дыхание.

— Давно это с ним? — медленно спросил Путис, засунув руки в карманы брюк, и посмотрел больному в лицо.

— Началось позавчера, нет… т-т-третьего дня.

Доктор нащупал пульс, затем велел Пэй-цзюню поднять лампу выше и стал внимательно рассматривать лицо больного. Потом попросил откинуть одеяло, чтобы можно было осмотреть грудь. Заканчивая осмотр, он провел пальцем по животу Цзинь-пу.

— Measles… — негромко, как бы самому себе, сказал он.

— Корь? — дрожащим от волнения и радости голосом воскликнул Пэй-цзюнь.

— Корь.

— Правда, корь?

— Корь.

— Цзинь-пу, ты разве никогда не болел корью?..

Пэй-цзюнь был вне себя от счастья, а Путис уже направлялся к письменному столу, поэтому пришлось идти за ним. Найдя на столе листок бумаги, доктор достал из кармана крохотный карандашик и стал писать рецепт. Писал он стоя, поставив одну ногу на стул, размашистым неразборчивым почерком.

— Аптека, видимо, уже закрыта? — робко напомнил доктору Пэй-цзюнь, принимая рецепт.

— Завтра сходите. Ничего особенного, утром примет.

— А завтра вас ждать?

— Зачем? Этого не потребуется. Кислого, острого и очень соленого пусть не ест. Когда спадет жар, возьмите мочу и принесите мне в больницу на анализ. Вот, кажется, и все. Наберете в чистую сухую бутылочку, имя напишете на ней.

С этими словами Путис вышел, по пути небрежно сунув в карман пятиюаневую ассигнацию. Пэй-цзюнь вышел его проводить.

Домой он вернулся лишь после того, как машина с доктором отъехала от ворот. Закрывая за собой дверь, он услышал протяжный гудок, напоминающий мычание коровы. Наконец-то он узнал, как звучит клаксон у доктора Пу. «Но теперь это уже ни к чему», — подумал он.

Даже лампа в комнате светила веселей. Пэй-цзюнь чувствовал себя так, словно освободился от какой-то тяжкой обузы, вокруг все спокойно, и никаких забот нет на душе… Он передал рецепт и деньги привратнику и велел ему рано утром пойти в Американо-азиатскую аптеку, которую назвал Путис, намекнув при этом, что там самые надежные медикаменты.

— Пойдешь в Восточный город и спросишь Американо-азиатскую аптеку. В другую не ходи. Запомни хорошенько: Американо-азиатская аптека! — без конца повторял он привратнику.

Двор был залит белым, как серебро, лунным светом. Сосед «из Байдичэна» уже спал, дом был погружен в безмолвие, лишь на столе весело и мерно тикал будильник, и было слышно, как дышит больной. Прислушавшись к его ровному дыханию, Пэй-цзюнь ощутил вдруг душевный подъем.

— Ты не спишь?.. Вырос, дай бог каждому, и ни разу не болел корью? — спросил он, не веря самому себе.

— …

— Ты можешь и не помнить, мать спросить бы надо, она-то сказала бы.

— …

— Спит. А матери нет… Ха-ха-ха! Не болел корью!

Разбудило Пэй-цзюня утреннее солнце, проникшее сквозь оклеенное бумагой окно и ударившее в глаза. Однако встать у него не было сил, руки и ноги словно отнялись. Вдруг он почувствовал, как покрывается весь холодным потом. Возле его кровати все еще стояла девочка с залитым кровью лицом, которую он хотел ударить.

Огромным напряжением воли ему удалось отогнать сон, и в тот же миг видение пропало. Он спал в своей комнате один, никого вокруг не было. Он снял пижаму, вытер пот на груди и на спине, оделся. Направляясь к брату, он увидел во дворе соседа «из Байдичэна»: тот шумно прополаскивал рот. «Ого! — подумал он, — уже не рано».

Цзинь-пу не спал и лежал с открытыми глазами.

— Ну, как сегодня? — осведомился Пэй-цзюнь.

— Немного лучше…

— Лекарство не приносили?

— Нет.

Он сел к столу напротив кровати и внимательно посмотрел на брата — лицо у Цзинь-пу уже не было таким пугающе красным, как вчера. Но сам он чувствовал себя совсем разбитым, перед глазами все время мелькали обрывки каких-то сновидений:

…Цзинь-пу лежит, как сейчас, в своей кровати, но это уже труп. Он, Пэй-цзюнь, торопится поскорей обрядить покойника, взваливает гроб на спину и идет с ним прямо в гостиную. Все это происходит как будто дома. Кругом знакомые лица, и все наперебой превозносят его до небес.

…Он велит Кан-эру и двум младшим детям, брату и сестре, идти в школу, но еще двое с плачем бегут за ним. Этот плач выводит его из себя. Но в то же время он чувствует, что в руках у него высшая власть, огромная, ни с чем не сравнимая сила. Он видит свою ладонь, которая в три — нет! — в четыре раза больше обычной. Ладонь словно литая. Он размашисто бьет ею Хэ-шэн по лицу…

Испуганный, застигнутый врасплох обрывками сна, он хотел было встать и уйти, но даже не шевельнулся. Еще чего! Надо выбросить все из головы, забыть… Но видения, как гусиный пух на воде, кружились, тонули в водовороте, снова всплывали на поверхность.

…Лицо Хэ-шэн залито кровью, она входит, громко плача, а он бежит от нее в домашний храм… За девочкой следует толпа. Знакомые, незнакомые липа. Он знает, они идут его бить…

…Он слышит собственный голос: «Я не вхожу в сделку с совестью! Не верьте вздорным выдумкам этой девочки!..»

…Хэ-шэн совсем рядом, возле его кровати. Он уже занес над ней ладонь…

И тут он окончательно проснулся, весь в поту, чувствуя невероятную усталость; спину ломило от холода. Цзинь-пу лежал спокойно, дышал хотя и часто, но ровно, и лишь будильник на столе тикал, как ему показалось, громче обычного.

Он повернулся к столу, но ничего не заметил на нем, кроме налета пыли. Посмотрел на оклеенное бумагой окно. Рассеянный взгляд задержался на двух четких, черных иероглифах листка отрывного календаря: 27.

Вошел привратник с лекарством и какой-то книгой, обернутой в бумагу.

— Что это? — спросил Цзинь-пу, открывая глаза.

— Лекарство, — ответил Пэй-цзюнь, придя наконец в себя после вызванного сном замешательства.

— Я не о нем, а…

— Об этом потом, а сейчас прими лекарство. — Он уговорил брата выпить микстуру, после чего взял в руки книгу. — Это от господина Со. Ты, наверно, просил у него? «Sesame and Lilies».[267]

Цзинь-пу посмотрел на тисненную золотом обложку, подержал книгу в руках и, спрятав ее под подушку, закрыл глаза. Спустя некоторое время он сказал, оживляясь:

— Вот поправлюсь и переведу какой-нибудь отрывок. Предложу издательству «Культура». Не знаю только, возьмут ли они…

В этот день Пэй-цзюнь пришел в департамент куда, позднее обычного, около полудня: в канцелярии уже висело облако дыма от кальяна Цинь И-тана. Ван Юэ-шэн еще издали заметил ого и пошел навстречу.

— О, это вы! Ну, что, лучше вашему брату? Я так и думал, что ничего серьезного. Эпидемия. Они каждый год бывают… Мы тут с господином И-таном только что о вас говорили: куда это вы запропастились? А вы тут как тут, легок на помине. Это хорошо, что вы пришли. Однако на вас лица нет. Что случилось? Так измениться за один день!

Пэй-цзюнь подумал, что со вчерашнего дня изменились и канцелярия, и его сослуживцы, они стали ему какими-то чужими, хотя все вокруг было давно знакомо, привычно: сломанная вешалка, треснутый чайник, сложенные в беспорядке и покрытые пылью дела, дырявое кресло без одной ножки и даже Цинь И-тан, сидевший в нем с неизменным кальяном в руках. Цинь И-тан закашлялся и, тряся головой, заговорил:

— От гостиной до самых ворот колотили друг друга…

— Вот поэтому-то, — сказал Юэ-шэн, отвечая ему, — я и советую рассказать им все, что вы знаете о нашем Пэй-цзюне, пусть поучатся у него. Иначе доведут они вас, старика, до могилы…

— Раз ты, требует старший, сам потерял на этих облигациях, сам же изволь покрыть недостачу… сам… — Цинь И-тан снова закашлялся, скорчившись в три погибели.

— Верно говорят, человеческие сердца несходны, — буркнул Юэ-шэн, цитируя какого-то классика, и повернулся к Пэй-цзюню. — Значит, у вашего брата ничего серьезного?

— Ничего. Доктор сказал, что корь.

— Корь? Ну конечно, сейчас эпидемия. Вот и у нас во дворе трое детей больны. Ничего страшного. Но вы так вчера нервничали, что, право, глядя на вас, нельзя было оставаться безучастным. Истинно «братское согласие»,[268] так, кажется, учит мудрец?

— А начальник совсем не появлялся вчера в департаменте?

— Вот именно, исчез. «Исчез, как желтый аист».[269] Вы проставьте в табеле, что были на работе, и дело с концом.