Неизвестен Автор - Порт-Артур, Воспоминания участников

• Название: Порт-Артур, Воспоминания участников
• Автор: неизвестен Автор
• Жанр: История

---

К полночи засвежело. Армейский караул, видимо, сильно страдал от качки. Некоторые солдаты поминутно сходили со своих постов отдать дань морю.

В темноте ко мне подходят два наши унтер-офицера. Один из них боцманмат с "Боевого", старый соплаватель.

- Ваше благородие - шепотом говорит он мне. - Япошей дюже укачало. Что ежели бы нам на них броситься? На мостик и в машину. Голыми руками взять можно. Машинисты у нас есть. Уйдем куда-нибудь.

Я задумываюсь минуту. Наше место точно неизвестно, но мы должны быть где-то недалеко от Шаньдуня. Действительно, уйти в Циндао быть может возможно.

- Подождите здесь, - отвечаю. - Надо доложить капитану 1-го ранга Сарнавскому. Он здесь старший. Если разрешит - сговоримся, как это устроить.

Но Сарнавский категорически против.

{398} - Не могу согласиться, - расхолаживает он меня. - Прежде всего мы пошли в плен добровольно, чтобы разделить участь наших команд. Моей команды здесь нет. Затем не забудьте, что это будет бунт военнопленных. Если он не удастся - всем грозит расстрел. А шансов мало. Караул, вы говорите укачало. Но весь ли? Команду парохода конечно - нет. А она тоже, может быть, вооружена, а уж офицеры на мостике - наверно. Их внезапно не захватить. И они, конечно, дадут сигнал другим судам и уйти в Циндао нам не удастся. И, наконец, если бы и удалось, каков будет результат? Ну, нас интернируют. В войне мы всё равно участия принять не сможем. А как тяжело это отразится на участи остальных военнопленных. Объясните команде всё это и успокойте их.

Сарнавский обладал умом юридическим и логичным мышлением.

Впоследствии его познания в международном праве и, в частности, знакомство с протоколами Гаагской конвенции принесли не только офицерам, сидевшим в Матсу Яма, но и нижним чинам в военном госпитале, большую пользу. Смело указывая японцам на всякое нарушение Гаагской конвенции, он много способствовал улучшению их быта. Японцы питали большое уважение к его эрудиции.

Кроме того, молодость горяча и безрассудна, а старость мудра. А выше всего была дисциплина. Хотя Сарнавский и не являлся здесь прямым начальником, всё же его решению подчинились беспрекословно.

Пароход мирно продолжал свой путь, увозя нас на целый год в Японию.

Но вспоминая порой об этом маленьком инциденте, нет-нет и теперь еще кольнет в сердце старая заноза. Не был ли тот молодой задор лучше холодной старческой мудрости?

И не выпала ли из истории борьбы на Желтом море еще одна крошечная, может быть ненужная и неразумная, а всё же живописная картинка?

Контр-адмирал

Б. И. Дудоров

{399}

ПРИЛОЖЕНИЕ

К ИСТОРИИ МИРНЫХ ПЕРЕГОВОРОВ В ПОРТСМУТЕ В 1905 ГОДУ

Пишу, стараясь вспомнить, что происходило 50 лет назад. В то время я был начальником Морской канцелярии главнокомандующего сухопутными и морскими силами, действовавшими против Японии. Фактически я был начальником Морского Штаба Главнокомандующего, но, так как чин у меня был мал, только капитана 2-го ранга, то и наименовали это учреждение вместо Морского штаба, - Морской канцелярией главнокомандующего, но подчинен я был непосредственно Главнокомандующему генералу Линевичу, а не начальнику его штаба. Состав чинов Морской канцелярии был не велик, кроме меня, был еще мичман В. Д. Яковлев, спасшийся с "Петропавловска", и два писаря с пишущими машинками, а со мною морской шифр; единственный шифр, не попавший в руки японцев в Мукденском бою, когда японцы захватили обоз Главнокомандующего и его Штаба. Оригинально, что тогда здесь же японцы захватили и журнал военных действий, вплоть до Мукденского боя, веденный весьма обстоятельно еще по приказанию Главнокомандующего генерала Куропаткина. Подобная находка, конечно, весьма облегчила японцам составление истории войны. Генерал Линевич, по симпатии к флоту, зачислил В. Д. Яковлева в число адъютантов Главнокомандующего, что не усложнило работу мичмана Яковлева по Морской канцелярии, но дало ему основание надеть аксельбанты.

Во второй половине июня 1905 года генерал Линевич зовет меня и показывает телеграмму, им полученную от управляющего морским министерством адмирала Аве-лана, приблизительно такого содержания:

{400} "Государь император одобрил выбор министром иностранных дел, графом Ламсдорф, капитана 2-го ранга Русина морским делегатом на мирную конференцию с Японией в Америке. Считаете ли возможным отпустить капитана 2-го ранга Русина от себя из Ставки?"

На это я сейчас же сказал:

"Разрешите, ваше высокопревосходительство мне остаться здесь и не ехать в Америку; мира всё равно не заключат, а ехать туда и опять возвращаться сюда не к чему".

Ген. Линевич горячо возразил:

"Что вы, что вы! Как же можно! Государь император одобрил избрание вас, а вы не поедете. Нет, поезжайте непременно и возможно скорее. Изберите себе временного заместителя, а потом из Америки вернетесь сюда на свою должность".

Спешно был вызван из Владивостока временно заменить меня кап. 2 ранга Л. Ф. Кербер (впоследствии назвавшийся Корвиным), а из Петербурга кап. 2 ранга К. В. Стеценко; я же 25 июня ст. ст. выехал из Маньчжурии по Сибирской железной дороге в Петербург и далее в Америку.

Первым уполномоченным был С. Ю. Витте, а вторым наш посол в Америке барон Р. Р. Розен, бывший перед тем два года посланником в Японии, когда я там был морским агентом.

Через 9 дней я прибыл из Маньчжурии в Петербург, где уже не застал С. Ю. Витте, т. к. за неделю до моего приезда он выехал с прочими членами конференции в Америку.

Ген. Линевич не уполномочил меня говорить что-либо от его имени. Правда, перед моим отъездом из Ставки ген. Линевич вел со мною продолжительные беседы, но всё-таки это были только частные разговоры. Поэтому, когда я представлялся Государю, то мог высказать только свой личный взгляд, который формулировался в трех следующих пунктах:

1. Армия на мир не рассчитывает.

2. Настроение в армии бодрое.

3. Пополнение, которое следовало из России в Маньчжурию, и которое я встречал по пути, ехало на войну с легким сердцем, с песнями, весело. Это мне напомнило 1870 год, когда я ехал из Варшавы в Петербург и встречал поезда с немецкими запасными чинами (ландвером), жившими в России и ехавшими в Германию, на войну, с шумным весельем и песнями.

{401} При последней моей фразе Государь улыбнулся и сказал: "Ну, это вряд ли вы особенно хорошо помните". Я возразил, что мне шел тогда уже девятый год.

Пробыв два дня в Петербурге, я спешно выехал через Бремен в Америку. В Нью-Йорке меня встретил наш морской агент в Америке кап. 2 ранга А. Г. Бутаков (убитый в 1917 году в Кронштадте) и сообщил, что мне надо ехать в Портсмут, где в гостинице, предоставленной американским правительством для русских и японских членов конференции, уже собрались все члены конференции, вернувшиеся из Вашингтона, куда ездили представляться президенту Соединенных Штатов, Теодору Рузвельту. Приехал я в Портсмут вечером, накануне первого дня заседаний конференции. Едва я успел переодеться в смокинг, чтобы представиться С. Ю. Витте и нашему послу в Америке барону Р. Р. Розену, как ко мне в комнату пришел сам барон Р. Р. Розен узнать о нашей армии в Маньчжурии. Я повторил то, что докладывал на своем представлении Государю. Барон Розен встал, обнял меня и сказал: "Ну, слава Богу, хоть вы не в панике и не желаете "мира во что бы то ни стало, какою угодно ценой!"

Сторонником мира во что бы то ни стало был полковник Генерального штаба Самойлов, бывший перед самой войной нашим военным агентом в Токио, одновременно со мной. Он состоял вместе с ген. Ермоловым (нашим военным агентом в Лондоне) представителем на конференции военного министерства, но приехал не из действующей армии, не из Маньчжурии, как я, а из Петербурга, т. к. генерал Куропаткин, будучи Главнокомандующим, удалил его из ставки за его панические настроения.

Сам С. Ю. Витте склонялся скорее, по-видимому, ко взглядам полк. Самойлова, а не к моим. В тот же вечер {402} моего приезда в Портсмут он собрал у себя всех членов нашей делегации и просил меня высказаться о нашем военном положении в Маньчжурии и вероятном его развитии в будущем. Я сообщил свой взгляд, основываясь на упомянутых моих трех пунктах. Когда я кончил, С. Ю. Витте сказал: "Всё это очень интересно, но за вашими словами нет авторитета, подтверждения от Главнокомандующего. Это только ваше личное мнение, а не мнение Главнокомандующего, на котором мы могли бы базироваться в наших прениях с японцами".

В дальнейшей нашей жизни в Портсмуте, в течение хода переговоров с японцами, С. Ю. Витте, заметно для меня, ближе держался к Самойлову, чем ко мне, приглашая его иногда на интимную прогулку с собою, а меня ни разу.

Тем не менее, не могу не высказать создавшееся у меня впечатление, что С. Ю. держал себя и вел всё дело переговоров о мире удивительно талантливо: вряд ли кто-либо другой мог бы на его месте лучше провести переговоры о мире. Когда мы прибыли в Америку, то общественное американское мнение и пресса были всецело на стороне японцев, превознося их и защищая их интересы. Поэтому, быть может, боясь потерять свое привилегированное положение, японцы просили, при начале переговоров, не сообщать прессе никаких сведений о ходе переговоров. Изолироваться же совсем от прессы нельзя было, в особенности в такой стране, как Соединенные Штаты. Поэтому С. Ю. Витте избрал для сношения с прессою двух талантливых членов нашей делегации: Константина Дмитриевича Набокова и Ивана Яковлевича Коростовец, бывшего в Порт-Артуре чиновником по дипломатической части при наместнике адмирале Алексееве.