Макс Сысоев - Странники

• Название: Странники
• Автор: Макс Сысоев
• Жанр: Социально-психологическая фантастика

Наступивший в XXI веке конец света не был случайностью - к нему закономерно привела критическая ошибка, содержащаяся в философии каждого из нас. Главного героя романа, человека из общества потребления, судьба швыряет из одной социальной формации в другую. Страснтвуя по постапокалиптическому миру, он пытается ответить на вопрос: способны ли люди найти мудрость, которая позволит им избавиться от критической ошибки, и если способны, то достоин ли будет он стать частью этого обновлённого и мудрого человечества?

 Философский роман-антиутопия.

---

      Высокие стрельчатые ворота Храма, находившиеся в вечной тени портала и двух низких и широких аркбутанов слева и справа от ворот, оказались закрытыми.

      — Никого нет? — осмелился я глухим, подставившим меня голосом нарушить священную тишину.

      — Эти двери открыты всегда, когда светит солнце, кроме двух часов, утром и вечером, в заповедное время, когда свершается молитва, — своим чудным стилем пояснила Райя. — Стучаться в Храм сейчас не имеет смысла и законных оснований. Это было бы святотатством, ибо мы чтим Единого и знаем завещанные предками обычаи. Давай лучше помолимся, не станем забывать веру, и возблагодарим Единого за новый день, ниспосланный нам.

      — Возблагодарим, — отозвался мужчина, имени которого я так и не узнал.

      — Вы можете остаться, — сказала Райя, заметив, что мы с Катей из деликатности решили отойти и не слушать чужую молитву. — Мы и за вас помолимся.

      — О нет, — ответил я, — что вы!

      Предложение Райи не на шутку меня смутило. Никто никогда за меня не молился, да и не нужно это было. Не то чтобы я атеист; я не отрицаю, что Вселенная спроектирована и построена гениальным Главным Теоретиком, но знать о нём мы можем не больше, чем может знать о своём художнике нарисованный на картине человек. И ни в чьих молитвах Главный Теоретик не нуждается — ведь он уже давно придумал, как ему со всеми нами быть.  

      — Пойдём, отойдём, — я взял Катю за локоть и потянул за винтообразный аркбутан Храма.

      — Подожди, — остановила Райя. — Ты сказал за себя. Теперь пусть скажет за себя твоя спутница. Ты не можешь выбирать за неё.

      — Она стесняется вас, — сказал я, и таки ушёл вместе с Катей за аркбутан.

      У подножья Храма мы не остались единственными сомневающимися. Зерно неверия проросло в иной, отличной от знакомых мне душе, — в той, что не зачерствела в бескомпромиссном мире функциональности и комфорта. То была душа Вельды, которая тоже не захотела благодарить Единого. Я не видел её, но с волнением ловил каждое слово.

      — Нет, — чуть испуганно, но твёрдо говорила она Райе. — Я не хочу благодарить никого, кроме тех двоих людей, которые спасли нас вчера. Простите, но я не могу сделать того, что вы от меня ждёте.

      — Но почему? — чрезмерно удивившись и опешив, воскликнула Райя.

      — Мне не за что его благодарить, — отвечала ей Вельда. — Я не считаю себя лучше тех людей, которые не дожили до вчерашнего утра.

      — Единый, — проронила Райя, — счёл, что они прошли достаточно, чтобы очиститься от греха, и даровал им за это лучшую, вечную жизнь рядом с собой. А наша дорога пока не окончена, мы ещё не готовы войти во врата рая.

      — О какой вечной жизни вы говорите! — взволнованно произнесла Вельда. — Ведь мы были вместе до конца, и вместе видели, как все умирали! Неужели вы не поняли: никакой вечной жизни не хватит, чтобы люди смогли забыть те страдания, которые они пережили перед смертью! Даже через пятьсот лет эти люди в раю будут просыпаться среди ночи от кошмаров.

      — Единый вылечит их души. Единый изгладит воспоминания о боли.

      — Вы говорите, изгладит? Значит, Единый бог распоряжается людской памятью как ему заблагорассудится? Изглаживает и оставляет, что ему угодно? Нет, Райя, я убедилась, что всё не так, как вы хотите верить. Простите.

      — Вельда, вернись!

      — Нет!

      Я услышал шаги Вельды и подумал сперва, что она пошла к нам, но у неё, верно, был другой путь и совсем другие мысли, и мы оказались по разные стороны от входа в Храм. 

      Райя заверила спутника, что Вельда одумается и что одиночество это такое наказание, которого она не выдержит. Мужчина усомнился и сказал, что, похоже, демоны овладели мыслями Вельды.

      В мире после конца света люди дичали на глазах. Мифологическое сознание вернулось, и появилось уже немало тех, кто считал, будто им управляют попеременно то боги, то демоны. Идеалы гуманизма и Просвещения рушились один за другим.

      Закончив обсуждения, Райя и её спутник зашептали хвалы своему божеству. Они стояли на коленях перед запертыми вратами, и я не мог их осуждать, но и находиться рядом с ними было неловко. Храм блестел и торчал посреди чиста-поля, торжественный до нелепости, взявшийся здесь вопреки воле природы и стремлениям ландшафта сохранить свою целостность. Храм не лез ни в какие ворота, но мнил, что сможет создать ворота собственные, себе под стать, и казался способным на это. Но был ли? Райя верила, что был. А я никогда ничему не верил.

      Мы сели на сухую и мягкую, как самый настоящий ковёр, траву под аркбутаном, грелись, когда солнечные лучи пробивались сквозь тучи, и предавались унынию всё остальное время. Забывшись, я выдернул пожелтевшую травинку с колосистой метёлкой на конце и стал жевать безвкусный кончик. Катя удивилась, попробовала, ей не понравилось. Её бы обнять и сказать что-нибудь, что её взбодрит, но я больше ничего не говорил. В Городе у меня ещё оставались силы на подобные вещи, но они иссякли, едва отпала необходимость играть во влюблённых. Катя и нравилась мне, и отталкивала. И мы сидели молча, не как любящие люди, понимающие друг друга без слов, не как друзья, но как те, кому в этот благословлённый девятью музами Геликона час не о чем разговаривать.

      Время застыло в студень, но, отражаясь в бесформенной массе облаков, текло всё-таки, медленно и лениво, как и полагается студню. День шёл к нам издалека, из самого-самого Владивостока, и когда он, наконец, незаметно к нам подкрался, тогда звякнул, сотрясая пространство, гонг, расплавил ленивое время, дал часам и минутам пинка, и жизнь вернулась на круги своя; из-за ворот Храма появились жрецы, и мы стали гостями.

***

      «Сколько в этом мире стен! — удивлялся я, шагая за двумя жрецами в серых накидках с капюшонами и оранжевыми руническими надписями. — Сколько их понастроили! И за каждой новой стеной творится что-то особенное. В убежище — одно, в Калиновке другое, Городе — третье, в Храме Энгора — ещё что-то. Чёрт-те что вообще!..»

      Внутри помещения Храма были обшиты лакированным деревом, на котором были выжжены узоры из больших и маленьких ромбиков. Жрецы вели нас через запутанную сеть коридоров и узких помещений с высоким потолком и витражами из ромбовидных кусков разноцветного стекла. Очередной коридор вывел нас на террасу, опоясывающую необъятный атриум. Над террасой этой висело ещё штук шесть или семь других террас, а над всеми ними, на высоте десятиэтажного дома серел стеклянный купол, сквозь который были видны три рога Храма. Пол атриума терялся где-то внизу, тремя уровнями ниже, и там, не зная недостатка в свете, обильно просачивающемся сквозь купол, раскинулся зимний сад, росли деревья, бил фонтан и блестели какие-то золотистые скульптуры. Террасы поддерживали зеленоватые витые колонны, похожие на гигантские свёрла или штопоры. Вообще архитектура здесь была фантастическая, непохожая ни на классицизм, ни на готику, ни на какой-либо иной знакомый мне стиль. Да и сам культ Энгора, бога времени, — откуда он взялся? «Чёрт-те что!» — возмущённо повторил я про себя.

      Райю в Храме знали хорошо и, кажется, уважали. Достаточно было всего нескольких слов, чтобы жрецы поняли: стряслась беда, и нам всем необходимо укрытие. Я был рад, что обошлось без лишних расспросов и сцен. Трагедии жизни всем были знакомы не понаслышке.

      Пока мы поднимались по невероятно узкой и длинной лестнице, нас быстрым шагом догнал ещё один жрец. Едва выдалась возможность, он чувствительно толкнул меня в плечо, выкрикнул что-то грозное, откинул с лица капюшон, и я узрел... Антона!

      — Так я и думал! — воскликнул он и вознамерился было меня обнять, однако я был против:

      — Но-но, без нежностей!

      Антон крикнул вслед жрецам, уводившим от нас по коридору всех моих спутников:

      — Элистер! Эй, Элистер! Можно серебряного ко мне в комнату?

      Один из провожатых обернулся и согласно сверкнул улыбкой в свете коридорных свечей.

      — И вон ту серебряную, — шепнул я Антону, который без вопросов передал мою просьбу через весь коридор жрецу Элистеру, и вот всего через десяток минут мы с Катькой, умывшись и переодевшись, уже сидели в компании Антона на полу просторной комнаты с четырьмя кроватями, массивным комодом и огромной хрустальной люстрой под потолком, ели тёплую, обсыпанную сухариками отбивную, запивали её квасом и блаженствовали.

      — Редкостная ты сволочь, — трещал Антон. — Такому, как ты, сам чёрт не брат. Из любой передряги выпутаешься.

       — Я-то ладно. А вот ты какого дьявола делаешь в Храме Энгора?

       — Дружище! — укоризненно произнёс Антон. — После того, как тебя украли у меня из-под самого носа, я места не нахожу. Я дал зарок отыскать тебя, во что бы то ни стало. А Храм Энгора — место, где я родился; здесь живёт много людей, способных помочь мне в поисках... И... ты не хочешь представить меня милой барышне? — он, будучи в своём репертуаре, осклабился.