Белла Ахмадулина - Поэзия народов Кавказа в переводах Беллы Ахмадулиной

• Название: Поэзия народов Кавказа в переводах Беллы Ахмадулиной
• Автор: Белла Ахмадулина
• Издательство: Дедалус
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-902879-06-0

В настоящее издание включены переводы из грузинской, армянской, абхазской и балкарской поэзии, осуществленные Беллой Ахмадулиной, творчество которой стало одним из самых ярких и значительных явлений в русской словесности второй половины XX столетия.

Сборник включает в себя также избранные статьи и стихи поэтессы, связанные с Кавказом.

---

1953

ОБЛАКА

Грозы и солнца перемирие,
и облака несут утрату
дождя —
над всем:
над пирамидами,
над Хеттой,
Мидией [128],
Урарту.
И радуга —
грозы напарница —
встает,
и пенится Кура.
Куда теперь они направятся?
Куда? Не ведаю.
Куда?

1953

В ШИОМГВИМИ[129]

Железный балкон,
уютный и ветхий.
О, люди редко бывают тут.
Зато миндаль
сюда наклоняется веткой,
и липы опадают,
когда отцветут.

Эти деревья намного старше,
намного старше,
чем я и ты.
Но неужели
этим деревьям не страшно
одиночество келий и темноты?

1954

ПО ДОРОГЕ В БЕТАНИЮ[130]

Шиповник,
смородина,
и черника,
и боярышник иногда.
Дождь прошел…
И привольно и дико
по горам сбегает вода.

Мы идем…
И холодные, ясные
дуют ветры.
Деревья дрожат.
На тропинке —
каштановые,
ясеневые
и дубовые
листья лежат.

Мы подходим к ущелью Самадло.
Снова дождь нас вводит в обман.
Я хочу быть с тобою.
Сама я —

словно горы и словно туман.

Шиповник,
смородина,
и черника,
и боярышник иногда.
Дождь прошел…
И привольно и дико
по горам сбегает вода.

1954

«Снег аджаро-гурийских гор…»

Снег аджаро-гурийских гор,
моих гор родных,
О, какой там большой простор,
какой чистый родник!
Маленькая мельница на Губазеули[131]
у ворот моего двора.
Там лавровишни давно уснули,
и роса их сладка и добра,
О родина,
уже, наверное, год
я не видалась с ней!
Снег аджаро-гурийских гор,
туман и снег…

1954

«Над Зедазени[132] мерцает Венера…»

Над Зедазени мерцает Венера [133],
мерцает Венера бледным огнем.
Забыть бы его!
Но она велела
помнить о нём,
думать о нём.

Сколько звуков,
какая музыка странная!
Постоим
молчаливо в этом огне.
Что несет нам Венера,
прекрасная, старая?
— Счастье, конечно.
И тебе.
И мне.

1954

В ЗЕДАЗЕНИ

Лето заканчивается поспешно,
лето заканчивается на дворе.
Поспела ежевика,
ежевика поспела
и боярышник на горе.

Листвою заметает овраги,
здесь эхо такое большое да ломкое.
А небо над ущельем Арагви
всё такое же синее и далекое.

Хорошо иметь его,
хорошо иметь его
в сердце…
О, как стройна
дорога на Имеретию [134],
дорога на Имеретию
прямая, словно струна.

Как эти места чисты и добры,
как быстро здесь дни летят.
Над Зедазени шелестят дубы,
дубы шелестят…

1955

Я СЛЕЧУ, СИРЕНЬ…

Небо синее,
нет у неба предела
здесь, близко,
и там, далеко.
Появилось облачко
и поредело.
Небу
тайну хранить нелегко.

Я прикрою веки,
прикрою веки,
чтобы мир едва голубел и серел.
Слечу я
на твои синие ветки,
на твои синие ветки
слечу,
сирень!

Я буду петь твоим мелким цветочкам,
о, буду петь,
буду только петь —
твоим прожилкам,
крапинкам,
точкам,
потому что не смогу утерпеть.

Я буду петь голосисто и тонко.
Как мне хочется петь, сирень!
Никому так не хочется!
Может быть, только
небу хочется так же синеть.

О облака!
Я догнать их надеюсь,
я за ними следую
всегда и сейчас.
Но куда я денусь?
О, никуда не денусь,
сирень,
от твоих сиреневых глаз.

О, зачем мне скрывать эту тайну?
Навеки,
навсегда
одного хочу.
Я слечу на твои синие ветки,
на твои синие ветки слечу.

1955

«Что за ночь — по реке и по рощам…»

Что за ночь — по реке и по рощам!
Что за ночь окружает меня!
Ты кричишь: «Эй, паромщик, паромщик!»
Но вокруг ни души, ни огня.

Как далеки и Дзегви [135], и Мцхета,
и таинственный месяц в реке.
Он молчит, но так слышимо это.
Что он думает там, вдалеке?

1955

«Я тебя увенчаю короной…»

Я тебя увенчаю короной,
я тебе жемчугов надарю.
Захочу я — и славой короткой,
громкой славой тебя наделю.

А когда ты затихнешь в восторге,
я сама засмеюсь, удивлюсь.
Для тебя я взошла на востоке,
для тебя я на запад склонюсь.

«Свирель поет печально…»

Свирель поет печально,
стройно,
и птица напрягает мускулы.
О, как задумчиво и строго
акация
внимает музыке.
Взлетает птица
выше,
выше,
туда,
где солнце и цветенье,
а маленькая ветка вишни
хранит ее прикосновенье.

1955

«Самшвилде[136], фиалковая тропка…»

Самшвилде, фиалковая тропка…
Голос задержал меня неробкий:
— Что проходишь равнодушно мимо?
Ведь тот самый я — я твой любимый!..

— Так же точно и других, мой друг,
ранили твои стрела и лук…
Только, знаешь, как это ни странно,
разные у каждой в сердце раны!..

1955

Из чехословацкой тетради

ВЛТАВА[137]

Влтава сверкает у моста Карла[138],
слегка касаясь плакучих ив,
Я — в Чехии,
И сбывается карта,
и превращается в город,
и город красив.

О Влтава,
стремительная погоня
воды за ветром.
И высокий туман.
О Влтава,
ты чиста и покойна,
как сердце чехов
и всех добрых славян.

Так глубока твоя каждая капля,
и в каждой огни,
и огни горят.
Вода засыпает у острова Кампа[139],
ивы склоняются и говорят.

Уже зацветают каштаны Праги,
и занимается новый день.
Исполненная отваги и правды,
встает Яна Гуса [140]строгая тень.

Город украшен серебряными венками,
они посвечивают всю ночь до утра.
Так чтут героев, погибавших веками,
желавших тебе,
о Прага,
добра.

Рассвет возникает туманно и жидко.
Память сражений чиста и строга.
На горе Виткова сражался Жижка[141]
и отвел от города руки врага.

О Чехия,
суровая кара
всегда постигала врагов твоих.
Влтава сверкает у моста Карла,
слегка касаясь плакучих ив.

ПРАЖСКАЯ ВЕНЕЦИЯ

Подвластные прежнему навыку,
дома
опираются
на воду.
Всё, как в Венеции.
Я поверить готова.
Но где же, Венеция,
твоя гондола?
Где же,
Венеция,
гондольеры твои?
Где их гортанные песни любви?
Где баркаролы старинные звуки?
Где итальянок прекрасные руки?

НА ВЫСТАВКЕ МЕКСИКАНСКИХ ХУДОЖНИКОВ В БРАТИСЛАВЕ

Это синие горы Ромеро Ороско.
Этой земли
каждая малая пядь.
«Прощай», — я ухожу.
«Здравствуй», —
о, робко
я возвращаюсь опять.

О строгое и нежное месиво
дождя,
и солнца,
и свежей травы.
Это ты, Мексика?
Это ты, Мексика, —
с бахромчатой шляпой вокруг головы.

Поет гитара.
И возвышаются росло
синие горы.
Я на синие горы гляжу.
Я приближаюсь к тебе, Ромеро Ороско,
и опять ухожу.

ЗЛАТА УЛИЧКА[142]