Павел Цупко - Пикировщики

• Название: Пикировщики
• Автор: Павел Цупко
• Издательство: Политиздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1987

В книге подполковника запаса П. И. Цупко рассказывается о славных боевых делах первых летчиков-пикировщиков в годы Великой Отечественной войны. С большой теплотой автор пишет о своих товарищах по оружию — бесстрашных летчиках дважды Герое Советского Союза В. И. Ракове, Героях Советского Союза генерале Е. И. Кабанове, полковниках К. С. Усенко, М. А. Суханове, Г. В. Пасынкове и многих других.

---

Константин дернул форточку. В нее сразу устремился дым, и пламя опалило лицо, руки. Догадался: через форточку из кабины отсасывало воздух, а с ним огонь. Захлопнул форточку. Пламя ушло вниз. На мгновение прояснилось переднее стекло. Успел заметить: самолет снижался устойчиво. Хорошо! Но сразу пронзила новая тревога: «А если Лопатин ошибся? Если внизу немцы?!»

— Место? Дайте место! — приказал он бомбардиру.

— Где-то под Дорогобужем! — прохрипел тот и бросился к бортовому стеклу. Но пламя из-за плеча вновь лизнуло лицо, и Макар Давыдович, теряя сознание, упал.

Все, что произошло с ним дальше, Лопатин потом долго восстанавливал в памяти. Видимо, от удара о прицел, а может быть, в это мгновение через развороченную пяту нижнего люка проникла струйка свежего воздуха, но он очнулся и прямо над собой за разбитым стеклом кабины увидел желтое брюхо и черные кресты фашистского истребителя: тот подошел вплотную, чтобы добить упрямого пилота. Собрав последние силы, Макар Давыдович встал на ноги, дотянулся до рукоятки «шкаса» и, повернув ствол в сторону ненавистных крестов, нажал на спусковой крючок. Длинная очередь скорострельного пулемета буквально пропорола снизу брюхо врага, тот воспламенился и камнем рухнул вниз, едва не задев пылающий «петляков».

— Экипажу оставить самолет! — приказал Усенко. — Всем прыгать немедленно! Прыгать всем!

— Прыгаю! — донесся голос Збитнева. «Что ж Лопатин?» — забеспокоился Усенко. Адъютант ожесточенно дергал ручку входного люка: она не двигалась, обожженные руки плохо повиновались.

— Ну что там, Давыдыч? — задыхался летчик. — Скоро?

— Не мо…гу открыть… люк! — хрипел бомбардир.

— Срывайте фонарь! Быстрее!

Лопатин вскочил, но лямка парашюта за что-то зацепилась, дернула книзу. Устоять на ногах он не смог. Застонав, Лопатин упал на горящий пол. Встать уже не было сил. В отчаянии, пытаясь на что-нибудь опереться, он махал руками и, не находя опоры, слабел все больше.

— Быстрее! Быстрее же! — кричал пилот. — Фонарь! Адъютант не отвечал.

— Что же вы, Макар… — Константин понял, что тот потерял сознание. Страстное желание спасти товарища охватило командира. Только бы успеть! Ничего не видя, судорожно кашляя от дыма и смрада, он полностью убрал газ работающего мотора, зажал коленями раскалившийся штурвал, привстал и, обжигая руки, стал искать рукоятку аварийного сброса фонаря кабины. Сердце бешено колотилось. Дышать было нечем. Летчик чувствовал, что вот-вот потеряет сознание. Хотя бы глоток свежего воздуха! Всего один глоток… Нашел наконец рукоятку, рванул! Но… фонарь не сдвинулся; то ли слабо потянул, а может, добросовестный техник, чтобы не было случайного срыва фонаря в воздухе, поставил слишком толстую контровочную проволоку.

«Неужели конец?» — пронеслось в голове. В слабеющем сознании неожиданно всплыло строгое лицо отца, его морщинистая шея, заскорузлый указательный палец:

«Если что… не теряйся! Ты — сын солдата!»

И снова упрямая мысль мобилизует волю: «Сейчас все зависит от меня!» Напрягшись, Константин рванул ручку и разорвал проволоку. Фонарь приподняло, мощная струя воздуха подхватила его, сорвала и сразу сбила с летчика пламя, отсосала дым. Он судорожно глотнул и посмотрел вниз. Летчик увидел клочок земли. То была небольшая площадка скошенного луга с копнами сена, окаймленная с трех сторон лесом, с четвертой — изрытыми окопами и ходами сообщений по берегам широкой реки. Догадался: «Днепр!» Из окопов выскакивали люди. Много людей в красноармейской форме.

Самолет несся к земле под большим углом. Пилот рванул штурвал на себя. «Семерка» приподняла нос и вышла из пикирования, понеслась параллельно поверхности воды. Да, да! Константин ясно видел под собой ширь воды — такой желанной и… страшной: «Утонем!» А спереди на самолет надвигалось, вырастало, закрывая небо и воду, что-то желто-коричневое…

«Берег?! Сейчас врежемся…»

Летчик снова рванул штурвал, и опять «семерка» послушалась: сделала горку — за козырьком кабины блеснула синь небес, а потом зелень луга. Сильнейший удар оборвал рокот мотора. Грохот и металлический скрежет заглушили все звуки, и сразу наступила тишина. Сила инерции бросила Константина вперед на разбитую приборную доску. Он почувствовал на лице режущую боль. Опять все заволокло дымом. Огонь с новой силой хлестнул по лицу. Усенко вскочил, схватился за борт кабины, хотел выпрыгнуть, но его удержал неотстегнутый шнур шлемофона. Летчик оборвал шнур, сбросил лямки парашюта и тут же услышал крик Лопатина.

— Спасите! Спасите! — кричал бомбардир.

Обрадовавшись, что друг жив, Усенко подхватил его и выбросил из кабины. Объятые пламенем, летчики катались по земле, сбивая и гася огонь. Потом вскочили и бросились в сторону, боясь, что вот-вот начнут взрываться бензобаки и остатки боезапаса… К месту приземления «петлякова» бежали красноармейцы. Они-то и доставили полуживых летчиков в дорогобужский госпиталь…

3

В том бою наша группа потеряла две машины: Усенко и Удалова. Мы беспокоились за судьбу товарищей. Потом обрадовались, когда узнали, что все остались живы. Оба радиста благополучно выпрыгнули и вскоре пришли в полк. Николаю Удалову при посадке горящего «петлякова» на лес раздробило ногу. Стрелок-бомбардир младший лейтенант Дибрава не бросил друга в беде, сумел притащить его на себе в расположение наших войск. Усенко и Лопатина из Дорогобужа на У-2 перевезли в Первый Московский коммунистический госпиталь. Оба находились в тяжелом состоянии.

Я пытался разными путями выяснить состояние Константина. Увы! Ни врачу полка, ни тем более мне не удалось установить связь с госпиталем. Обстановка на фронте продолжала оставаться весьма напряженной. Бои на подступах к Москве не утихали. Наш полк перебазировался на лесной аэродром и оттуда продолжал вести неравные бои. В тех боях было потеряно шесть экипажей. А 23 сентября с боевого задания не вернулся Устименко. Его подбили в воздушном бою над Духовщиной, при этом стрелок-бомбардир младший лейтенант Ямщиков был убит. Раненый Александр сумел перетянуть через линию фронта и посадить подбитый пикировщик с убранными шасси на поляну в лесу. Вдвоем с радистом они похоронили Ямщикова там же.

Летчиков подобрали наши войска.

После сентябрьских боев в нашем авиаполку оставалось всего пять Пе-2, три СБ и одиннадцать экипажей. Боевая нагрузка на летчиков утроилась.

В конце сентября — начале октября фашисты, подтянув значительные силы, вновь перешли в наступление на московском направлении. Их мощные танковые группировки двумя сходящимися дугами из Духовщины и Рославля устремились к Вязьме и за неделю завершили окружение четырех наших армий. К середине октября враг захватил Гжатск, Калинин, вышел к Калуге и к Туле. В Москве ввели осадное положение. Началась эвакуация правительственных, научных и культурных учреждении, оборонных предприятий.

Что скрывать? Сообщение об эвакуации Москвы на нас подействовало удручающе. Однако мы все очень обрадовались, когда узнали, что в Москве остались члены Государственного Комитета Обороны во главе со Сталиным. Мы были уверены: столица сдана не будет!

13-й авиаполк перелетел под Москву, где из части «безлошадного» технического состава был сформирован отряд автоматчиков. Его обучили, вооружили и отправили на передовую в распоряжение сухопутного командования.

В те дни из московского госпиталя выписался Макар Давыдович Лопатин. Хотя он ходил еще весь в бинтах, но сразу приступил к своим штабным обязанностям. Он-то мне и рассказал, как врачи госпиталя боролись за жизнь Константина Усенко, как спасли его, восстановили зрение, теперь дело у него пошло на поправку.

В ноябрьские дни нам приказали передать оставшиеся самолеты в распоряжение войск противовоздушной обороны, а самим следовать в Москву за дальнейшими распоряжениями. Враг стоял у ее порога.

Зима в том суровом сорок первом году была ранняя и морозная. По заснеженному фронтовому городу мы добрались до знакомых старинных помещений Военно-воздушной академии имени Жуковского и начали приводить себя в порядок.

Неожиданно здесь появился Константин Усенко. Василий Павлович Богомолов обрадовался появлению «стреляного» летчика, но для порядка отругал его, когда узнал, что тот сбежал из госпиталя. Затем приказал полковому врачу съездить в госпиталь и официально выписать младшего лейтенанта в полк на амбулаторное лечение.

Мы все очень обрадовались возвращению Константина: будто воскрес летчик из мертвых. Впрочем, оно фактически так и было…

— Ах, Павло! Если б ты знал, как я рад, что снова с вами, моими дорогими дружками! — говорил Константин, в душевном порыве обнимая меня. — Ты знаешь? Меня ж допустили к полетам!!

Я смотрел с восхищением на товарища. Лицо его было исхудалое, безбровое, исполосованное багровыми шрамами, с посиневшей ноздреватой кожей. Но на нем неподдельным счастьем сияли все те же серо-голубые глаза, а обожженные губы раздвигались в такой теплой улыбке, что я безмерно радовался за него, за то, что он выкарабкался оттуда, остался жив, что вернулся в боевой строй.