Абу Мухаммед Али Ибн Хазм - Средневековая андалусская проза

• Название: Средневековая андалусская проза
• Автор: Абу Мухаммед Али Ибн Хазм
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Древневосточная литература

Сборник включает произведения разных жанров, созданные в X—XV вв.: «Ожерелье голубки» Ибн Хазма и «Повесть о Хаййе ибн Якзане» Ибн Туфейля, ранее уже издававшиеся, и рассказы и хроники разных авторов, впервые публикующиеся на русском языке.

Философская притча о смысле человеческого бытия, трогательные любовные истории и назидательные поучения, рассказы о поэтах и вазирах, воителях и правителях — все это найдет читатель в книге, которая в первый раз столь полно познакомит его со средневековой прозой арабской Андалусии.

---

Я видел людей с подобным свойством, которые, почувствовав в душе своей начало любви и распознав в себе склонность к кому-нибудь, прибегали к разлуке и прекращали посещения, чтобы не увеличилось в них то, что они испытывают, но не в состоянии они были справиться со своими чувствами и не в силах были противостоять им, и становилась смерть, как говорится в поговорке, между ослом и его желанием прыгнуть на ослицу[19].

Это указывает на то, что любовь крепко пристает к сердцу людей, отличающихся таким качеством, и если она овладеет ими, то никогда уже не уйдет. Об этом я скажу отрывок, где есть такие стихи:

Велит уходить прямота, но то мне любовь преподаст,
Как многим другим до меня, свои роковые уроки.

Сначала в роскошном саду тебя привлекают цветы,
А в спелых тяжелых плодах играют сладчайшие соки,

Которыми ты опьянен, пока не заметишь в тоске,
Что ты оказался в цепях, а цепи такие жестоки;

Как будто в засушливый зной ты был мелководьем прельщен
И тут же вблизи берегов тебя поглотили потоки.

И поистине, долго дивлюсь я всякому, кто утверждает, что влюбляется от первого взгляда, и едва ему верю. Я считаю такую любовь лишь видом страсти, а чтобы она овладела в мыслях моих глубиной души и проникла за преграды сердца, то я не верю этому. Любовь никогда не прилеплялась к моему сердцу, иначе как через долгое время после того, как человек не покидал меня целую вечность, и я брался с ним за все важное и не важное. Таков я и в забвении и в тоске: я никогда не забывал дружбы, и моя тоска обо всем, что знал я прежде, поистине заставляет меня давиться водой и задыхаться, глотая пищу. Спокоен тот, у кого нет этого свойства!

Я ни от чего не чувствовал пресыщения, после того как узнавал что-нибудь, никогда не спешил ни с кем сдружиться при первой же встрече и не желал перемены в чем-нибудь из своих пожитков, — ибо я говорю не об одних друзьях и братьях, но обо всем том, чем пользуется человек из одежды, верховых животных, кушаний и прочего.

Я не наслаждался жизнью, и не покидала меня молчаливость и замкнутость с тех пор, как отведал я вкус разлуки с любимыми, и поистине, эта печаль постоянно ко мне возвращается и горесть забот непрестанно меня посещает. Воспоминание о том, что прошло, всегда делало мою жизнь горькой, когда начинал я ее сызнова, и поистине, я — убитый заботами в числе живых и погребенный печалью среди жителей мира. Аллаха же хвалим при всяком положении, нет бога, кроме него!

Обо всем этом я скажу стихотворение, где есть такие строки:

Не вдруг возникает любовь, которая длится весь век;
Не сразу великий огонь от этого вспыхнет огнива.

Приходит любовь не спеша; тем крепче твердыня любви,
Надежна в устоях своих, к любым переменам ревнива.

Нельзя преуменьшить любви; не сдвинуть ее, не столкнуть;
Недвижная — только растет, незыблемая — терпелива.

Поспешно травинка взошла, но быстро погибнет она,
В безвременном росте своем, болезненная, тороплива.

А я плодородная новь, которую трудно вспахать,
Однако большой урожай приносит подобная нива.

Враждебная лишь сорнякам, лелеет она семена;
Довольствуясь мелким дождем, не требует почва полива.

Но пусть не подумает думающий и не вообразит воображающий, будто все это противоречит моим словам, начертанным в начале послания, что любовь — связь между душами в их основном, вышнем, мире, — напротив, это подкрепляет их. Мы знаем, что душу в этом, нижайшем, мире окутывают завесы и постигают случайности, и окружают ее свойства земных сфер, которые скрывают многие ее качества, и хотя не изменяют их, но становятся перед ними. А на соединение можно действительно надеяться лишь тогда, когда душа к нему расположена и подготовлена, и после того как дошло до нее знание о том, что с нею сходно и согласно, и скрытые свойства души были противопоставлены сходным с ним свойствам любимой. Тогда душа соединяется подлинным соединением, без препятствия.

Что же до того, что возникает с самого начала из-за каких-нибудь явлений телесного предпочтения и одобрения взором, который не переходит за пределы красок, то в этом тайна страсти и ее истинный смысл. Когда же страсть увеличивается и минует этот предел, и совпадает с усилением ее сближение душ, в котором равно участвуют и душа, и природные свойства, — тогда она и называется любовью.

Отсюда и ошибается тот, кто утверждает, что он любит двоих и влюблен в двух разных людей. Это является лишь признаком страсти, о которой мы только что упоминали, и она называется любовью в переносном смысле, а не в подлинном. Что же касается души любящего, то он в избытке может обратить силы свои и на дела веры, и на земную жизнь, — ничем не противореча своей любовью к другой… Об этом я говорю:

Обманщик сказал, что любовь двоится по воле судьбы;
Так Мани[20] солгал, говоря, что две у Вселенной основы.

Второй не бывает любви, и так же, как сердце одно,
В своем совершенстве любовь едина, хоть множатся ковы.

Как в мудрости вечной своей един всемогущий Творец,
Чья действенная благодать видна сквозь любые покровы,

Так в сердце, едином навек, не ведающем дележа,
Одна торжествует любовь, уставы которой суровы.

Незыблем всемирный закон в бессрочной своей правоте;
На этот закон посягать решаются лишь суесловы.

Иной в двоеверье своем подобен лукавым рабам,
Которые двум божествам служить и молиться готовы.

ГЛАВА О ТЕХ, КТО ПОЛЮБИЛ КАКОЕ-НИБУДЬ КАЧЕСТВО И СВОЙСТВО ЧЕЛОВЕКА И НЕ ЛЮБИТ ПОСЛЕ ТОГО ДРУГИХ СВОЙСТВ, С НИМ НЕ СХОДНЫХ

Знай — да возвеличит тебя Аллах! — что любви присуща действительная власть над душами и решающая сила; повелению ее не перечат, запрета ее не ослушиваются и власти ее не преступают; покорность ей неотвратима, и проникновение ее неотразимо. Она расплетает плотно свитое, ослабляет крепкое, размягчает застывшее, колеблет устойчивое, поселяется в сердца и разрешает запретное. Я знал многих людей, которых нельзя заподозрить в отсутствии проницательности, и о них не скажешь, что недостаточны их знания и не умеют они выбирать, или ослабла их сметливость. Однако эти люди в описании влюбленных превозносили их некоторые качества и свойства, ибо эти особенности становились для тех, кто любил их, привычными и особенно дорогими, и они только их одобряли, не признавая ничего дурного. А потом эти люди разлучались, вследствие разлуки, или разрыва, или из-за какого-нибудь другого явления в любви, однако не покидало их одобрение тех качеств и не оставляло их предпочтение подобных свойств другим, более достойным, среди творений, и не питали они склонности к иному, — напротив, качества и свойства, одобряемые людьми, становились для них неприятными и казались им низкими, пока не покидали они здешнего мира, и кончалась их жизнь в тоске по тем, кого они потеряли, по той, с кем были они вместе. И не говорю я, что это было с их стороны притворным, — наоборот, это случается по истинному природному свойству и выбору, в котором нет ничего привходящего. Они не видят ничего другого и не помышляют ни о чем ином.

Я хорошо знаю людей, у чьих возлюбленных была несколько короткая шея, и после этого им не нравились женщины с длинными шеями. Знаю я и человека, который впервые испытал привязанность к девушке, рост которой немного мал, — он не полюбил ни одной высокой после этого. Я знаю также человека, полюбившего девушку, рот которой был чересчур широк, — ему были противны все, у кого маленькие рты, и он порицал их и испытывал к ним истинное отвращение.

И я говорю не о тех, у кого недостаточны знания и образование, а именно о людях, изобильнейше наделенных способностью познавать и наиболее достойных именоваться понятливыми и знающими. А про себя я расскажу тебе, что я полюбил в юности одну свою невольницу — рыжеволосую, и мне не нравилась после этого ни одна женщина с черными волосами, пусть были они подобны солнцу или изображению самой красоты. Я ощущаю это с тех пор, и в этом основа моей натуры, и душа моя не соглашается на другое, и сердце мое не в состоянии любить иных.

То же самое произошло с моим отцом — да будет доволен им Аллах! — и так было с ним до тех пор, пока не пришел к нему его срок.

Что же касается многих халифов из сыновей Марвана — да помилует их Аллах! — и в особенности потомков ан-Насира среди них, то они все созданы с предпочтением рыжего цвета, и ни один из них не расходится в этом с прочими. Мы их видели и видели тех, кто их видел, со времени правления ан-Насира и до сей поры, и все они русые, по сходству с их матерями, так что это стало природным качеством у них всех, кроме Сулаймана аз-Зафира, — да помилует его Аллах! — я видел, что у него черные волосы и борода. Что же касается ан-Насира и аль-Хакама аль-Мустансира — да будет доволен ими Аллах! — то рассказывал мне вазир, отец мой, — да помилует его Аллах! — и другие, что оба они были русые, сероглазые, так же как и Хишам аль-Муайяд и Мухаммад аль-Махди и Абд ар-Рахман аль-Муртада — да помилует их Аллах! — я видел их неоднократно, и входил к ним, и видел, что они русые, сероглазые, так же как их дети, и братья, и все их близкие. И не знаю я — по предпочтению ли это, вложенному в них всех природой, или так происходит по обычаю, который был у их предков, и они ему следуют. Рыжий цвет ясно виден в волосах Абд аль-Малика ибн Марвана, внука Абд ар-Рахмана, правнука Марвана, сына повелителя правоверных ан-Насира (это тот, которого называют «отпущенным»[21]). Он был лучший поэт из обитателей Андалусии во времена потомков Марвана и чаще всего воспевал рыжеволосых. Я его знал и сиживал с ним рядом.