Рассел Малкахи - Горец _ Чужие _ Чернокнижник (сборник)

• Название: Горец _ Чужие _ Чернокнижник (сборник)
• Автор: Рассел Малкахи
• Издательство: Фирма "Русич"
• Жанр: Фэнтези
• Год: 1993
• ISBN: 5-88590-081-7

В сборник включены впервые переведенные на русский язык три остросюжетных романа боевой фантастики и приключений: «Горец», «Чужаки» и «Чернокнижник».

---

Мак-Левуд щелкнул выключателем. Больше ничего толкового в новостях не будет. Ричард Блейк на пресс-конференции всегда умудрялся отделаться от репортеров обтекаемыми скользкими фразами, не несущими ровно никакой информации. Доктор Нейман на экранах мелькал только на юбилейных заседаниях и всегда выглядел уставшим и разбитым. В Корпорации явно было что-то неладно. Впрочем, Мак-Левуду давно нет дела до их проблем.

Прокручивая в памяти последний выпуск новостей еще раз, Конор пытался понять, что именно показалось ему странным в момент передачи. Ага! Сознание быстро выхватило мелькнувшеё на лице молодого диктора выражение злорадства и ненависти. Всем видом ведущий показывал почтительность, необходимую при любом упоминании Корпорации, но, явно будучи новичком в своем деле, он не научился еще скрывать свои эмоции.

Что-что, а ненависть во взглядах людей Мак-Левуд научился ловить давно. 25-летние сумерки вместо дня и ночи озлобили всех. В последнеё время Корпорация выделяет, правда, часть энергии на создание иллюзии дня в крупнейших городах, но положения дополнительные фонари не спасают. Разметанный подслеповатыми огоньками полумрак, как в комнате с бычьим пузырем в окне вместо стекол, — и они называют это днем, спасающим естественные биологические ритмы человечества!

В просветах, оставляемых «дворниками», первый раз мелькнуло неоновое «Опера». С каждым взмахом очистителей надпись становилась всё ближе, занимая уже всё лобовое стекло. Припарковавшись, Мак-Левуд выбрался из машины, завозился с ключами зажигания. Зонт Конор не взял, до входа в театр — шагов тридцать, не промокнет. Досадная заминка нервировала, холодная струйка потекла по спине. Вдруг дождь прекратился. Повернувшись, Мак-Левуд едва не сбил в темноте Чарли Бойза. Тот держал над собой раскрытый зонт, стараясь заслонить от ливня и Мак-Левуда. С тех пор, как старый профессор поговорил с Бонном о Мадонне, горячим поклонником которой до седых волос оставался внешне всегда невозмутимый Чарли, после того, как они до утра досидели в баре у Джимми, старый гример как за маленьким ребенком ухаживал за профессором. Чарли, страстный коллекционер открыток с изображением кинозвезд XX века, не раз говорил Мак-Левуду, что в молодые годы профессор был вылитый Кристофер Ламберд. Мак-Левуду приходилось удивленно качать головой: дескать, чего только не бывает в мире.

Бойз терпеливо стоял под дождем, подставляя седоватые волосы косым струям. Мак-Левуд захлопнул дверцу.

— Ну что, Чарли, пошли слушать твою хваленую Стрекли Льюис!

* * *

Помутневшеё и запыленное былое великолепие персональной ложи Мак-Левуда встретило его обычной пустотой. Уже который год перед спектаклем никто не хотел выразить почтение «отцу защитного экрана». Конор с удивлением стал замечать, что за время шумной трескотни вокруг Неймана и его помощников он привык к проявлениям благодарности. Понимая, что лишь отчасти они искренни и сердечны, старый ученый считал их раньше излишними и чересчур назойливыми. Помнится, лет пятнадцать назад в одном из интервью он сказал, что его любимый цветок фиалка, а женское имя — Бренда. Через год цветоводы Швейцарии вывели новый сорт душистых фиалок и назвали его «Бренда». Букетами этих цветов Мак-Левуда забрасывали потом на встречах посыльные в праздники заваливали ими весь дом. Приятный запах фиалок казался Конору чуточку приторным излишне сладким. Букеты он переносил в пустующую спальню, оставляя близ портретов своей последней жены. Но вот теперь, когда года два ему никто не дарил цветы, Мак-Левуд иногда видел во сне душистые охапки фиалок и молодых богинь в жутком декольте, даривших ему букетики. Проснувшись утром, Конор расслабленно шлепал в спальню, садился на холодную двуспальную кровать, брал со стола портреты и фотографии своих жен и любимых, долго всматривался в дорогие черты. Опустевший дом в такие моменты начинал раздражать Мак-Левуда огромностью и запущенностью. Профессор замечал и пошарпанность выцветших стен, и нудный скрип рассохшихся половиц, и толстый слой пыли на зеркальных столиках. Дом ветшал, а у его постаревшего хозяина не было ни сил, ни желания что-либо менять. Понуро сгорбившись, Мак-Левуд часами сидел и разглядывал спил пятисотлетнего дуба, который они с Рамиресом свалили в первый день пребывания на Земле. Сколько лет пронеслось! Одиночество не прибавляет сил в старости. Эх, если бы рядом была Бренда… Мак-Левуд собирался и пешком отправлялся на кладбище, купив по дороге букетик фиалок.

Друзей у Конора не было. Исключая, конечно, верного Чарли и, может, Джимми из бара на 23 улице. Группа Неймана, коллектив единомышленников, со временем распалась. Кто-то умер, кто-то отдалился с годами, с кем-то просто стало неинтересно. Кристофер и Алан? Когда-то их называли тремя мушкетерами за неразлучность и любовь к фехтованию. Кристофер тогда не без оснований считал себя самым экстравагантным архитектором в мире. Алан, без сомнения, был самым красивым физиком на планете. Мак-Левуду нравилась их жизнерадостность, их молодой задор. Он с удовольствием участвовал во всех розыгрышах и веселых буффонадах, на которые был неистощим выдумщик Алан. Теперь они постарели и лишь изредка перезваниваются. И Кристофер, и Алан приглашали Конора в гости, и он не раз предлагал друзьям собраться у него. Да всё как-то не выпадало. В душе каждый из них считал, что лучше избегать встреч — ведь при встречах им остаются лишь воспоминания.

Мак-Левуд смахнул напряжение навязчивых мыслей, расслабился. В конце концов он приехал слушать оперу а не занудливый внутренний голос, порядком надоевший еще в дороге. Конор взял программку, предусмотрительно оставленную в ложе Чарли Бойзом. На обложке крупным шрифтом было набрано: «Всего один концерт молодой звезды из Нью-Йорка, в Милане затмившей саму Марию Михайловскую».

Сегодня на планете последний день «месячника гастролей». Непрерывный хоровод переезжающих с места на место трупп и солистов изобретателям этой кутерьмы виделся панацеей от однообразия серого существования. Усталые, изжеванные бессонными ночами и долгими переездами театральные звезды обычно дежурно отплевывались монологами на сценах — по вечеру в каждом городе. Изредка, правда бывали исключения. В этот раз в оперном зале Блайтвила Мак-Левуду посчастливилось стать свидетелем маленького театрального чуда.

Вся труппа из Нью-Йорка работала вдохновенно. Особенно поразила Конора действительно гениальная Стрекли Льюис. «Тристана и Изольду» в «Метрополитен-опера» не раз ставили еще с конца XIX века. Партию Изольды исполняли замечательные певицы — Эмма Дестинова, Роза Понсель и потрясающая норвежка Кирстен Флагстад. Традиции их исполнения свято берегли в труппе — и теперь многие черты знаменитых предшественниц Мак-Левуд находил в Стрекли Льюис. Великолепно чувствующая сцену, пластичная и грациозная, она обладала чарующим голосом. Он то звал к далеким вершинам, то приглашал отдохнуть в тени журчащего ручья, то убивал холодным презрением обманутой надежды. Очарование полуяви-полусна, создаваемое настоящим искусством, охватило Конора. Музыка Вагнера уводила в дикий, таинственный мир. Юная королева в нем ждала своего избранника, затерявшегося в чужой стране. Ждала и верила в его скорое возвращение, посылала гонцов: «Помни, Горец, помни свой долг!»

— Да, я помню! Самое начало. Планета Зайст. Мы хотели идти вперед. Мы планировали восстание. Нам противостоял генерал Катано.

Планета Зайст. 500 лет назад

Пыльную равнину зубчатым хороводом окружили поблескивающие в вечерних лучах заходящего Каро вершины гор. Ветер, шлифуя остатки древних исполинов, пылью гонит их в вечное странствие по ущелью Буранов! Из-под бесплодного слоя песка кое-где обнажился монолит богатейших на Зайсте молибденовых руд. Кустики лаузы, вцепившись корнями в камень, гребешками закостеневших листьев вызванивают на ветру свою заунывную мелодию скорби. Только лауза растет в этих местах, противясь напору песка, жары и ветра. Кустики лаузы свободные жители планеты высаживают у могил погибших в борьбе сограждан. Лауза украшает гордое знамя повстанцев, в бою служит опознавательным знаком борцов за свободу.

Развалины храма Народоправия мрачно темнеют провалами выбитых окон и растерзанных стен. Величавость гордого здания только усиливают зияющие раны, которые нанесены авиацией генерала Катано в первые дни переворота. Враг пытался стереть до основания символ власти Совета мудрейших.

Долгие годы борьбы с диктатором многое изменили на Зайсте. Некогда цветущая планета превращена в пустыню. более ста лет свободные граждане не желают признавать власть мятежного генерала. Непрерывная борьба истощает силы обеих сторон, кровь льется рекой. Генерал лишился своей авиации, но сумел оттеснить повстанцев в бесплодные районы Банха. Зайст в последние годы стремительно теряет атмосферу, и это прежде всего сказывается в горных областях, опорных базах повстанцев.