Ю. Бахрушин - Воспоминания

• Название: Воспоминания
• Автор: Ю. Бахрушин
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: История
• Год: 1994

«Воспоминания» Ю. А. Бахрушина — это не только история детства и отрочества самого автора, но и история знаменитого купеческого рода Бахрушиных, история российского коллекционирования и создания Театрального музея. Зав. редакцией С. Князева Редактор Я. Гришкина Художественный редактор Е. Ененко Технические редакторы Л. Ковнацкая, В. Кулагина Корректоры О. Добромыслова, Л. Овчинникова

---

Мы остановились на каком-то постоялом дворе и, наскоро устроившись, не напившись даже чаю, пошли по делам, так как Владимир Васильевич хотел наладить все необходимое, не откладывая на завтра. Выйдя на главную улицу, он посмотрел по сторонам и, увидя вдали вывеску с нарисованными на ней огромными часами, уверенно зашагал к ней. На вывеске значилось: «Чиню часы. Н. Михайлов». Владимир Васильевич закачал головой, проговорил «не годится» и направился дальше. Следующая однородная вывеска возвещала, что «С. Самохвалов» срочно исправляет часы всех фирм. Это объявление также не удовлетворило моего спутника. Наконец он узрел то, что искал. На большой голубой доске было начерчено: «Ремонт часов с полной гарантией. Московский мастер фирмы Буре Иосиф Розенфельд».

— Вот это дело! — проговорил Владимир Васильевич и с удовлетворением распахнул дверь магазина.

Нас с радушным поклоном встретил молодой, юркий еврейчик и осведомился, что угодно господам.

— Вот что угодно, — заявил мой спутник, — ремонтировать часы нам не нужно — и так хорошо идут, а приехали мы сюда покупать старинные вещи. Всякие старинные вещи покупаем — чашки, фарфоровые вещи, стекло, бронзу, вышивки, ну, словом, всякую всячину, которой лет сто и больше. Мы здесь никого не знаем, а вы знаете. Так вот, ищите такие вещи и несите нам или хотя адреса нам говорите, кто что продает, и со всякой нашей покупки десять процентов вам. Понятно?

Еврей сразу заулыбался и ответил:

— Как же это не понять? Это может понять каждый ребенок. А где остановились господа?

Мы сообщили свой адрес и сказали, что на другой день никуда выходить не будем, а станем дожидаться его.

— Да вот что, — добавил на прощанье Владимир Васильевич, — секрета из этого не делайте: всем вашим знакомым часовщикам скажите — пусть все на этом «гешефте» поднаживутся, — надо евреям подзаработать дать!..

Мы еще пили утренний чай после ночи, проведенной в уютном обществе домовитых клопов, на которых, кстати, мы не обратили должного внимания после тряски и тревог дороги, когда в нашу комнату постучался обязательный Осип Розенфельд. Пришел он в сопровождении еще какого-то своего соотечественника, который «имел нам что-то сказать».

С этого момента началась наша беспокойная пореченская жизнь. Мы, как попы в престольный праздник, ходили из дома в дом, водимые нашими маклерами, число которых все увеличивалось и увеличивалось. На четвертый день нашего пребывания в городе мы подсчитали итоги, — жатва была более чем скромная. Ничего стоящего, кроме некоторого количества ценных карманных часов фирмы Нортон, нами приобретено не было. Надо было двигаться дальше. Решили возвращаться в Ярцево другой дорогой, через Духовщину, хотя Нил и предупредил нас, что на этом пути усадеб нет, но зато можно было покрыть путь в один день.

Поздно вечером, накануне нашего отъезда, к нам постучалась старушка. Перекрестившись на иконы и отвесив нам поясной поклон, она робко поинтересовалась:

— Слышала я, что вы всякие древности покупаете. Вот, может, у меня купите?

С этими словами она вынула из платка небольшую икону и передала ее Владимиру Васильевичу.

— Это еще от прадедов, а я человек старый, одинокий — помру, все равно прахом пойдет, уж лучше вам, может, к делу придется.

Владимир Васильевич взял в руки потемневшую от времени маленькую дощечку и стал ее рассматривать. Поставленный в тупик невиданным зрелищем, он передал ее мне. Икона была резная. В три яруса на ней были вырезаны изображения каких-то святых, одежды которых были расцвечены окаменевшей от лет эмалевой краской. По борту иконы тянулась узенькая серебристая полоска.

— Ну, что ты скажешь? — спросил он меня. Я ничего сказать не смог.

— Кто же это так икону-то испортил — раскрасил ее всю? — спросил Владимир Васильевич.

— Это завсегда так было, — горячо стала уверять старушка, — еще от дедов и прадедов, я обманывать не стану!

Повертев еще некоторое время дощечку в руках и неуверенно покачав головой, Владимир Васильевич неохотно предложил за святину три рубля. Старушка немедленно радостно согласилась.

— Вот, купили кота в мешке, — ворчал Владимир

Васильевич, убирая покупку в чемодан, — выкинули на ветер трешницу… Правда, вот эта серебряная полоска меня смущает — так иконы украшались только в XVII веке… Ну, да ладно — в Москве разберем!

В Москве действительно разобрались — икона оказалась редчайшим образцом русской деревянной скульптуры XIV века и до сего времени с почетом хранится в одном из наших государственных музеев.

На другой день мы благополучно покрыли обратный путь и уже в темноте подъехали к станции Ярцево. До смоленского поезда надо было ждать шесть часов. Любезная буфетчица снова напоила нас своим кофе и угостила булочками. Спать не хотелось, и часы тянулись томительно долго. Напротив меня, на деревянном ожидальном диване, лежа валетами, мирно дремали два пассажира — плотный, бравый кавалерийский штаб-ротмистр и розовенький, пухленький, совершенно лысый старичок. Меняя положение, штаб-ротмистр неожиданно проехался своей шпорой по голому черепу старичка. Последний вскочил спросонья, обалдело взглянул на своего соседа и смущенно пролепетал:

— Извиняюсь!

— Пожалуйста! — сквозь сон успокаивающе промычал кавалерист.

Мне показалось, что я только что начал дремать, когда меня разбудила начавшаяся станционная суета. Светало. Подходил поезд. Через несколько часов мы уже подъезжали к Смоленску.

Смоленск до сегодняшнего дня кажется мне каким-то особенным городом. Крутые подъемы и спуски улиц, по которым движутся пароконные извозчики, полуразрушенные крепостные стены древнего кремля, видавшие и поляков и французов, провинциальные претенциозные особнячки и доминирующая надо всем громада пятиглавого собора. Внутри в нем золотая, полукатолическая роскошь отделки, фигуры ангелов и святых, филигранная кафедра для проповедника в виде причудливой клетки и рака с мощами центуриона Меркурия с лежащим рядом, на особой подставке, огромным железным шлемом святого. Набожные богомольцы, после земных поклонов святителю, благоговейно берут шлем в руки и надевают его на мгновенье на свою голову…

В Смоленске у нас быстро образовалась обычная «маклература» часовщиков, и взяток здесь был обильнее.

Однажды один из часовых дел мастеров сообщил нам, что если мы готовы немного побеспокоиться, он сообщит нам за сходную цену один адрес, где мы можем обнаружить много интересного, но надо ехать под Смоленск по Риго-Орловской железной дороге. Владимир Васильевич быстро заключил устный договор, по которому нам полагалось заплатить сообщившему адрес пятнадцать рублей, если мы купим что-либо у названного им владельца. Рано поутру на другой день мы уже сидели в вагоне, направляясь на станцию Пересна. От Пересны до места нашего назначения, имения Ше-вандиных Ямполье, было верст двадцать. Только к полудню мы подъехали к богатому старинному имению.

Барский дом, деревянный, выстроенный при Николае Павловиче в ложноготическом стиле прятался в густой зелени запущенного парка. Над зелеными купами деревьев высилась нелепая башня с узорчатыми окнами, пестревшими разноцветными стеклами.

Встретили нас радушно, хотя и с некоторым оттенком чопорности. Усадьба была богатая. Видимо, всеми делами ведал зять хозяйки, мужчина лет сорока с лишним, живой и общительный. Сама владелица, немолодая, подтянутая, следящая за собой, по привычке светской женщины слегка кокетничала и рисовалась. Со свойственной русской аристократии легкомысленной самоуверенностью она часто в разговорах с зятем переходила на французский язык в тех случаях, когда желала, чтобы мы ее не понимали. В конце концов мне это надоело и я заговорил с нею по-французски. Получился конфуз.

Мы пробыли у Шевандиных недолго, а потому и воспоминания об усадьбе у меня смутные. Хорошо помню обширную залу, в которой стояла замечательная мебель красного дерева с золотым левкасом — первоклассное произведение эпохи Александра I — золотые лебеди на простертых крыльях поддерживали гладко отполированные крышки столов. Принимали нас в гостиной, сплошь увешанной портретами предков. Ярко горели нестареющие краски живых полотен Зорянки. Рядом с гостиной помещалась небольшая узкая комната, сплошь уставленная огромными шкафами с большими стеклами. Кто-то из предков владелицы во времена Александра I занимал положение директора Императорского фарфорового завода. По должности он имел право брать себе по одному экземпляру того, что производил завод. Огромные шкафы были сплошь забиты фарфоровыми изделиями начала прошлого века, среди которых доминировал прекрасный столовый обеденный сервиз на сто персон.

Зять был готов продать нам все, что бы нам ни приглянулось, но неизменно сталкивался с оппозицией тещи, которая расторгала готовые совершиться сделки по соображениям, что эти вещи были «дедушкины» или «бабушкины». Вместе с тем теща так же, как и зять, видимо, очень хотела получить деньги, которые, очевидно, были очень нужны. Наконец была найдена нейтральная вещь, не связанная с семейными воспоминаниями, устроившая обе стороны, — это был великолепный чайный сервиз конца XVIII века, белый с золотом. После недолгой торговли он перешел в наши руки за сто рублей. К нему присоединилось несколько других вещей — статуэток, флаконов для духов, безделушек — из заветного шкафа, о которых хозяйка постаралась забыть, что они «дедушкины».