Александр Богданов - Эмпириомонизм

• Название: Эмпириомонизм
• Автор: Александр Богданов
• Издательство: Республика
• Жанр: Философия
• Год: 2003
• ISBN: 5-250-01855-6

Русский мыслитель и общественный деятель, ученый и писатель А. А. Богданов (Малиновский) (1873–1928) — автор многих произведений по проблемам философии, социологии, экономики и культуры. Разработал и сформулировал принципы всеобщей организационной науки — тектологии. «Эмпириомонизм» — главный философский труд Богданова, в котором представлена построенная им версия теории познания, основанной на монистическом истолковании опыта. Важное достижение автора «Эмпириомонизма» — создание метода «подстановки», явившегося прообразом метода моделирования, получившего широкое распространение в современной науке и философии.

Рассчитана на всех интересующихся проблемами философии и истории науки.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Подвергаясь жестоким репрессиям за свою «проделку» со стороны начальства, школьник с тоской думает: «Какую глупость я сделал»; и, размышляя о жизни, совершенно невольно начинает оценку всяких человеческих действий сводить к категориям «выгодно — не выгодно». Но вот его выпустили из карцера, товарищи выражают ему свой восторг и уважение, он горд и доволен: «Какой я молодец!» Предыдущие категории забыты, их сменяют новые: «славное — постыдное». Дома — родительские нотации, нежные увещания, упреки: «Какой я злой, гадкий мальчишка!» — на сцене уже категории «нравственно — безнравственно». Каждая точка зрения временно вытесняет другие, с ней, разумеется, несовместимые, и юный эклектик даже не ощущает потребности свести их к высшему единству.

Этот легкомысленный эклектизм настолько типичен для подростков, что когда мы встречаем уклонения от него, то получаем впечатление чего-то ненормального, неестественного. Бывают дети, которые кажутся нам «преждевременно зрелыми»: в их суждениях «слишком много» определенности и логики, в их действиях «слишком много» последовательности. Причины в громадном большинстве случаев одни и те же, очень простые и понятные, с нашей точки зрения. Не все дети так «счастливы», чтобы быть жизнерадостными эклектиками. Некоторым детям приходится слишком много страдать, вследствие ли болезненности или вследствие неблагоприятной внешней обстановки. Отрицательный подбор преобладает над положительным и приносит с собою, как мы уже не раз видели, преобладание монистической тенденции над эклектическою. К тому же и опыт таких детей бывает большею частью менее разносторонний, — в нем получает перевес одна какая-нибудь сторона его, например у детей, работающих на фабриках, та область переживаний, которая связана с обязательным трудом и материальными заботами. Таким образом, и действующие силы психического развития, и его материал гораздо менее благоприятны для выработки эклектического типа, — психике навязывается самой жизнью та преждевременная сравнительная цельность, которая производит на нас такое тяжелое впечатление. И оно не обманывает: в этой цельности нет ничего хорошего. Она неизбежно узка, потому что охватывает очень небольшой запас переживаний; а между тем как всякая вполне сложившаяся форма она препятствует выработке нового единства психики, которое соответствовало бы прогрессивно расширяющемуся опыту; в этом отношении неопределенность и незаконченность обычного эклектизма молодости гораздо целесообразнее для развития. Да и получается это узкое единство ценою больших ранних страданий, громадной растраты энергии в том периоде жизни, когда энергия должна накопляться. Тут условия для дальнейшего прогресса жизни сильно сужены, и путь к maximum'y жизни затруднен.

Но вернемся к нашему жизнерадостному юноше-эклектику. Окончив среднюю школу, он, положим, поступает в университет. Среда меняется, поток опыта сразу очень сильно расширяется, и притом в различных направлениях весьма неравномерно. Переживания, связанные с «семьей», быстро отступают на второй или даже третий план: юноша «эмансипируется» от семьи, чему обыкновенно способствует в сильной мере и дальность расстояния, почти обрывающая прямое общение. Напротив, товарищеская среда занимает в системе опыта несравненно большее место: количественно она становится гораздо шире, качественно — гораздо полнее, разнообразнее; в ней масса движения, жизни, от нее получается масса ярких и сильных впечатлений. В то же время и «наука» поворачивается к юноше другой своею стороной: из беспорядочной, бессвязной дрессировки она становится систематическим воспитанием, расширением известных сторон его опыта и их гармонизацией. Война с ближайшим начальством, за исключением немногих случаев обострения, перестает играть прежнюю роль в жизни молодого человека; но расширенный опыт приносит и более широкие противоречия жизни, которые более чем заполняют место этого прежнего антагонизма: это противоречия социально переданного опыта экономического и политического. Наконец, нередко молодой студент принужден собственной работой добывать себе средства к жизни, и тогда он еще ближе и непосредственнее знакомится с этими противоречиями, прямо или косвенно испытывая их на себе самом.

Жизнь в целом несравненно интенсивнее, чем прежде, интенсивнее и радости и страдания, организующая тенденция сильнее. Развертывающаяся половая жизнь с ее резкой аффекциональной окраской значительно увеличивает напряженность психического подбора. Систематизация опыта идет быстрее и дальше; эклектизм не исчезает, потому что положительный подбор все-таки обыкновенно преобладает над отрицательным; но все же для развития в сторону монизма условия оказываются благоприятнее. Материал опыта менее разрознен, в нем меньше пробелов, глубоко разделяющих различные области опыта; отрицательный подбор глубже захватывает психику, страдания юноши серьезнее и продолжительнее, чем страдания ребенка. Происходит настоящая «выработка мировоззрения и жизненной программы».

В этой выработке наибольшую роль играют, конечно, те области переживаний, которые в наибольшей мере заполняют сознание: то, что дает товарищеская среда, и то, что дают общие социальные условия с их жизненными противоречиями. Систематизация этого материала образует известное радикально-демократическое мировоззрение, сводящееся к идеям свободы, равенства, отчасти — братства: товарищеская среда дает основное положительное содержание для тех тенденций, выражением которых служат эти идеи, противоречия социальных условий определяют это содержание с отрицательной стороны[111]. Перед нами юноша, обладающий, по-видимому, довольно стройной системой взглядов; что непосредственная активность воли должна быть довольно велика, за это ручается продолжающееся накопление энергии в молодом организме; и хотя преобладание положительного подбора не допускает особенной неуклонности и последовательности в проявлениях воли, но все же известное единство в направлении активности становится вполне возможно, раз психика в целом организовалась достаточно стройно.

В тех исключительно благоприятных условиях, в каких мы теперь видим нашего героя, его высказывания не обнаруживают нам никакого существенно важного эклектизма. Две главные сферы опыта сведены к известным объединяющим формам, третья сфера — наука — не стоит ни в каком противоречии с этими формами, а только своей дисциплиной содействует их отчетливой выработке и налагает на них свой отпечаток. Но мы уже знаем, что эклектизм не может быть принципиально устранен там, где положительный подбор выступает на первый план, значительно перевешивая отрицательный. Положительный подбор слишком много сохраняет; то, что создано прошлым опытом, слишком мало разрушается. Психика только кажется монистичной, потому что жизнь ее проявляется недостаточно разносторонне. Эклектизм остается — в скрытой форме.

Те специальные формы мышления и воли, которые созданы семьей с ее особыми отношениями, не исчезли, не умерли — они только не обнаруживаются, пока нет для этого объективных условий: они страшно прочны и нужно очень много борьбы и страданий, чтобы покончить с ними, гораздо больше, чем фактически достается на долю жизнерадостного юноши-студента. А между тем эти формы находятся в глубоком жизненном противоречии с основами радикально-демократического мировоззрения.

Молодой студент в делах любви стоит на точке зрения самой широкой свободы; он высказывает такие взгляды и за себя лично зачастую проводит их довольно последовательно. Но вот его сестра пытается стать на ту же точку зрения, и притом не теоретически, а практически — и что же? Наш герой начинает вести себя в совершенно противоположном смысле. Мы слышим от него заявления и видим с его стороны действия, каких мы могли бы ожидать разве только со стороны его почтенного родителя. В чем же дело? «Семейное» событие вызвало на сцену «семейную» точку зрения. Старые ассоциации идей и стремлений, мирно дремавшие в безразличном равновесии, вновь вовлечены в поле сознания; и оказывается, что они прекрасно сохранились; и энергия их проявления иногда бывает чрезвычайно велика.

Влияние семьи — в данном случае мещанской семьи, проводящей в психику своих детей чисто мещанские тенденции, — страшно глубоко и по своей продолжительности, и по своей интенсивности: оно охватывает немалое число лет и действует в том возрасте, когда психика всего более гибка и пластична, когда она еще только складывается. Вот почему в юноше-радикале так часто скрывается мещанин, которому нужен только случай, чтобы прорвать оболочку поверхностных наслоений прогрессивного идеализма.

Бывают, конечно, случаи, когда этот мещанин успевает в достаточной степени отмереть; но эти случаи не типичны для радикального юношества, выходящего из буржуазии. Те молодые люди, которым в эти годы приходится перенести особенно много труда и страданий, если психика их обладает достаточной жизненной устойчивостью, чтобы без большого ущерба перенести все это, достигают гораздо большей цельности в своем мировоззрении, гораздо большей последовательности в своих действиях; ибо отрицательный подбор есть самый сильный фактор монистического развития. Но не эти случаи нас теперь занимают.