Владимир Успенский - Первый президент. Повесть о Михаиле Калинине

• Название: Первый президент. Повесть о Михаиле Калинине
• Автор: Владимир Успенский
• Издательство: Политиздат
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1975

В книге рассказывается о революционной деятельности М.И. Калинина, его участии в революционных событиях 1917 года, в становлении Советской республики, участии в гражданской войне, государственной деятельности в качестве председателя ВЦИК, ЦИК СССР, Верховного Совета СССР.

---

Михаилу Ивановичу надоело в санях, он вылез и пошел рядом с лошадью. К нему присоединились Евсеев и Федор Демидочкин. Поснимали тулупы, прикрыли ими Екатерину Ивановну - она подремывала в тепле.

- А помните, Михаил Иванович, как мы с вами четыре года назад встретились? - спросил Иван Евсеевич. - До этого долго не виделись. Безусловно, с самого Ревеля.

- Да, с Ревеля, - подтвердил Калинин. - А ведь в одних и тех же тюрьмах сидели, только в разное время или на разных этажах.

- Я вас тогда на вокзале даже не признал сперва...

- Да и я тоже. Помнил тебя матросом, а тут солидный гражданин в кожанке, на обер-мастера смахивает, - Михаил Иванович прикурил на ходу. - Я в начале семнадцатого года на нелегальном положении был. Под фамилией Лорберг скрывался - это Екатерины Ивановны девичья фамилия. Товарищи помогли устроиться в инструментальную мастерскую около Финляндского вокзала. Двадцать седьмого февраля, хорошо помню, пришел в мастерскую, а там страсти кипят! Никто не работает, кое у кого оружие появилось... Айда, мол, вокзал захватывать. Двинулись все, и я с ними, конечно. И радостно мне, и тревожно очень. На вокзале-то охрана, перебить могут, но остановить нельзя, порыв большой... Тут как раз Волынский полк подошел. Смешались солдаты с рабочими. Охрану вокзала разоружили в два счета. А дальше что делать? Солдаты кричат: «Где вожаки? Ведите нас!» А я сам в нерешительности, еще не знаю, куда может направиться эта сила и что сейчас, вот здесь, поблизости, можно сделать? Несомненно одно: надо, не теряя ни минуты, направить людей на борьбу, ибо вся масса ждет действия. И тут меня словно осенило. Поднялся я повыше, крикнул: «Если хотите иметь вождей, то вон рядом «Кресты». Вождей надо сначала освободить...»

- Тут я вас и увидел, - вставил свое слово Иван Евсеевич. - Вернее, услышал. Голос показался знакомым.

- Да, - кивнул Калинин. - Сами стареем, но голоса-то прежние остаются.

- Через толпу к вам пробился. А тут уж начали на отряды делиться. Только парой фраз перемолвились, и сразу я с отрядом к военной тюрьме побежал.

- А я в «Кресты». По старой памяти потянуло.

- Четыре года всего прошло, а кажется - век миновал!

- Это потому, Евсеич, что событий много было. Иной человек и за сто лет не переживет, не изведает столько мук и столько радостей, сколько выпало нам за короткий срок.

- Я тем не завидую, безусловно, которые потихоньку да помаленьку...

- Я тоже, - сказал Михаил Иванович.

Сани со скрипом въехали на обледеневший деревянный настил, под которым парила черная вода. Калинин увидел трещину, извилисто рассекавшую ледяное поле. Сказал с тревогой:

- Скоро залив очистится. Иван Евсеевич понял его:

- Месяц еще, может с гаком, а потом к крепости не подступиться. Быстрее матросскую бузу кончать надо.

- Пожар легко в самом начале тушить, пока пламя слабое.

До Кронштадта оставалось не больше километра. Лошади, почувствовав близкий отдых, пошли веселее. Михаил Иванович боком повалился в сани.

Возле Петроградских ворот их остановил караул - не меньше десятка матросов с пулеметом. Смуглый, цыгановатый военмор внимательно прочитал мандат Председателя ВЦИК, бросил резко:

- Ждать!

И скрылся в деревянной караульной будке. Матросы топтались возле саней, с любопытством разглядывали приезжих. Ребята все были молодые, мордастые, неподогнанная форма сидела на них мешковато.

- Слыш-ка, - сказал один, показывая глазами на Екатерину Ивановну, - со своим самоваром приехал...

- А чо? Коммунист - барин, ему все дозволено. Цыгановатый моряк хлопнул дверью будки, распорядился:

- Валяй дальше. Матросы нехотя расступились.

- Видели? - наклонился к Калинину Евсеев. - Парни вчера только из деревни, податливый материал. У них, безусловно, одни обиды на уме: коммунисты мужика грабят, торговать нельзя, керосина нет...

Михаил Иванович не ответил, только поморщился: до чего же наболели эти вопросы! Решать их надо без всякой задержки. Сама жизнь требует ввести новую экономическую политику.

- Тпру, залетная! Прикатили! - Возница осадил лошадь возле длинного трехэтажного здания, где размещался Кронштадтский Совет.

2

Якорная площадь - просторный треугольник, ограниченный каменной стеной портовых складов, глубоким рвом и величественным массивным зданием Морского собора. Построенный незадолго до войны, собор этот стал архитектурным центром крепости: его видно издалека, он изменил весь силуэт Кронштадта.

Вблизи собор поражал не только красотой, но и многообразной символикой. Высоко поднятая полусфера главного купола напоминала земной шар, до половины погруженный в волны. Боковые башни похожи на крепостные: это сходство усиливалось многочисленными узкими окнами-бойницами, характерными для старинных оборонительных сооружений. А если посмотреть на собор с противоположной стороны площади, он вдруг словно бы превращался в могучий броненосец. Главный купол становился боевой рубкой, над которой, подобно мачте, высился крест.

В царское время на Якорной площади проводились торжественные церемонии, военные и церковные. После Февральской революции тут ежедневно возникали стихийные митинги. Население в Кронштадте своеобразное, почти одни военнослужащие: молодежь, не обремененная заботами о семье. Каждому хотелось узнать новости, разобраться в событиях, понять, у какой партии какая программа. Кругом вода, новые люди приезжали не часто, газеты опаздывали. Вот и шли моряки, окончив служебные дела, на Якорную площадь слушать ораторов: большевиков, эсеров, меньшевиков, анархистов. Начинались митинги часов в пять-шесть, а кончались к десяти, когда слушателям надоедало стоять.

На этих митингах в острых спорах оттачивали свое ораторское мастерство матросские вожаки Ховрин и Ульянцев, Рошаль и Железняков, Дыбенко и Маркин. Да и слушатели довольно скоро научились отличать деловые речи от болтовни, гнали прочь пустозвонов. Дискуссии возле Морского собора были превосходной политической школой для того поколения кронштадтцев, которое участвовало в свержении царя и Временного правительства, а потом разлетелось по всей стране, сражалось на всех фронтах, устанавливая революционный порядок и в больших городах, и в сельских уездах.

Так уж повелось: каждый политический деятель, любого ранга и любой масти, приехавший в Кронштадт, обязательно должен был выступить на Якорной площади перед народом. К подобным ораторам относились здесь с интересом. Но, пожалуй, никому из них не довелось встретить такие трудности, какие встретил Калинин. По существу, он должен был выступать перед мятежниками, поднявшимися против Коммунистической партии.

- Может, лучше уехать? - спросила обеспокоенная Екатерина Ивановна.

- Ни в коем случае! Это будет только на руку врагам.

- Но они же не дураки, они просто не дадут тебе говорить.

- И этим самым разоблачат себя перед массой, - усмехнулся Михаил Иванович. - Они ведь, Катя, говорят, что они за Советскую власть, а я - главное лицо этой власти, вот и посмотрим, как они ко мне отнесутся. И нам полезно увидеть, и масса свои выводы сделает, а как же иначе?!

Пора было отправляться на митинг. Екатерина Ивановна надела пальто.

- А рукавички твои где? - спросил Михаил Иванович.

- Не знаю. В санях, верно, забыла.

- Как же ты так? - огорчился он. - Ветер резкий, а ты без рукавичек. Уж не вынимай руки-то из карманов.

- Не беспокойся, не буду.

Калинин вместе с товарищами вышел из Совета. С Якорной площади доносился гул голосов.

- Тысяч пятнадцать собралось, - с тревогой произнес кто-то.

- Чем больше, тем лучше, - сказал Михаил Иванович. Сейчас, когда нервы у всех были напряжены, добродушная улыбка Калинина и его спокойный голос казались странными, не совсем естественными, А между тем он действительно был спокоен и ощущал такую уверенность в своих силах, какая бывает перед сражением у закаленных, испытанных бойцов.

От природы человек стеснительный, Михаил Иванович обычно с трудом начинал свои выступления. Никто, кроме жены, и не догадывался, пожалуй, как тяжело ему было побороть застенчивость, скованность, произнести первые фразы. Особенно, когда он выступал перед доброжелательными слушателями, ждавшими от него чего-то необычайного. Гораздо проще было вести дискуссию, отстаивать свою правоту. Тут уж не до стеснительности, все забывалось в накале спора. Словесные поединки были привычны ему, он заранее настраивался на схватку с противниками, ощущая напряженную собранность, готовность к отпору и нападению.

Чего ждут от него люди, собравшиеся на площади, чего ждут тайные и явные подстрекатели? Они думают, что Председатель ВЦИК будет ругать их, увещевать, уговаривать. И конечно, приготовились ответить на это. А он начнет с другого...

Калинин быстро поднялся на трибуну. Огромная толпа на мгновение затихла, а потом, как прибой в скалы, ударил грохот аплодисментов, сквозь который пробивались крики и свист. Особенно надрывались те, кто был в первых рядах. Один маленький чернявый матрос даже подпрыгивал и грозил кулаком. Но все же большинство собравшихся аплодировало, и Михаил Иванович сразу отметил это.